Хлопнула дверью и сбежала вниз.
В небе действительно стояли звезды, и разговаривать в такой обстановке действительно не то, что в школьном коридоре.
Вовка стоял против моего парадного, ссутулившись, сунув руки в карманы, и без шапки.
Я подошла к нему. На его волосах и ресницах лежал снег.
– Я люблю тебя, – сказал Вовка.
У меня внутри что-то перевернулось от неожиданности и от торжественности.
– Я знаю тебя с первого класса, а увидел только вчера. Я не понимаю, как можно любить кого-то еще, кроме тебя.
Я молчала. Не знала, что сказать.
– Не отвечай! – приказал Вовка. – Не говори ничего. Подумай! А завтра мы поговорим.
Я вернулась домой.
– Ну что? – спросила мама. – Влюбился?
– А как ты догадалась? – растерялась я.
– Что ты собираешься делать?
– Я не знаю. А что надо делать?
– Тебе придется выбрать, – сказала мама.
– Между Вовкой и Викой? – спросила я.
– Нет. Между собой и собой. Какую ты себя выберешь?
– В каком смысле? – не поняла я.
Мама долго ничего не отвечала. Потом сказала:
– Бывает, в детстве упадешь с крыльца и не заметишь. А потом через десять лет горб вырастет. И умереть нормально не сможешь. Гроб круглый делать придется.
Я стащила сапоги и села на диван. Снег начал течь с волос по моему лицу.
– Я не плачу, – сказала я. – Это снег.
– Можешь и поплакать, – разрешила мама. – Выбор не всегда легко дается.
Я не спала тогда всю ночь. Мне хотелось, конечно, иметь свою победу, повесить ее на грудь, как орден, и чтобы все видели. Но можно ли получать ордена такой ценой?
– Девушка, я просил молоко, а вы дали кефир.
– Извините, пожалуйста... – Я исправила ошибку.
– Хотя, знаете, дайте мне и молоко, и кефир.
Я подала еще один пакет.
– Нет. Все-таки не надо... – передумал покупатель. – Или все же дайте...
Я поставила пакет на прилавок.
– Нет. Все-таки не надо, – окончательно решил покупатель.
Очередь занервничала, а я нет. Я знаю, что для некоторых людей проблема выбора – просто мучение. Чего бы этот выбор ни касался.
– Я советую вам взять, – сказала я. Я знала, что совет со стороны в таких случаях очень помогает.
– Почему? – насторожился покупатель.
– Пусть будет. Чтобы лишний раз не ходить.
– Вы совершенно правы! – с благодарностью сказал мой покупатель, и его глаза засветились истинным счастьем – не от приобретения кефира, а оттого, что я освободила его от мучительной проблемы.
– Придурок, – тихо сказала Вика, когда он отошел к кассе.
К Вике протиснулась женщина с челкой – та самая, которая не на работе.
– Почему у вас масло крошится? – спросила она и развернула бумагу, показывая масло.
– Я не знаю, – сказала Вика.
– Оно что, мороженое?
– Нет. Оно масло.
– Я понимаю, что масло. Оно что, в морозилке у вас хранится?
– Я не знаю. Не пробовала.
– А вы попробуйте.
– Зачем?
– Чтобы знать, что вы продаете.
Челка развернула пакет и стала двигать его к Викиному лицу.
– Спасибо. – Вика отодвинула пакет. – Я масло без хлеба не ем.
– Да что вы ей суете? – возмутился мужчина в лыжной шапке. – Несите директору, пусть он пробует.
– А у директора что, корова своя? – спросила Вика.
– Это вас где так учат? В школе? – спросила Челка.
– Чему учат? – не поняла Вика.
– Где у вас жалобная книга? – потребовала Челка.
– Да что вы пристали к человеку? – спросил носатый парень из очереди. – Она-то при чем...
Вот этого не надо было делать. Если бы парень не заступился за Вику, она бы собралась с духом и справилась с Челкой. Но он ее пожалел. И Вике тоже стало себя жалко. У нее на глазах выступили слезы. Она резко повернулась и пошла от прилавка в глубину магазина.
Очередь недовольно заурчала, оставшись без продавца. Я тут же метнулась к Викиным весам и сказала Челке:
– Возьмите сметану. Сегодня очень свежая сметана. Только что привезли. И очень мало осталось.
Я точно знаю, что таким Челкам важно, что мало осталось. Что кому-то не достанется. Что у нее есть шанс «ухватить».
– Возьмите три пачки, – посоветовала я и поставила перед ней три пластмассовых пакетика. И взяла следующий чек.
Я торговала за двоих и едва успевала поворачиваться. У меня руки заболели оттого, что все время находились во взвешенном состоянии.
Челка стояла и выбирала между жалобой и сметаной. Я была уверена – она выберет сметану, потому что жалобу в борщ не положишь и не съешь. Но Челка выбрала то и другое. И сметану, и жалобу.
...Я не спала тогда всю ночь. Я думала, что если выберу Вовку, то Вика потеряет сразу все: и любовь, и дружбу. Как она дальше станет жить? То есть она, конечно, останется жить. Но как... Весь мир будет казаться ей фальшивым и непрочным, состоящим из вовок и наташек.
Прошли сутки. Настали новые одиннадцать часов вечера. И точно такие же выступили звезды. А Вовка стоял другой. Он как будто похудел, перестрадал за эти сутки. Я вдруг увидела, что он – очень красивый и сложный человек и недаром является душой общества и центром компании. Все остальные – безликие рядом с ним. Без лиц.
– Я не могу предать Викины глаза, – сказала я Вовке заранее заготовленную фразу. – Я не могу начинать свою жизнь с предательства.
Я смотрела на Вовку и хотела, чтобы он меня опроверг. Сказал что-то такое, отчего все стало возможно. Но он молчал.
– Я никому не нужен, – сказал вдруг Вовка. – Ни матери, ни отцу, ни тебе. Никому.
Я вспомнила, что родители у него разошлись и подкинули Вовку бабке. А сами завели новые семьи с новыми детьми.
Вовка повернулся и пошел. Мне захотелось крикнуть: «Не уходи!»
Но тогда первая часть моего выступления не совпадала бы со второй. Потому что смысл первой части был «уходи». А второй – «останься».
Вовка ушел.
Я вернулась домой и ждала, что он позвонит. Но он не позвонил. Он мне поверил.
– Масло хорошее? – спросила меня девушка в спортивной куртке.
– Хорошее, – грустно сказала я. – Но оно крошится.
– И что это значит?
– Ничего не значит. Просто его неудобно мазать на хлеб.
