— Это из Штирлица, — узнал Мещеряков.
Николай Канарейкин вошел во двор, открыв ногой калитку.
Посреди двора стирала Вероника.
— Где твоя сестра? — грозно спросил Николай.
— В сарае.
Николай подошел к сараю. Там было заперто.
— Таня! — позвала Вероника. — Тебя папа зовет!
Николай хорошо дернул дверь. Дверь распахнулась.
На сене с распущенными по плечам волосами, как сестрица Аленушка, сидела скорбная Танька.
— А ну встань!
Танька поднялась.
— Раздевайся! — приказал Николай.
— Зачем? — спросила Танька и стала расстегивать кофточку.
— Наголо? — поинтересовалась Вероника.
— И ты тоже! Раздевайся! — заорал Николай на Веронику.
Вероника живо стащила через голову свои ситцевые одежонки. Скинула с ног сандалии.
Николай собрал платья и туфли и зашагал в избу.
Войдя в избу, Николай открыл шкаф и снял с плечиков весь девчоночий гардероб. Затолкал в большой сундук. Повесил сверху замок. Запер. Спрятал ключ в карман.
— Чего это ты делаешь? — В комнату вбежала жена Лялька.
— А ты помалкивай! А то и твои запру! Вырастила вертихвостку. За парнями бегает! Милиция удержать не может!
Николай выскочил во двор. Лялька за ним.
Девочки стояли жалкие, в одних трусиках и лифчиках. Жались к стене сарая.
Лялька всхлипнула.
На шум появился дед.
— Чего случилось-то? — спросил дед Егор.
— Из дома ни на шаг! В сарай! — Николай выкинул руку полководческим жестом.
— Чего это я в сарай пойду? — огрызнулась Танька. — Что я, корова?
— Ты как с отцом разговариваешь?
Николай подошел к дочери и влепил Таньке затрещину.
Вероника завизжала, будто ее режут.
Против дома стали останавливаться любопытные.
— Ты чего это разорался? — спокойно спросил дед Егор.
— А ты не лезь! — приказал Николай. — Развел демократию! Вот тебе результат!
Дед подумал и врезал Николаю по шее, да так, что тот пробежал вперед несколько шагов.
И самое ужасное заключалось в том, что все это видели.
Николай сильно заморгал, чтобы не заплакать. Потом крикнул деду Егору:
— У меня, между прочим, четыре медали и орден за трудовые заслуги!.. А! Делайте, что хотите…
Махнул рукой. Залез в сарай и заперся.
— Ну вот, — на глазах у Ляльки выступили слезы. — Ушел… Довели человека! — Она зарыдала в голос.
— А ну помолчи, — сказал ей дед Егор.
Лялька послушно затихла.
Во дворе наступило тягостное молчание.
И именно в эту самую неподходящую минуту к дому подошли Мещеряков, Чиж и Мишка.
— День добрый! — бодро приветствовал семью Мещеряков.
— Ой! — ахнули Танька и Вероника и юркнули в дом.
— Егор Иваныч, знакомься! — предложил Мещеряков деду Егору.
— Чиж! — представился Чиж и пожал руку деду Егору, потом Ляльке.
— Давай, Егор, зови Татьяну, — распорядился Мещеряков. — Товарищ народными талантами интересуется.
— Прямо щас, что ли? — спросил Егор.
— А когда же? Человек вон за тыщу километров приехал, а у меня правление через двадцать минут.
— Ну ладно, — согласился сознательный дед Егор. — Танька, давай выходи…
— За что же десять лет? — Мишка подошел к Мещерякову. — Когда летчик цел и вертолет чуть помялся…
— Какой вертолет? — не понял Мещеряков.
— Ну тот. Со свеклой… Сколько дадут?
— Пять, — сбавил Мещеряков.
Из сарая тем временем вышел угрюмый Николай. Из дома — Танька и Вероника. На Таньке было зимнее пальто, застегнутое на все пуговицы, а Вероника — в мужской рубахе с засученными рукавами.
— Михаил, а ты чего стоишь? — сказал дед Егор Мишке. — Тащи гитару! Играть будешь.
— Чего это я буду играть? Это ж самодеятельность.
— Ну и что? — не понял дед.
— А за самодеятельность не платят. Я бесплатно вкалывать не буду. Так что сами пойте. Пока.
Мишка повернулся и пошел.
— Что это с ним случилось? — удивился Мещеряков.
— Ничего с ним не случилось, — спокойно объяснила Танька. — Он всегда такой и был, жлоб несчастный…
Мишка обернулся на оскорбление.
— Иди, иди… — напутствовала Танька. — Без сопливых обойдемся.
И запела звонко, на весь свет:
— «Три месяца лето, три месяца осень, три месяца зима, и вечная весна…»
Птицы замолчали и замерли в одинаковых позах: «Танька поет…»
Травы и колосья привстали на цыпочки и потянулись к солнцу: «Танька поет…»
Коровы на ферме прибавили надой молока. А доярки сидели и слушали, и лица у всех становились похожими.
Уже темнело, когда бабка Маланья вылезла из автобуса.
Мишка отделился от своего мотоцикла, подошел к соседке.
— Садись, — предложил Мишка. — Подвезу до дому.
— О нет! — категорически отказалась старуха. — Я этой технике не доверяю.
— А я тебе подарок приготовил. — Мишка протянул подарок. — Померь.
— Чего это? — не поняла Маланья.
— Куртка. Водонепроницаемая.
Мишка накинул на плечи Маланьи куртку. Она была легкая, на пластмассовой «молнии», простеганная ромбиком.
— Чего это ты? — Маланья просто обомлела от Мишкиной щедрости.
— А я подумал: на базаре стоять — то холодно, то дождь… — смущенно оправдывался Мишка.
— А тебе чего? — прямо спросила Маланья.
— А мне ничего не надо, — бескорыстно отказался Мишка.
— Как это «ничего»? — Маланья задумалась. — Вот! Я тебе открытку дам! Японскую! Вот так держишь: в платье. — Маланья показала ладонь. — А так, — она чуть повернула ладонь, — одна срамота.
— Не надо, — отказался Мишка.
— Бери, бери, — расщедрилась Маланья. — Мне-то она зачем?
Маланья собралась было идти, но Мишка задержал ее:
