Я удовлетворился им. Увы, удовлетворился…
Ночь была плохой. Мне снилось подземелье, массивный, пропыленный саркофаг с лежащей в нем мумией. Руки, обмотанные полуистлевшей материей, жадно тянулись к стоящей рядом Джейн Высохшие, пыльные глаза с непонятным, мертвым выражением смотрели на нее. Джейн с бесстрастным лицом перелезала через край саркофага, ложилась рядом с трупом. И начинала стремительно ссыхаться, сереть, становясь мумией в стареньких джинсах и футболке с портретом Ван Дамма…
Этот сон, вроде бы, повторился за ночь несколько раз – и повторился без изменений. И еще мне снилось, что я выхожу из палатки – а Джейн опять сидит на песке, на этот раз около проделанного нами отверстия в земле…
Утром все было нормально. Кошмары исчезли вместе с ночной темнотой.
А после обеда рабочие докопались до медной, тусклой от времени двери. Ее створки были покрыты неаккуратными, словно опять же наспех нарисованными иероглифами. А поперек створок была приделана медная полоса с непонятными значками. Я далеко не специалист, но даже мне пришло в голову, что это – не древнеегипетский.
Билл всмотрелся во всю эту абракадабру. Хмыкнул:
– Гмм… Из этого можно сделать научную статью. Да, явно можно.
Я передернул плечами. Мне не нравилось, что Джейн до сих пор ни разу не спустилась в коридор. Все ее отговорки выглядели нелепо: не хочет мешать; хочет впервые увидеть все уже полностью готовым, расчищенным… И Билла я зацепил только в раздражении от Джейн:
– А ты уверен, что здесь что-то новенькое?
В ответ – негодующий взгляд. И заявление, что у меня было не так много медицинской работы, и за это время я вполне мог бы подучить иероглифы. К моему сведению, здесь похоронен верховный жрец Сутеха… впрочем, европейские невежды знают этого бога под именем Сета. И на дверях написано, что, кроме Сета, жрец, имя которого проклято и не упомянуто, служил еще Древним Богам, имена которых говорить и писать нельзя. Так что мы впервые имеем информацию о существовании данного запретного культа… И все это становится еще интереснее из-за неаккуратно заваленного, но не замурованного коридора и из-за надписи, запрещающей снимать с двери магическую печать…
Кончив обличительный монолог, Билл беспечно взялся за поперечную медную полосу – видимо, ту самую запретную печать. Сильно дернул ее на себя.
Та отделилась от двери с такой легкостью, что мой приятель шлепнулся на пол – как лягушка. Из-под него поднялось облако пыли. Рабочие сзади весело (им еще вчера было объявлено о выдаче премии) зашумели. Английский язык они понимали в объеме двухтрех десятков слов, и поэтому смысл тирады Билла до них абсолютно не дошел.
Звук. Слабый, как шелест чуть потревоженного песка. Движение воздуха – вернее, намек на его движение. И все.
Мне стало жутко. Я машинально облизнул вмиг высохшие губы.
Страх, сковывающий и беспричинный.
На лице поднимающегося Билла были следы тех же чувств.
Сзади – тихие шаги. Менее цивилизованные арабы организованно пятились от двери.
Но разве современный, просвещенный европеец будет действовать под влиянием подобного страха? Он припишет его нервам, усталости, юнговским архетипам и прочим вещам.
Билл мужественно потянул на себя дверь, закричав через плечо:
– Фонари ближе!
Его поняли, но повиновались очень неохотно. Тем временем тяжелые, толстые створки коекак поддались билловым усилиям.
Когда я – вторым – шагнул в склеп, мне показалось, что я брежу. Или, вернее, мои ночные кошмары не кончились, и я смотрю их до сих пор. Это подземелье было точнейшей копией подземелья из моего сна – только саркофаг был не открыт, а полуоткрыт. Билл уже стоял рядом с ним, заглядывал внутрь. Морда – растерянная:
– Мумии нет.
– Ложное захоронение, – это уже я демонстрировал свою образованность. Билл уничтожающе глянул на меня. Мрачно, коротко вздохнул. Но несколько утешился, поводив лучом фонаря по разрисованным стенам.
Я стоял спокойно, даже заставлял себя в меру любознательно оглядываться. Было страшное, отвратительное ощущение – меня рассматривают чьито внимательные, жесткие глаза. И запах пыли… в нем было что-то неприятное, стрессовое.
Могила верховного жреца Сета. Бога пустынь и войны; бога с волосами цвета крови; с телом человека и лицом зверя…
Я развернулся, как от удара. В дверях, оперевшись о каменный косяк, стояла Джейн. Ее глаза неподвижно смотрели на что-то, находящееся над саркофагом. Или – просто рассматривали рисунки на стене над ним?
Вечер был еще хуже, чем день. Джейн даже не делала вид, что слушает меня. И откровенно не сводила глаз с солнца – ждала, когда оно зайдет. Как неисправный магнитофон, твердила о том, что она очень устала, но все, что ей нужно – это чтобы я оставил ее в покое.
Джейн была в тех самых джинсах, в той самой футболке как я видел ее во сне. Светлые волосы как всегда аккуратно причесаны. На милом, ангельском лице – полное безразличие к происходящему и какая-то усталая, застарелая горечь.
В конце концов я обиделся и психанул. Раз она не хочет моей помощи, пусть сама мучается со своими нервами. Я ей не нянька. Сказав что-то едкое и злое, я с достоинством удалился в свою палатку.
Утром Джейн не вышла к завтраку. Я, вспомнив вчерашний вечер и дойдя почти до ультрафиолетового каления, пошел к ее палатке. Меня пытался перехватить Билл; он говорил, что я эти дни сам хорош; что завожусь по пустякам, нескончаемо психую и т. д. Я грубо обругал Билла; вырываясь от него, чуть не двинул ему в челюсть.
От изгнания из экспедиции меня спасла только смерть Джейн.
Ее труп лежал на спине. Бесстрастное выражение на лице, которое уже начало немного разлагаться…
Не буду описывать дальнейшую сцену. То, как я ругался, метался, тупо спрашивал: 'Ну почему она умерла?!! Ну почему она так быстро разлагается?!!' Не буду описывать, как Билл, фактически вцепившись мне в горло и держа за шкирку, заставил меня сделать вскрытие Джейн…
Ничего не буду описывать.
Я позвонил матери Джейн. Выпалил информацию и бросил трубку. А вечером ко мне заявился дед Аллан – дед Джейн. Потребовал впустить. Я не хотел. Он пригрозил скандалом с полицией. Я, махнув рукой, открыл дверь.
Он протопал по моему дощатому, старомодному полу, деловито сел в кресло. Поднял на меня бесцветные от возраста глаза:
– Расскажи все. Пойми, от этого зависит то, останемся ли живы мы… Я и ее мать.
Не знаю почему, но я поверил этому взгляду. И покорно пересказал все происшедшее.
Невысокий старик в серенькой, клетчатой ковбойке угасал на глазах. Мои слова словно перерезали в нем какие-то невидимые вены – и жизнь катастрофически вытекала из них.
– Кровь… моя проклятая кровь Данвича и мои знания… – старик механически, как зомби, провел по лбу широкой, иссохшей рукой. – Монстр теперь на свободе. Мне и Мэри, значит, придется умереть. Ладно. Прости, Скотт. Прости, что я чуть не женил тебя на… этом.
Я только передернул плечами, небрежно, зло плеснул виски в пластмассовый стакан. Пододвинул его к гостю:
– А вы тут при чем… Хоть вы успокойтесь, а?
– А если я хочу исповедоваться? – тусклая, бесцветная улыбка. Так и хочется сказать – пропыленная улыбка. Рука схватила стакан, выплеснула виски в рот. – Я не пойду к священнику. Моя совесть слишком нечиста, чтобы идти к нему… Ты – мирянин, тебе не так стыдно рассказать о моем смертном грехе…
Не берусь точно воспроизвести мои хаотичные, безрадостные мысли. Я бы выставил старика за дверь – сейчас я был уже способен на любое хамство. Даже на последствия мне стало наплевать. Но он успел сказать:
– В случившемся виноват я. Я объясню…
Рассказ кончился. Мы сидели за джином. Я не поверил ни одному слову этого сумасшедшего – но делал вид, что верю. Верю и в то, что Джейн родилась мертвой; и в то, что он вселил в нее чужую сущность ('Мэри не пережила бы смерти своего ребенка, бедняжка…'). И в то, что он, из-за спешки и плохого знания магии, подселил в труп нечеловеческую сущность… Раз акушерки при родах не присутствовало, а мать Джейн очнулась только вечером, выдумать можно что угодно…
– Эта тварь была призвана в наш мир тем древним нечестивым жрецом, могилу которого вы раскопали. Ох, не случайно ее нашла именно Джейн… Вы, наивные, сорвали печать, и дух мертвеца освободился из склепа, а Джейн смогла войти в подземелье… И после захода солнца мертвец освободил ее из тела, в которое я ее… Впрочем, почему 'ее'? Это же 'оно', 'это', из тех… – загорелое, морщинистое лицо передергивается от страха. – Я боялся жить с… этим в доме, но жил. Я держал его в подчинении заклинаниями… Как пробовало хоть чуть ослушаться, так сразу получало, ох как получало от меня… Корчилось, билось, слезами плакало – раз в теле человека… Мэри хотела, чтобы… дочь вышла за тебя; и я принудил это существо… Оно так просило меня отпустить его из тела, оно не хотело нормальной, человеческой жизни, этого тела не хотело…
Старик пьянел все больше. Я абсолютно не представлял, как себя с ним вести. Наконец мне пришел в голову вроде бы приемлемый выход: я предложил отвезти его домой. Он печально, неожиданно почти протрезвев, согласился.
… Мы ехали молча, в теплой, ласковой ночи Калифорнии. Скользили мимо спящих деревьев, домов. Я прикидывал, как выпутаться из истории с этим несчастным – сообщать о нем в психбольницу было неудобно, общаться с ним совсем не хотелось…
Мы встали около легких, алюминиевых ворот маленькой виллы (виллы, где так недавно жила Джейн!). Нормально, спокойно
светилась электрическая лампочка над дверью. Дед Аллан, снова захмелевший, схватил меня за руку, истерично рассмеялся:
– А знаешь, почему это существо не уходило с Земли? Боялось ее потом не найти. Оно говорило, что любило этого жреца… Уж не знаю, что для таких монстров значит 'любить'. Оно могло уйти к себе в мир и из человеческого тела. Только вот бросить заклятую оболочку и остаться на Земле – не могло…
Я бережно вел его к дверям. Он висел на мне, мокрый от пота, тяжелый, ватный. И бормотал:
– Оно говорило, что мы дебилы. Что наши маги получают страшные результаты потому что дебилы, на другое ума не хватает… Мы с ним говорили о… ой, упаду, поддержи… спасибо… о 'Некрономиконе'… ты меня доведи, не урони, ладно… оно говорило, что эта книга – схема… что в реальности хаос смазывает все описанное… лагеря, описанные Аль-Хазредом, перемешиваются… лагеря другие, не те, что в книге… хаос цементирует наши миры… Да, хаос… Я ненавижу их – а вызвал одного из них… оно ждало человека, мертвеца… Не разделить, разделить по расам… единый бардак… Джейн, то есть оно, не любило Мэри, ох как не любило…
Мэри сразу открыла дверь – похоже, она ждала около нее. В неотглаженном халате, без косметики. После смерти дочери она постарела лет на тридцать-сорок. Фальшиво, по обязанности улыбнулась мне – и приняла в объятья тяжесть своего чуть не падающего отца.
Такими я их и запомнил – двое шатающиеся (Мэри еле-еле удерживала пьяного), старых людей в чистом, элегантном коридорчике.
Назавтра утренние выпуски газет выходили с первоклассной сенсацией: 'Девушка гибнет в Египте, раскопав могилу жреца! Ее дед, Аллан Бауэрс, стреляет в ее мать, потом в себя!! Три трупа!!! Проклятие фараонов!!! Записка Аллана Бауэрса: 'Боюсь, что оно придет мстить'!!! '
