— Все равно, — сказала жена. — Я устала. Ты хочешь сделать счастливым все человечество, а для меня ты не делаешь ничего. Для меня тебе лень. И скучно.
— А что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Хотя бы вынеси ведро. У меня уже мусор не помещается. Я его четыре раза ногой утрамбовывала.
— Но разве ты не можешь сама вынести ведро? — удивился Он. — Ты же видишь, я устал.
Он сел в кресло, снял очки и закрыл глаза.
Жена посмотрела на него с сочувствием.
— Я ничего не имею против твоих чудес, — сказала она. — Пусть люди с твоей помощью будут здоровы и счастливы. Но почему за мой счет?
Он открыл дальнозоркие глаза.
— А за чей счет делаются чудеса в сказках?
Жена подумала.
— За счет фей, — вспомнила она.
— Ну вот. Значит, ты — моя фея.
Жена хотела что-то ответить, но пока собиралась с мыслями, он заснул. Он действительно устал.
Фея уложила дочку. Потом уложила мужа. Потом вынесла ведро. Потом вымыла посуду. Потом сварила макароны, чтобы утром их можно было быстро разогреть.
Младший научный сотрудник Ирина Дубровская проснулась в понедельник, в половине восьмого утра, и, глядя в потолок, стала соображать: было «вчера» в ее жизни или не было? С одной стороны, она помнила так явственно и вкус взбитых сливок, и рисунок еловой ветки на сероватом небе, что этого не могло не быть. Это, конечно же, было. А с другой стороны, — никаких реальных следов, даже самолетной бирки на чемодане. И вдруг она вспомнила следы на лестнице.
Ирина вскочила с постели, побежала в прихожую, распахнула дверь на лестницу и… Так бывает только в детстве, когда прибежишь домой из школы, войдешь в комнату — а в углу елка. Или бредешь по лесу по утоптанной тропинке, и вдруг — белый гриб.
Никаких следов не было. Ни следов. Ни известки. Ни ремонта. Ремонт окончился, и рано утром тетя Маша чисто вымыла лестницу. Шашечки на полу были ярко-рыжие и по цвету совпадали с плинтусами. Плинтуса — рыжие, стены нежно-зеленые, потолки — голубовато-белые.
Лестница была праздничная, как елка, неожиданная, как белый гриб. И казалось: так будет всегда и никогда не будет по-другому.
НАХАЛ
До Нового года оставалось семь минут. Надо было успеть проводить старый.
Все подняли рюмки, и в этот момент раздался звонок в дверь.
— Это Эдик и Рудик, — сообщил гостям хозяин дома Алик и посмотрел на рюмку, как бы решая для себя проблему очередности: сначала выпить, потом встретить гостей либо сначала пустить их в дом, а уж потом сесть и спокойно выпить.
Гости выжидающе смотрели на хозяина дома Алика, готовые принять любую предложенную им программу.
— Одну секундочку… — извинился Алик.
Он решил проблему очередности в пользу гостей и помчался в прихожую.
Скоро он вернулся с Эдиком, но без Рудика.
Алик и Эдик стояли в дверях растерянные и смотрели на собравшихся с таким видом, будто они перепутали квартиру и видят всех в первый раз.
— Рудик под машину попал… — сказал Алик.
Все шумно вздохнули со звуком «а» и остановили дыхание. Лица у всех тоже остановились, глаза чуть вытаращились, рот чуть приоткрылся. Так продолжалось минуту или две. А может, пять.
Первым очнулся малознакомый гость.
— А кто это — Рудик? — шепотом спросил он у хозяйки дома, поскольку она сидела рядом.
— Это знакомый Эдика, — шепотом пояснила хозяйка.
— Эдик — школьный товарищ Алика, а Алик — мой муж.
Малознакомый гость мелко покивал головой, как бы выражая, что он все понял и теперь может отдаться скорби более полно и осмысленно.
Пауза была расколота, посыпались вопросы:
— Насмерть?
— Не совсем.
— Что значит — не совсем: жив или мертв?
— Полуживой.
— Полуживой или полумертвый?
— Разве это не одно и то же?
— Полуживой — это оттуда сюда, а полумертвый — отсюда туда…
— А ты его когда видел?
— Я его не видел, — сказал Эдик.
— А откуда же ты знаешь, что он попал под машину?
— Мне Игнатьевы позвонили.
— А где он сейчас?
— Кто?
— Рудик, кто же еще…
— В Склифосовского, где же ему еще быть? — удивился Эдик.
— Мы должны туда поехать, — сказала хозяйка дома и первая встала из-за стола.
Гости задвигали стульями и тоже поднялись из-за стола.
Последовала минута молчания.
— И я тоже должен ехать в Склифосовского? — спросил малознакомый гость.
Он обратился в никуда, и ему не ответили. Никто точно не знал, что он должен, а что — нет. Каждый мог отвечать только за себя.
— Надо вызвать машину, — предложила красивая подруга хозяйки.
— Зачем? — с осуждением спросила некрасивая подруга, так как любая конкретность в этой ситуации выглядела неуместной.
— Ну не пешком же мы пойдем в Склифосовского?
— С Новым годом! — поздравила с телеэкрана нарядная дикторша.
Гости новогоднего «Огонька» сдвинули разом тяжелые фужеры с шампанским. Раздался нежный хрустальный звон, записанный, видимо, отдельно, потому что шампанское съедает звук и наполненные фужеры звучат глухо и коротко.
— А между прочим, с Новым годом! — как бы извиняясь, сказал пятидесятилетний легкомысленный Шурка Петров, всеобщий любимец. Он был в полтора раза старше остальных, но не замечал этого. А может, не знал, и ему не сказали.
— С Новым годом, — согласились остальные и, продолжая стоять, открыли шампанское.
Пробка не взлетела в потолок, как бы понимая неуместность высоких траекторий, а отделилась скромно с сухим щелчком.
Все не торопясь выпили шампанское и вернули фужеры на скатерть.
На скатерти был расставлен старинный сервиз, на котором синим по белому были изображены картинки из прежней жизни: женщины — в кринолинах, мужчины — в париках с косичкой.
В центре стояла ваза с салатом. Если внимательно вглядеться, то можно разобрать, из чего салат составлен: картошка, морковка, зеленый горошек, крутое яйцо, отварное мясо, свежий огурец, соленый огурец, грецкий орех, яблоки, зеленая петрушка, и все это вяло утопало в майонезе.
