шумом ее захлопнул, и снова тучей взметнулась пыль. Может быть, он что-то проморгал, может быть, плохо смотрел? Вернувшись к началу, Гош принялся заново листать Книгу. Водил грязным пальцем по ручейкам строк, но ручеек кончался, а яснее ничего не становилось. Палец продолжал свой путь — опять без толку. Гош почти уткнулся носом в страницу, но только лучше разглядел шероховатости бумажного листа и каждую точечку, резко выделяющуюся на белом фоне. Он понимал, что для людей эти значки исполнены смысла. Вроде бы мертвые и неподвижные — но в них заключены движение и жизнь. Он видел людей с книгами и всегда удивлялся, почему при чтении так меняются лица. Что происходило в пространстве между плоскими мелкими значками и глазом? Какое свершалось чудо? Почему Книга не могла говорить прямо — голосом, картинкой, — почему изъяснялась знаками, которых он не понимал?
Гош ощутил острое разочарование, сменившееся гневом — такой ярости ему до сих пор не доводилось испытывать. Он закрыл Книгу и ударил по ней кулаком. От пыли запершило в горле, стало трудно дышать. Гош беззвучно зарыдал; слезы катились по грязным щекам и падали на сжатые кулаки. Постепенно плач набирал силу, которая бралась откуда-то из живота, из рождающегося голоса. Голос заглушил рыдания: Гош во второй раз закричал. Но сейчас его крик не напоминал вой. От вчерашнего воя этот крик отделяла История. Между вчера и сегодня лежали тысячелетия страха и боли, одиночества и надежды. Там были безумства войн и устремленные к небесам глаза. Там были толпы, ожидающие в ночной темноте Учителя, и изодранные ветрами паруса судов, отправившихся на захват новых земель. Кричали в родовых муках женщины, и кричали мужчины на полях сражений. Крик исполнялся значения, и в нем Гош вдруг обрел себя. Ему пришлось замолчать, чтобы убедиться, как весома тишина. Он сидел со стиснутым горлом, начав наконец постигать изначальную разницу между звуком и тишиной. Потом положил Книгу на место и выбрался из колодца. И тут его увидели нарисованные на стенах лупоглазые пляшущие скелеты.
— Я — Гош, — сказал им Гош и поднял с полу виноградную кисть.
21
Гош не столь важная фигура в этой истории. Как, впрочем, и все иные появляющиеся в ней персонажи. Да и сама история, по сути, не так уж важна. Кому интересен ведущий к цели путь, если сама намеченная цель не достигнута? Попытки не запоминаются — помнятся только свершения. И все же хочется сказать несколько слов, оправдывающих описание этого пути. Книга до сих пор лежит там, где ее оставил Гош. Всегда может случиться, что кто-нибудь ее наконец найдет и принесет в мир, — тогда уж наверняка писать будет нечего и незачем.
— Гош, — сказал в саду Гош своему псу. — Я — Гош.
Пес склонил набок голову, приглядываясь к мальчику. Присел на задние лапы и залаял. Мальчик снял куртку. Нарвал и бросил в нее яблок и апельсинов. Потом отыскал длинную палку, привязал к ней узелок. Закинул его за спину и, не оглядываясь, начал взбираться по ступенькам.
Наверху шел снег, медленно засыпая тело Маркиза. Мальчик вложил ему в руку самое большое яблоко. Стеклянные глаза Маркиза утратили свой цвет, но все еще всматривались в то место, где земля таинственным образом соединяется с небом. Гош не захотел отнимать у него это зрелище. Он только помнил, что мула нужно освободить от поклажи. Потом тепло оделся, закинул на плечо палку и, осторожно ступая по краю пропасти, направился туда, откуда пришел.
Примечания
1
Чрево мира (лат.).
2
Джон Донн. Элегия XIX. Перевод Г. Кружкова. — Примеч. пер.
3
Миньон — нежная, милая, любимая (фр.). — Примеч. пер.
4
проклятая жажда золота (лат.). Вергилий, «Энеида». — Примеч. пер.
5
философский камень (лат.).
6
Тайна человеческой крови (лат.).
7
чудесная сила (лат.).
