Костя Мышкин, начальник ЭКО при райотделе милиции, слегка располневший лысоватый блондин, с многозначительным видом тер куском фланели стекла очков. Савин терпеливо ждал – этот ритуал КаВэ перед тем, как преподнести очередной сюрприз своих научных экспериментов ошалевшему от недосыпания и суматохи сыскных мероприятий оперативнику, выполнял неукоснительно.
'У-у, инквизитор!' – ругался про себя Савин, но виду не подавал, по-прежнему спокойно и выжидающе посматривал в сторону КаВэ.
– Смотрел я, кхм… – прокашлялся Мышкин, – твои вещдоки. Смотрел…
– Ну ладно, Костя, не томи душу, выкладывай, – взмолился Савин, умильно заглядывая в глаза Мышкину. Это был последний пункт ритуала, после которого КаВэ опускался с вершин своего научного величия к низам черновой работы угрозыска.
– Кусок целлофана – это остатки пакета из-под московского жареного картофеля. Можно предположить (если, конечно, штормовка не с чужого плеча), что потерпевший москвич…
КаВэ понесло – полез не в свои сани, принялся за составление версий преступления. (Впрочем, чем черт не шутит, – вариант 'житель Москвы' и, добавим, окрестностей, не исключен).
– Константин Венедиктович, – Савин постарался придать голосу стальные интонации начальника райотдела, подполковника Седлецкого, – мне, между прочим, через час к шефу на ковер. Уяснил? Так что, будь добр, давай по существу…
– Савин, ты хам, но я тебя прощаю, – и Мышкин, уже не фантазируя, продолжал: – Платиновое кольцо. Проба, вес – все указано в заключении. Прочтешь. Но с гравировкой нам пришлось повозиться. Вот что у нас получилось… – положил на стол перед Савиным фотографию. А рядом еще одну.
– Это, – ткнул желтым от химикалий пальцем в глянцевую поверхность фотобумаги, – гравировка на колечке, а это – тиснение на кожаном портмоне…
'ГР. В. В.-В.'. Пять букв. Судя по всему, инициалы владельца вещей. Владельца ли?..
– Думаю, что 'ГР.' обозначает граф или графиня. Подтверждением этому предположению служит сей герб на портмоне.
– С чего ты решил, что он графский?
– В геральдике я не силен, сознаюсь честно, – огорченно покривился Мышкин. – Просто интуиция. А материалов у меня по этому вопросу, увы, нет.
– Что ты предлагаешь? Мне совмещать полезное с приятным – искать преступника, выполняя свои обязанности, и изучать каноны геральдики в порядке самообразования, коль уже твой отдел не в состоянии решить проблему, что, кстати, входит в ваши функции, – не удержался Савин, чтобы немного сбить спесь учености с непробиваемого КаВэ.
И добился своего. Мышкин сник, засуетился, принялся что-то невразумительно объяснять, доказывать…
– Ладно, химик, с тобой все ясно, – сжалился над ним Савин. – 'ГР.' и прочее беру на себя. Что там у тебя на очереди?
– Зубы… – буркнул Мышкин, подозрительно поглядывая на Савина.
– Ну-ну, – заторопил его тот.
– Зубной протез нижней челюсти, судя по степени износа режущей кромки зубов, изготовлен примерно года два-три назад, – начал Мышкин своим обычным менторским тоном. – Между прочим, высококлассным специалистом – подгонка и обработка идеальны. Но главное заключается не в этом. Сплав, из которого изготовлен протез, в настоящее время не применяется в зубоврачебной практике. Вот компоненты золотого сплава, – протянул машинописный листок Савину.
– Костя, для меня это темный лес, – помахал тот листком с данными экспресс-анализа. – Что из этого следует?
– Что специалист, изготовивший протез, далеко не молод. И практиковать начал примерно в тридцатые годы – техника обработки и состав говорят об этом.
– Может, ты мне и адресок его подскажешь?
– Может быть… – многозначительно сощурился Мышкин. – Не все сразу.
– Шутишь?
– Только не с тобой, Савин, – и Мышкин выудил из папки очередной печатный лист. – А вот здесь сюрприз, Боря. И масса вопросов.
– Спасибо, Костя, их в этом деле и так хватает.
– Извини, не я их тебе задал… Так вот, при осмотре, весьма тщательном осмотре, подчеркиваю, уже известного тебе портмоне в одном их отделений нами были обнаружены крупинки золотого песка…
– Эка невидаль на Колыме…
– Не иронизируй, Савин. В том-то и дело, что этот песок и есть один из вопросов, на который тебе придется отвечать. А именно: по данным анализа и картотеки в Союзе, а тем более на Колыме, золотоносное месторождение, откуда взят драгметалл, не значится. То-то!
– Ну, удружил! – схватился за голову Савин. – Вот теперь уж точно мне крышка. Седлецкий с меня не слезет, пока я не отыщу это месторождение. Впридачу к стрелку, которого угораздило отправить на тот свет нашего подопечного…
– Не сомневаюсь, всегда рад вам служить, – церемонно склонил голову Мышкин. – Но это еще не все…
– Добивай, изверг, – насторожился Савин.
– Серебряная застежка портмоне имела с внутренней стороны гравировку, которая читается довольно отчетливо, правда, с помощью лупы.
– Что? – почти шепотом спросил Савин.
– И сказал Господь: 'Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего в землю, которую я укажу тебе'.
– Всего-то… – разочарованно вздохнул Савин.
– Савин, попомнишь меня, в этих словах скрыт какой-то смысл. Возможно, ответ на те вопросы, над которыми ты сейчас ломаешь голову.
– Не преувеличивай, Костя.
– И не думаю… Все дело в том, уважаемый сыщик, что вышеозначенная гравировка выполнена совсем недавно. От силы два-три года назад. С какой стати? Почему с внутренней стороны застежки? Почему церковно-славянским шрифтом?
– Неисповедимы пути твои, Господи. Аминь. Да мало ли кому что в голову взбредет? Конечно, тебе более привычны выражения типа: 'Не забуду мать родную', 'Дуся плюс Гриня – любовь до гроба' и тому подобное. Не скрою – мне тоже. А если портмоне принадлежало какому-либо священнику или верующему? Вполне возможный вариант…
– Эх, Савин, Савин, недооцениваешь науку. Тогда ответь мне на такой вопрос: почему этот святоша хранил в портмоне пистолет?
– Как… пистолет?
– А вот так. На сафьяновой подкладке мы обнаружили свежее пятно оружейной смазки, а при более детальном исследовании с помощью специальной аппаратуры получили оттиск, который соответствует пистолету неизвестной системы. Уловил?
– Сдаюсь… Все. Добил. Сознаю свои заблуждения. Значит, Богу – богово, а кесарю – кесарево?
– В яблочко, Савин. Так что, Боря, держи бумаги и во-от здесь распишись в получении.
– Это все?
– Пока да.
– Почему – пока?
– Потому что, надеюсь, ты и остальные вещи убитого передашь в наше временное пользование. Авось, что еще сыщется.
– Но вы ведь с ними уже работали.
– Плохо работали, Савин, – нахмурился Мышкин. – Я тут сегодня кое-кого продраил с песочком.
– Небось, Лебедянского?
– А кого же еще? Оболтус! День до вечера – и поминай как звали…
– Да брось ты, Костя, парень молодой, оботрется, гляди, тебя, старичка, обскачет. Не все сразу…
– Не наш он, Боря, случайный попутчик. Попадаются у нас иногда такие. Сам знаешь. Свое дело нужно любить всеми фибрами души, отдаваться ему до конца без каких-либо скидок. А он… Зазвонил телефон.
– Алло! Так точно, товарищ подполковник. Да… Да… У меня. Сейчас? Слушаюсь, – Савин положил трубку и принялся торопливо собирать разбросанные по столу бумаги. – Костя, шеф кличет. И тебя тоже…
6
Ущелье хмурилось морщинистыми скалами, кое-где тронутыми оспинами мха и лишайников. Лишь у порогов, где ручей выплескивал пенные пузыри, скалы раздвигались, и глубокий распадок уходил к дальним сопкам, уже припорошенным первым снегом.
Добротно срубленная избушка с окошком, затянутым хорошо вычиненным сохачьим пузырем, притаилась у входа в распадок, сложенная из обломков дикого камня, выпускала клубы серого дыма – свиваясь в причудливые спирали, дымное облако медленно поднималось к предутреннему небу.
Макар Медов стряпал немудреный завтрак – жарил на сковородке серебристых хариусов. Брызги медвежьего жира щедро кропили камни очага, изредка обжигая руки каюра; он недовольно бормотал что-то по-якутски, лизал языком обожженные места, причмокивая и кряхтя.
Макар все-таки привел своего бородатого товарища в верховья ручья. Привел, получил в подарок заветный винчестер – и не возвратился обратно.
'Моя здесь живи, однако. Твоя помогай, Ладимир'. Бородач в душе радовался – лучшего товарища по тайге, чем якут Макар Медов, не сыщешь.
Короткое колымское лето удачи не принесло – золото было рядом, но в руки не давалось. Изредка крохотные крупинки посверкивали на дне промывочного лотка, но это было далеко не то, на что он надеялся. Неужели Сафи-Бориска обманул? Нет, не мог обмануть – сколько вместе таежных троп проложено, сколько раз в глаза голодной смерти заглядывали… Но почему тогда Бориска не явился в условленное место, чтобы вместе отправиться к ручью? Почему месяц ожидал его Владимир в Среднеколымске? И впустую. Уговорил Макара Медова провести в эту глухомань – старательский сезон на Колыме короткий, того и гляди прикроет льдом золотую удачу. Жди тогда месяцев восемь – девять
