это нападение — такая реклама!
— Я уверен, что он и вправду его благодарит, — согласился Клинг.
Хозяйка посмотрела на детектива и хмыкнула.
— Ну, я бы не удивилась. В общем, в пьесе три действия и, соответственно, три наряда. Один девичий — белый, второй — серый, когда она, так сказать, теряет невинность (полная чушь, на самом деле) и красный наряд для третьего действия, после того, как она подверглась нападению — Бог его знает, что это должно означать. И кто ее ранил, тоже, кстати, непонятно. Вот вам случай, когда жизнь подражает искусству, не так ли?
— Полагаю, что так.
— Вы кого-нибудь подозреваете?
— Пока что нет.
— Жизнь точь-в-точь следует за искусством, — сказала Джиллиан. — В пьесе так и остается неизвестным, кто ее ранил.
— Ну, мы ведем расследование.
— Но ведь это означает, что человек, который ранил Мишель, все еще неизвестен, разве нет? И он может так и остаться неизвестным. И это не будет таким уж нетипичным случаем для нашего города, ведь так?
— Увы, да, — согласился Клинг.
— Это я не в обиду.
— Где происходила примерка, мисс Пек?
— У Мишель в уборной.
— Во сколько она началась?
— В половине седьмого, может, в тридцать пять минут.
— И сколько она продлилась?
— О, не больше десяти минут.
— То есть до без двадцати семь?
— Я бы сказала — до без четверти.
— И что потом?
— Что вы имеете в виду?
— Что вы делали после примерки?
— Ну, мы ушли.
— Из театра?
— Нет, из уборной.
— Вы ушли вместе?
— Нет. Я отправилась в костюмерную, чтобы повесить наряд на место, а Мишель пошла в туалет.
— Вы еще видели ее тем вечером?
— Да, перед выходом из театра.
— И где вы ее видели?
— Рядом со служебным выходом на стене висит телефон-автомат. Когда я выходила из театра, Мишель там стояла.
— Она с кем-нибудь разговаривала?
— Нет. В тот момент она просто набирала номер.
— Во сколько это было?
— Э-э... где-то без десяти семь.
— И что было потом?
— Я попрощалась с Тори и вышла.
— Кто такой Тори?
— Наш охранник.
— А где он находился?
— Сидел у выхода. Он всегда там сидит. Там его стул.
— Далеко от телефона?
— Не то пять, не то шесть футов. Точнее не скажу.
— Видели ли вы кого-либо в переулке, когда вышли из театра?
— Ни единой души.
— Когда Мишель вышла, вас уже не было в переулке, так?
— Да, так.
— То есть вы не видели, как она выходила?
— Нет, не видела.
— И, конечно же, вы не видели, кто ее ранил?
— Совершенно верно.
— Куда вы отправились, выйдя из театра?
— На встречу с одним моим другом.
— Где она происходила?
— В городе, в ресторане. Я прямо у театра поймала такси.
— Во сколько это было?
— Без пяти семь.
— Вы помните точное время?
— Да, я как раз посмотрела на часы. Мы с моим другом должны были встретиться в четверть восьмого, и я смотрела, не опаздываю ли я. До этого ресторана довольно далеко добираться.
— Что это за ресторан, мисс Пек?
— «Да Луиджи», на Мерси-стрит.
— Ну и как, вы опоздали?
— Нет, я добралась одновременно с Дороти.
Клинг посмотрел на Джиллиан.
— Все, точка, — сказала она.
Тори Эндрюс, он же Сальваторе Андруччи, внимательно изучил жетон Кареллы, потом еще раз проверил его удостоверение и только после этого спросил:
— Вы по поводу Мишель?
— Да.
— Я думал, что вы уже поймали эту сволочь.
— Мы ведем расследование.
— Надеюсь, меня вы не подозреваете? — хмыкнул Тори. Во рту у него недоставало нескольких зубов.
В мистере Эндрюсе было примерно пять футов десять дюймов роста, и весил он около двухсот сорока фунтов. Теперь он уже вряд ли смог бы выступать в среднем весе. Его левый глаз был частично закрыт старым шрамом, а нос свернут набок, и поэтому его голос был похож на голоса забияк, подравшихся по пьяной лавочке, с которыми Карелле приходилось время от времени иметь дело. Но в живых зеленых глазах Тори Эндрюса светился несомненный ум, и Карелла понадеялся, что мистер Эндрюс ушел с ринга до того, как ему вышибли мозги.
Он был одет в манере, которую Карелла называл «свитер булочника», поскольку именно такой свитер надевал каждое утро отец Кареллы, отправляясь на работу. В данном случае свитер оказался коричневым кардиганом без воротника, со слегка обтрепанными рукавами и отсутствием одной пуговицы. Тори носил его с вельветовыми брюками и коричневыми мокасинами. Он сидел на стуле прямо у служебного выхода. Футах в семи-восьми от стула на выкрашенной в черный цвет кирпичной стене висел телефон-автомат. Из-за кулис долетали голоса не то двух, не то трех актеров, репетирующих очередную сцену. Настенные часы показывали половину первого.
— Тори, не могли бы вы рассказать мне о вчерашнем происшествии? — спросил Карелла.
— Да, конечно. Это я вызвал полицию. Я услышал, как она закричала, и выскочил на улицу. Она лежала на земле и кричала.
