— В смысле — ребята и девочки?
— Если бы! Нет, только парни. Фрэнк классно танцевал, и он учил остальных. Мы танцевали друг с другом. Это была неплохая тренировка.
«Оно и заметно», — подумала Шарин.
— А где именно в Риверхеде вы жили? — спросила она.
— На Кэннон-роуд. Когда я рос, там жили вперемешку негры, ирландцы и итальянцы, и никогда не было никаких скандалов. Даже когда в Даймондбеке случались стычки, у нас всегда было тихо. А теперь все переменилось.
Шарин кивнула.
— Я помню, как отец мне говорил... это было во время крупных беспорядков, я тогда был совсем еще зеленым пацаном... так вот, помнится, он говорил: «Только попробуй влезть в эту дрянь, Берт, — я тебя так выдеру, что ты неделю сесть не сможешь. Я тебе таких пропишу, что будешь радоваться, если вообще сможешь ходить».
«Это потому ты и пошел на свидание с чернокожей женщиной?» — подумала Шарин.
— Хотя прежние беспорядки не идут ни в какое сравнение с тем, что случилось в прошлую субботу, — сказал Клинг. — Никогда этого не забуду.
— Вы по-прежнему живете в Риверхеде? — спросила она.
— Нет-нет. У меня небольшая квартирка на Айсоле. Рядом с мостом Калмс-Пойнт.
— А когда вы оттуда переехали?
— Из Риверхеда? Сразу после войны. Когда я вернулся с войны.
Шарин не стала спрашивать, на какой войне он был. В Америке для каждого поколения находилась своя война. Большинство участников пытались впоследствии забыть о войне, на которую была потрачена их юность. Шарин ни разу не встречала человека, которому хотелось бы рассказывать о своем военном опыте. Это многое говорило о тех, кто пишет плакаты, обращенные к призывникам.
— Вы прекрасно танцуете, — сказал Клинг.
«У нашего народа врожденное чувство ритма», — подумала Шарин.
— Могу поспорить, что вы смогли бы научить меня гораздо большему, чем Фрэнк.
— Возможно, так оно и есть, — ответила Шарин.
— В следующий раз мы выйдем туда, — сказал Клинг, кивнув в сторону маленькой танцплощадки.
— Ладно.
Официант принес очередную порцию напитков. В этом заведении полагалось не менее двух раз заказать выпивку. Плюс плата за вход. Шарин поняла, что посещение этого ресторана оказалось довольно накладным для его жалованья детектива. Вокруг них смешанные пары пили, разговаривали, танцевали, держались за руки и даже время от времени целовались. Шарин снова подумала о том, как же получилось, что Клинг выбрал именно этот ресторан.
— А как вы узнали об этом месте?
— Я спросил у Арти.
— А кто такой Арти?
— Арти Браун. Один парень из нашего участка. Он чернокожий.
— Чернокожий Браун? Хм.
— Он считает, что обязан фамилией своей прапрабабушке.
— В каком смысле?
— Она была рабыней. Арти считает, что хозяин дал ей фамилию Браун из-за ее цвета кожи. Но это только домыслы, точно он не знает.
— А когда вы его об этом спросили?
— Да я не спрашивал. Он просто это как-то упомянул, к слову пришлось.
— Я имела в виду — об этом ресторане.
— А! Вчера. Я сказал ему, что у меня свидание с чернокожей женщиной, и спросил, не знает ли он какого-нибудь места, где она чувствовала бы себя спокойно. Потому что мы хотели бы получше узнать друг друга.
— И что он сказал?
— Посоветовал пойти сюда.
— А вы здесь чувствуете себя спокойно?
— Ну, вроде бы да. А вы?
— Не знаю. Может быть, я просто слишком стараюсь...
— Возможно.
— А как он отнесся к нашему свиданию?
— Кто — Арти? А как он должен был к этому отнестись?
— В смысле — к черно-белому роману.
— Мы об этом не говорили.
— А вы как к этому относитесь?
— К черно-белому роману?
— Да.
— Я надеюсь, что у нас все будет хорошо.
Шарин посмотрела на него.
— Я надеюсь, что в один прекрасный день мы сможем пойти куда захотим, не беспокоясь, что о нас думают окружающие.
— Вы работаете в паре с Брауном?
— Иногда. Мы в восемьдесят седьмом работаем немного не так, как в остальных участках. Мы постоянно перегруппировываемся. Так интереснее работать. И еще это дает возможность обменяться информацией о всяких скверных парнях и о том, что они творят.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Я сказал правду, Шари, — ответил Клинг, сокращая ее имя и рифмуя его со словом «Париж». — Я думал, что вам будет неуютно в таком месте, где вокруг только белые.
— А в месте, где вокруг только негры?
— Вы имеете в виду — где-нибудь в Даймондбеке?
— Да.
— Я думаю, мне бы там было не по себе, — признал Клинг.
— И потому вы попросили Брауна порекомендовать место, где мы оба могли бы чувствовать себя уютно.
— Да. Но я не знал, что здесь буквально все поделено пополам. В оркестре трое музыкантов белых, трое негров. Один белый бармен, один чернокожий. На каждого белого парня приходится по одной чернокожей девушке, а на каждого черного — по одной белой.
— Словно шахматная доска, — сказала Шарин.
— Ага. Может, вы хотите отсюда уйти?
— А что вы предлагаете? — спросила она.
— Крышу небоскреба, — ответил Клинг.
Небоскреб располагался на Джефферсон-авеню, прямо посреди Айсолы. Они поймали в нижнем городе такси и теперь — в десять вечера в огромном бессонном городе — вошли в вестибюль и остановились перед красным бархатным шнуром. Рядом стоял служащий в зеленой ливрее и в зеленой шляпе и пропускал по восемь-десять посетителей в скоростной лифт, идущий на пятьдесят восьмой этаж. Они не заказывали столик заранее. Клинга это несколько беспокоило. Крутой детектив пригласил даму в ресторан на крышу небоскреба. А вдруг сейчас подойдет высокомерный метрдотель, взглянет на них и пошлет куда подальше. «Прошу прощения, но у нас банкет. Мест нет».
Да ну, почему что-то должно случиться? Красивый белокурый детектив в темно-синем костюме, с ним красивая чернокожая женщина в восхитительном синем платье — да любой метрдотель должен прийти в восторг, что у него появилась возможность украсить ими зал, добавить элегантности общей картине. «Проходите, сэр, проходите, мисс. Не хотите ли столик у окна? Оттуда виден весь город. Прекрасная ночь, не правда ли, сэр?» В крайнем случае, придется посверкать бляхой и сунуть ему несколько баксов... Интересно,
