подушки темных оттенков. Ковер цвета пробкового дерева. Над диваном большая картина, изображающая уличную сценку в негритянском районе, она напомнила Клингу, что Шарин темнокожая.
— Ну так как, — донесся голос Шарин, — что вы будете пить? — И хозяйка стремительно вошла в комнату. Клингу нравилось, как Шарин ходит, и еще нравилось, что она почти такая же высокая, как он сам, ну, может, на пару дюймов ниже. По его прикидкам, в Шарин было пять футов и не то девять, не то десять дюймов росту. — Есть шотландское виски.
— Меня устраивает, — отозвался Клинг.
— Вода, содовая или чистое виски?
— Немного содовой.
— Со льдом?
— Да, пожалуйста. Вы прекрасно выглядите! — восхищенно выдохнул Клинг. Он не ожидал, что сможет высказать свои мысли, и был поражен, услышав слова, слетевшие с его губ.
Шарин тоже выглядела удивленной.
Клинг тут же решил, что он ляпнул что-то не то.
— Спасибо, — тихо ответила Шарин, опустила глаза и быстро подошла к какой-то штуке, которая выглядела как книжный шкаф со встроенным телевизором и стереосистемой. Но, когда Шарин откинула дверцу, за ней обнаружился бар. Клинг наблюдал, как она бросила в два невысоких бокала кубики льда, долила в них виски — «Рыжий Джонни» — и добавила в каждый немного содовой. Потом взяла бокалы и подошла с ними к дивану, рядом с которым неуверенно переминался с ноги на ногу Клинг.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала она. — Я сейчас принесу вам полотенце.
— Спасибо, не стоит, — ответил Клинг и тут же провел рукой по своим мокрым волосам, после чего — явно смущенный собственным жестом — немедленно сел. Он подождал, пока Шарин усядется напротив, в кресло сливового цвета, прекрасно гармонировавшее с ее костюмом, и потом поднял бокал. Шарин в свою очередь подняла свой.
— За золотые дни, — сказал Клинг, — и...
— И пурпурные ночи, — докончила за него Шарин.
У обоих был удивленный вид.
— От кого вы это слышали? — спросил Клинг.
— А вы?
— От одного старого знакомого.
— И я от одного старого знакомого, — повторила она.
— Так или иначе, но это хороший тост, — сказал Клинг.
— Итак, за золотые дни и пурпурные ночи, — произнесла Шарин и улыбнулась.
— Аминь, — подытожил Клинг.
Ее улыбка была подобна внезапно засиявшему лунному свету.
Они выпили.
— Ну что ж, неплохо, — сказала Шарин. — Это был долгий день.
— Долгая неделя, — уточнил Клинг.
— Надеюсь, вам нравится северо-итальянская кухня? — поинтересовалась она.
— Нравится.
— Знаете ли, я бы предпочла, чтобы вы не настаивали на том, чтобы мы куда-нибудь пошли...
— Но ведь это первое свидание, — сказал Клинг.
Шарин посмотрела на него. На мгновение ей показалось, что он просто пытается произвести на нее впечатление. Но Клинг был совершенно серьезен — это было видно по глазам. Это было их первое свидание, а на первом свидании полагалось зайти за девушкой и пригласить ее куда-нибудь. В этом было нечто старомодное, затронувшее Шарин до глубины души. Ей неожиданно стало интересно, сколько лет Клингу. Во всяком случае, выглядел он довольно молодо.
— Еще я узнала, что идет в кинотеатрах, — сказала Шарин. — Вам нравятся фильмы про полицейских? В кинотеатре рядом с рестораном идет фильм про ограбление банка. Последний сеанс начинается в десять минут одиннадцатого. К какому часу вам завтра на работу?
— К восьми.
— И мне тоже.
— А куда?
— В Маджесту. На Ранкин-плаза. Там...
— Я знаю. Приходилось бывать.
— А по какому поводу?
— Ну, раз меня подстрелили, а в другой раз избили. Если вы берете отпуск по болезни, вас отправляют в Ранкин. Ну, вы, наверно, знаете.
— Да, знаю.
— Восемь — это довольно ранний час.
— Мне вполне хватает шести часов сна.
— Что — правда? Всего шесть часов?
— Это привычка, которая осталась еще со времен обучения.
— А где вы учились?
— В Джорджтаунском университете.
— Известное заведение.
— Да, довольно-таки. А кто вас подстрелил?
— А, один скверный парень. Это было уже давно.
— А избил вас кто?
— Еще несколько скверных парней.
— Вам нравится иметь дело со скверными парнями?
— Мне нравится сажать их за решетку. Потому я и выбрал эту работу. А вам нравится быть врачом?
— Очень нравится.
— А мне нравится быть копом, — сказал Клинг.
Шарин снова посмотрела на него. У него была манера говорить обо всем так прямо, что это выглядело несколько искусственным, натянутым. Она снова подумала, не рисуется ли Клинг. Но у него был совершенно невинный вид, какой бывает у человека, откровенно высказывающего все, что у него на уме. Шарин не была уверена, что ей это нравится. Хотя, может быть, и нравится. Она поймала себя на том, что изучает его глаза. «Пожалуй, их можно назвать зеленовато-коричневыми, цвета лесного ореха», — решила она. Клинг поймал ее пристальный взгляд, и на мгновение на его лице появилось озадаченное выражение. Шарин медленно опустила глаза.
— Во сколько вы уходите на работу? — спросил Клинг.
— Я добираюсь за полчаса, — ответила Шарин и снова подняла взгляд. На этот раз он принялся изучать ее. Шарин едва не опустила глаза обратно, но сдержалась. Их взгляды встретились и словно прикипели друг к другу.
— Значит, в половине седьмого, — сказал Клинг.
— Ну да.
— Значит, если фильм закончится в полночь...
— Он ведь так и закончится — разве нет?
— То у вас будет вполне достаточно времени, чтобы выспаться.
— Да, — ответила Шарин.
Они замолчали.
Клинг думал, не примет ли Шарин его за дурака — что он так на нее пялится?
Шарин думала, не примет ли он ее за дурочку — что она так на него пялится?
Они продолжали смотреть друг другу в глаза. Наконец Шарин произнесла:
— Нам пора бы идти.
— Хорошо, — откликнулся Клинг и немедленно вскочил с дивана.
— Я принесу ваш плащ.
