— Да, подтверждаю, — ответил Хайнес. — Видите ли, я добивался возникновения определенного образа мыслей. Обычные люди часто думают, что актер просто берет и с разгону входит в роль, словно ребенок, который может вообразить себя кем угодно. Но, увы, все это далеко не так просто. Здесь огромную роль играют умение входить в роль, актерское мастерство и тщательные поиски образа. Я уж не говорю о таланте, — скромно добавил он. — И все же для создания роли требуется нечто еще. Я должен признать, что Эшли позволил мне сделать очень ценные наблюдения. Я чувствую, что мое толкование этой необыкновенно трудной роли намного улучшилось благодаря нашей беседе.
Клингу начало казаться, что каждый человек, связанный с театром, живет в некоем вымышленном эгоцентричном мире. Он уже начал верить, что никто из людей, участвующих в постановке «Любовной истории», не мог убить Мишель Кассиди. Каждый из них был целиком и полностью поглощен собой любимым, а подобная самовлюбленность просто не позволяла осознать существование никакого другого человека во вселенной. Кого же, в таком случае, убивать?
Тем не менее Клинг упорно продолжал свои расспросы:
— Выходили ли вы или мистер Кендалл из квартиры в этот промежуток времени?
— Я ушел в десять.
— А до того?
— Нет. Никто из нас не выходил.
— А мистер Делакрус?
— Я не замечал, чтобы он хоть раз выходил, — ответил Хайнес и победоносно воскликнул: — Молодец, Франциск! Хороший мальчик!
Ночью они лежали рядом и шептались в темноте.
— Мне страшно.
— Не надо, не бойся.
— Меня всегда пугали копы.
— Не надо бояться.
Прикосновения, поглаживания, утешения.
— Даже в детстве. Они всегда меня пугали.
— Здесь нечего бояться.
— Я боюсь, что они на чем-нибудь меня поймают.
— Нет, нет.
— На чем-нибудь нехорошем.
— Я с тобой, радость моя, не волнуйся...
— Они заставляют меня ощущать собственную вину. Копы. Я не знаю, почему так получается.
— Ну-ну, не надо!
Знакомое тело во тьме, прикосновения, поглаживания.
— Они подозревают, что это мы ее убили.
— Они всех подозревают.
— Помнишь один роман у Агаты Кристи?
— Который?
— Тот, в котором ее убили все вместе.
— А, да. Еще фильм такой был.
— Да.
— Изумительный фильм.
— Да.
— Про поезд.
— Да. Они убили ее все вместе.
— Клузо. Инспектором был Клузо.
— Нет, его звали не так.
— А как же?
— Почему ты об этом заговорил?
— Мне показалось...
— Нет, это был не Клузо.
— Да, пожалуй.
— Ну вот, теперь я всю ночь не засну.
— Извини, радость моя.
— Из-за них и этого Клузо я теперь глаз не сомкну.
— Выбрось это из головы.
— Из-за Клузо и этих чертовых полицейских.
— Ну прости.
— Они думают, что это мы ее убили.
— Ну перестань, попытайся расслабиться.
— Хотят повесить это на нас.
— Не надо, радость моя. Просто расслабься.
Тишина.
— Вот так?
— Да.
— Так лучше?
— Да.
Снова тихо.
— Ну как же его звали-то?
— Выбрось это из головы.
— Какой-то бельгиец.
— Да, только расслабься.
— Инспектор.
— Расслабься.
— Я стараюсь.
— Просто позволь мне...
— А я что делаю?
— ...помочь тебе расслабиться.
— Да.
Поцелуи. Поглаживания. Прикосновения к знакомому телу. Томный вздох.
— Так лучше, радость моя?
— Да.
— Правда, лучше?
— Да.
— Намного лучше, ведь правда?
— Да.
— Теперь давай ты.
— Да.
— Дай мне твою силу.
— Да.
— Дай ее мне, дай!
— О Боже!
— Да!
— Да!
— О да, любовь моя.
Тишина. Только слышно, как где-то в квартире тикают часы да еще раздается дыхание.
— Хосе?
— М-м?
