Эйзенхауэром, Брэдли и Симпсоном в местечко с видом на Рейн, неподалеку от Рейнберга. Разговор проходил в приподнятом настроении, и все радовались успеху крупной операции. Черчилль не переставал восклицать, обращаясь к Эйзенхауэру:
— Мой дорогой генерал, немец разбит! Мы его добили! Он разбит!
— Слава богу, Айк, что ты настоял на своем плане, — сказал Брук. — Ты был абсолютно прав, и я извиняюсь, если мои опасения, связанные с распылением сил, добавили тебе хлопот.
Именно это вспоминает Эйзенхауэр. Сам Брук помнил, что он вежливо поздравил Эйзенхауэра с успехом и сказал ему, что политика штаба верховного главнокомандования оказалась верной. Он не мог признать, что Эйзенхауэр 'абсолютно прав', писал он, поскольку и спустя время продолжал считать, что Верховный главнокомандующий был 'абсолютно не прав'.
После приятного ленча на лужайке Эйзенхауэр предложил поехать в обложенный мешками песка домик на берегу Рейна и понаблюдать за боевыми действиями. Они стояли на крыльце и смотрели, как лодки снуют с одного берега на другой.
— Хотелось бы мне оказаться в одной из лодок и переправиться через реку, — заметил Черчилль.
— Нет, господин премьер-министр, — ответил Эйзенхауэр. — Я Верховный главнокомандующий, и я не разрешаю вам этого. Вас могут убить.
Как только Эйзенхауэр отошел по другим делам, Черчилль обратил внимание Монтгомери на небольшой катер, который только что подошел к берегу, и сказал:
— Почему бы нам не переправиться и не понаблюдать за ходом действий с другой стороны?
— А почему бы и нет? — ответил фельдмаршал, слегка удивив Черчилля своим ответом.
Симпсон вернулся, проводив Эйзенхауэра до самолета, и увидел, что Черчилль, Монтгомери и другие офицеры садятся в американский катер.
— Генерал Эйзенхауэр ушел, и теперь я могу плыть на другой берег! выкрикнул Черчилль, по- мальчишески улыбаясь.
Светило ярко солнце, когда они сошли на восточный берег. Беспрерывно рвались немецкие снаряды. Черчилль направился в самое пекло, отчаянно дымя сигарой.
— Здесь не место премьер-министру, — сказал Симпсон Монтгомери. — Мне не хотелось бы, чтобы с ним что-либо случилось в расположении моих войск.
Он ускорил шаг и стал догонять Черчилля, который, по всей видимости, и не собирался останавливаться.
— Если мы пойдем дальше, то скоро окажемся на передовой, — тактично заметил Симпсон.
На обратном пути, переправляясь. через Рейн, Монтгомери, которому передалось настроение Черчилля, спросил старшего на катере:
— А не могли бы мы спуститься вниз по реке к Везелю и посмотреть, что делается там?
Это оказалось невозможно, поскольку через реку была натянута цепь для задержки плавающих мин, но как только они доплыли до западного берега, фельдмаршал наклонился к Черчиллю и заговорщически сказал:
— Давайте доедем до железнодорожного моста у Везеля, а с него мы увидим все, что там происходит.
Огромный железный мост был частично уничтожен и все еще обстреливался противником. Черчилль снова оказался впереди. Он проворно забрался на конструкцию. Разрывы снарядов раздавались все ближе и ближе, поднимая огромные фонтаны воды. Один из снарядов попал прямо на другую сторону моста, словно немцы узнали, что там находится Черчилль.
Младший офицер подошел к Симпсону и встревоженно заметил, что немцы хорошо пристреляли мост из минометов — еще несколько выстрелов, и они могут попасть в них.
Симпсон догнал Черчилля.
— Господин премьер-министр, — вежливо обратился он к нему, — перед нами снайперы. Они обстреливают обе стороны моста, а теперь ведут огонь по дороге, находящейся за нами. Я не могу взять ответственность за ваше пребывание здесь и должен попросить вас отойти в укрытие.
У Черчилля на лице появилось такое выражение, которое могло быть у мальчика, которого в разгар строительства замка из песка зовут домой. Он схватился обеими руками за перила и посмотрел через плечо на Симпсона с выражением 'попробуй оторви меня'. Затем, ко всеобщему облегчению, он неохотно отправился в обратный путь. Черчилль неоднократно говорил Бруку, что 'лучше всего умереть в бою, когда кипит кровь и не испытываешь никаких чувств'. Теперь Бруку казалось, что премьер-министр был полон решимости идти на любой риск, словно неожиданная смерть солдата на передовой могла стать для него подходящим концом и освободить от проблем, которые пришлось бы решать после войны с Советским Союзом.
День для премьер-министра прошел в приключениях, но даже на линии огня он не мог забыть о политических проблемах. В штабе Монтгомери его ждало сообщение из Лондона. Оно было от Идена, который спрашивал, имеет ли смысл ехать на конференцию в Сан-Франциско, учитывая подозрение и надменное отношение Советского Союза. 'Как можно закладывать основы нового мирового порядка, когда в англо-американских отношениях с Россией полностью отсутствует доверие?'
Черчилль немедленно дал ответ, в котором говорилось, что 'вопрос проведения конференции в Сан- Франциско продолжает оставаться открытым' и затем с сарказмом заметил: 'Мы весело провели день, форсировав Рейн'. В тот же вечер Черчилль снова написал Идену. Неожиданное решение Сталина послать Громыко в Сан-Франциско вместо Молотова, сказал он, это проявление 'неудовольствия русских' в связи с проведением операции «Санрайз». Черчилль высказал мнение, что 'Британии и США следует объединиться, чтобы закрыть брешь в ялтинских договоренностях, если на встречу действительно возлагается большая ответственность'.
Однако Черчилль опасался, что Рузвельт не поддержит его в совместной жесткой позиции по отношению к Советскому Союзу. Две телеграммы Рузвельта Сталину в тот же день не смогли развеять опасений премьер-министра. В первой телеграмме Рузвельт сожалел о невозможности Молотова присутствовать на конференции в Сан-Франциско, а во второй обосновывал необходимость проведения операции «Санрайз». В этих официальных сообщениях не было заметно явное неудовольствие Рузвельта, которое он испытал, прочитав грубое послание Молотова. И все-таки у Черчилля не было даже намека на то, что Рузвельт готов присоединиться к нему, чтобы твердо выступить против Сталина.
Глава 16
Прорыв Баума
24 марта Паттон перебросил 4-ю танковую дивизию через Рейн. Теперь под командованием Уильяма Хога, того самого, который взял мост в Ремагене, дивизия со скоростью 40 километров в час двигалась к следующему препятствию — реке Майн.
Командующий 12-м корпусом генерал-майор Маттон Эдди позвонил Хоугу и поставил перед ним странную задачу: Паттон хотел, чтобы в тыл противника на глубину 90 километров послали специальный отряд для освобождения 900 американских военнопленных, находившихся в лагере у Хаммельбурга. Хог слегка удивился, но в ответ ничего не сказал.
На самом деле Маттону Эдди эта идея категорически не понравилась. Выполнение такого приказа означало послать ударные силы на восток и распылить силы дивизии, которые и так растянулись по тридцатикилометровой линии фронта, имея приказ идти дальше на север после форсирования Майна. Зачем идти на такой риск на заключительном этапе войны? Лагерей военнопленных много. Почему лагерь в Хаммельбурге имел такое значение? Эдди сказал, что переговорит об этом с Паттоном.
Хаммельбург был городком средних размеров, расположенным на реке Франкише Заале в ста километрах к востоку от Франкфурта-на-Майне. Еще в тридцати километрах от него находился городок Швайнфурт.
Лагерь пленных офицеров 13В находился на плоском блюдцеобразном участке холма в пяти
