структуре есть какой-то центр управления. Существо или предмет, вещь в этой СЕБе, управляющая всем.
В ту пещеру, где находилась наблюдательная капсула Артема Васильевича, естественная биомасса поступала из соседних пещер. Большая часть поступившей ЕБ съедалась периодически появляющимися хищниками. Перед поглощением новых порций часть непереваренной биомассы, проглоченной ранее, хищники выделяли из ротовых/анальных отверстий в качестве испражнений (срыгиваний?), и эта непереваренную часть скаларисы уносили наверх на своих черных каучуковых спинах.
Звук, издаваемый организмом хищника при каждом своем физиологическом отправлении — характерный и уникальный. Если захлопывает свои пасти он с «цирковым» восклицанием: «Адзе-оп!», то открывает их он, произнося зловещее щипящее междометье-заклинание:
— Талаксэ!
И, опять же, трудно сделать однозначный вывод, что это — просто физиологический звук или же, все-таки, слово, одно из слов пусть не богатого, но все же — лексикона? Лексикона синего хищника…
Закономерность суточных миграций естественной биомассы заключалась в том, что после полуночи плотность ЕБ заметно снижалась и во второй половине ночи совершенно сходила на нет. В эти часы наблюдатели обычно спали. Но Артем Васильевич выкраивал для сна несколько часов в течение дня, а в периоды ночного затишья (хищники в это время тоже не появлялись, т. к. в пещере не было для них пищи) — в эти тихие часы Артем Васильевич предавался своему любимому чтению. Правда, ближе к утру все-таки начинал «клевать носом» и в конце концов засыпал, чтобы через пару часов заступить на очередное дежурство. И вот однажды во время предутренней дремоты Артему Васильевичу приснился голос. Голос пещеры. Он назвал наблюдателя по имени:
— Ортем!
Почему-то вот так, с буквы «О». Но во сне Артема Васильевича это не удивило. Он вдруг вспомнил, что это его настоящее, правильное имя! И еще он вспомнил свою фамилию. И главное! Он, наконец, понял, что за вещь в СЕБе управляет всем в этом мире. Это и есть он сам, Ортем!
Утром, заступая на пост в наблюдательной капсуле, Ортем Васильевич знал: сегодня великий день. Осознав себя, он начнет действовать, и мир почувствует своего хозяина! Мимо привычно проползал длинный скаларис, таща на черной ступенчатой спине густую утреннюю биомассу… «Пора!» — подумал Ортем и решительно дернул ручку.
Пораженный судорогой скаларис, взвизгнув от боли, резко замер на месте. Посыпались частицы биомассы…
Вот как мы их! Алле-оп! Allez! У кого это было? У Куприна? Не важно.
Когда больного старика вели под руки к врачу, он бормотал: «Не важная информация. Не важная информация.» В левой руке Артема Васильевича крепко-накрепко была зажата потрепанная книжонка из серии «Клуб любителей фантастики».
Врач спросил:
— Вы понимаете, где вы находитесь?
— Не уверен, — отвечал Артем Васильевич.
— Вы вообще в чем-нибудь уверены?
— Нет.
Врач с укоризной посмотрел на начальника станции.
— Ну что вы на меня так уставились?! — возмутился тот. — Да, они тут у нас все такие! А кто еще, по-вашему, за такие деньги будет торчать в этой будке?
— Да… А нагрузки на психику, я вижу, серьезные.
— Дык, ясное дело! Техника, ответственность. Средства повышенной опасности…
Врач снова взглянул на старика.
— А имя свое вы помните?
Наблюдатель кивнул.
— Ортем. ортем еоксвоксоМ.
Абсолютная водка
Почему обязательно 23 декабря? Неудобно ведь — перед новым годом и так забот хватает… Одни поиски подарков чего стоят. Когда денег нет. Но, видите ли, хранители традиций! Типа, двадцать лет собирались в этот день, надо, чтобы так всегда и было. Бабы, конечно, в основном. А без баб и вообще не собирались бы, это ж они всех обзванивают, напоминают. Как им не лень, вообще, отслеживать, кто где, по какому телефону… У Сереги за последние годы номер телефона менялся раза четыре. Сначала у родителей поменяли, потом у жены жил, потом разошлись, снимал одну квартиру, другую… Но всегда где-нибудь в середине декабря звонит Судакова или Михайлова и напоминает про двадцать третье.
Двадцать третьего был когда-то день рождения их классной. Классе в шестом когда учились, она всех пригласила к себе домой. Так и повелось. Уже четыре года как умерла. Или шесть. От рака. А собираться продолжали в этот день. Встречались во дворе школы. Иногда сразу оказывалось, что у кого-то квартира свободная, и шли к нему. А бывало, никто к себе не приглашал, топтались во дворе, топтались, обсуждали, в какое кафе пойти, говорили, надо на лето встречи перенести, тогда на природе можно, шашлыки там, и так далее. Но всегда образовывалась пара бутылочек, пластмассовые стаканчики, а чуть позже вдруг оказывалось, что, вообще-то, и к тебе можно пойти, и ко мне, и к нему. И шли. В прошлом году Боря- архитектор после пятидесяти грамм из пластмассового стаканчика говорит, мол, давайте ко мне! Пошли. По дороге выясняется, что у него ребенку два месяца и квартира однокомнатная. А было человек двадцать… Легко же водка цепляет архитекторов! Видать, плохо они там тренируются у себя в МАРХИ. Ну, тогда Жанна сказала, что лучше к ней. Квартира тоже однокомнатная, но ребенок у бабушки. Хорошо тогда посидели. Сергей, правда, уснул сначала (с бодуна, да еще после ночного эфира). Но потом проснулся, и был боец. Хорошо посидели!
И в позапрошлом году тоже с похмелья на встречу пришел. Еще Витьку у метро встретил, по бутылке пива купили. А тот только из «Матросской тишины» вышел. Под следствием был. Бухгалтерские дела какие- то.
«Скорее бы уже на улицу! — думал Сергей. — И пива! Как бы только не развезло меня совсем. С утра уж водкой поправлялся…»
«Станция Кропоткинская!» — объявил голос. Наконец-то! Вышел. Купил «Афанасия».
В этот раз звонила не Судакова и не Михайлова, а Маша, и сказала, чтобы приходили прямо к ней домой. Муж-чемпион на сборах. Мама с детьми уехала к сестре. Свободна трехкомнатная квартира.
Собрались почти все. Петя-Робот, который в школе занимался исключительно тем, что ломал себе руки, ноги, получал сотрясения мозга, обливался кислотой, и продолжал в том же духе после школы, только на другом уровне. Разбивался пьяный на машине и трезвый на мотоцикле. Падал с третьего этажа (лез к кому-то в окно по трубе). На прошлой встрече отсутствовал, находился в психиатрической клинике. А в этот раз пришел и почему-то без гипса. Стареем…
Был поэт Виталик, ставший адвокатом. И Боря-архитектор и зануда Ефим, и профессиональный кик- боксер Мышь, и Лена — завуч соседней школы. И Коля-Клоун, как положено, с гитарой, и все такой же глупо-веселый. Ну и вообще. Почти все были. Только Жанна в Австралии.
— Моего брата, дурака, тоже евреи в Америку зовут, — сказал Мышь.
У Маши стол — с ума сойти! Всякие разносолы. Колбаса такая, сякая, ветчина, рыба белая, рыба красная, крабы. Салаты разные, и будто из ресторана. Черная икра! Ликеры. Водка «Абсолют».
Многие напряглись сначала — скидываться же придется. Машка охренела что ли — никого не спросила, накупила всякого такого! Провожает, блин, двухтысячный год, встречает новое тысячелетие… Совсем, тетка не думает, не у всех же муж — тренер сборной! Сергей так просто конкретно на измену сел. С
