отдал мне во власть. Ибо ты осмелился смеяться надо мной, ты усомнился в могуществе Мелькора, Владыки судеб Арды. Отныне моими глазами будешь ты видеть, моими ушами будешь ты слышать, и ничто не укроется от тебя.
Турин покидает родной дом
В Бретиль вернулись лишь трое — они шли через Таур–ну–Фуин, и страшен был их путь. Глоредель, дочь Хадора, узнав о гибели Халдира, умерла от горя.
В Дор–ломин не пришло никаких вестей. Риан, жена Хурина, потеряла рассудок и бежала в глушь, но Серые эльфы с холмов Митрима приютили ее, и когда у нее родился сын, Туор, они взяли на себя заботу о ребенке. А сама Риан пришла к Хауд–эн–Нирнаэту, легла ничком и умерла.
Морвен Эледвен осталась в Хитлуме и страдала молча. Ее сыну Турину шел всего лишь девятый год, и Морвен ждала еще одного ребенка. Тяжкой была ее жизнь. Хитлум наводнили истерлинги. Они жестоко преследовали людей дома Хадора, отнимали у них последнее добро и обращали их в рабство. Всех людей Хурина, кто был годен хоть к какой–то работе, угнали в плен, даже подростков, а стариков перебили или выгнали в глушь умирать от голода. Но посягнуть на владычицу Дор–ломина или выжить ее из дома истерлинги пока еще не смели: среди них разнесся слух, будто она — страшная ведьма, и водит дружбу с белыми демонами — так истерлинги звали эльфов. Истерлинги ненавидели этот народ, но боялись его еще больше[37]. Из–за этого они старались держаться подальше от гор — в горах, особенно на юге, нашло убежище немало эльдар. Так что истерлинги, разорив и разграбив южные земли, отступили на север. А дом Хурина был на юго–востоке Дор–ломина, вблизи гор, — Нен–Лалайт брал начало в источнике у подножия горы Амон–Дартир, на отрог которой взбиралась крутая тропа. Этой тропой отважный путник мог перевалить через Эред–Ветрин и выйти в Белерианд, к истокам Глитуи. Ни истерлинги, ни сам Моргот не ведали еще об этой тропе, ибо весь тот край был недоступен Морготу, пока стоял дом Финголфина, и никто из прислужников Врага не бывал в тех местах. Моргот был уверен, что Эред–Ветрин станет неприступной преградой и для беженцев с севера, и для подмоги с юга — для тех, кто не наделен крыльями, через Эред–Ветрин и в самом деле не было другой дороги от топей Серех до прохода в Невраст далеко на западе.
Так и вышло, что после первых набегов Морвен оставили в покое. Но в окрестных лесах бродили недобрые люди, и выходить за околицу было небезопасно. В доме Морвен нашли убежище Садор–столяр и несколько стариков и старух. Турина держали взаперти и за ограду не выпускали. Но хозяйство Хурина вскоре пришло в упадок, и хотя Морвен работала, не покладая рук, ей пришлось бы голодать, если бы не Аэрин, родственница Хурина. Один из истерлингов, Бродда, насильно взял Аэрин в жены. Она тайком помогала Морвен. Горьким казался Морвен дареный хлеб, но она принимала милостыню ради Турина и своего нерожденного дитяти; к тому же, говорила она, это лишь часть того, что у нее украли — ведь это Бродда захватил слуг, скот и прочее добро Хурина и отправил все это в свой дом. Бродда был не робкого десятка, но до того, как его народ пришел в Хитлум, с ним мало считались. Поэтому он стремился разбогатеть и охотно брал себе земли, от которых отказывались другие истерлинги. Бродда один раз видел Морвен, когда ездил грабить ее дом, и она нагнала на него страху: истерлинг решил, что заглянул в жуткие глаза белого демона, и ужасно испугался, что Морвен наведет на него порчу. Поэтому он не решился разграбить ее дом и не нашел Турина — а не то недолго бы прожил наследник истинного владыки.
Бродда обратил в рабство всех «соломенноголовых» (так звал он народ Хадора) и заставил их выстроить ему деревянный чертог к северу от дома Хурина. Рабов он держал у себя в поместье, точно скотину в хлеву, но стерегли их плохо, и те, кого еще не успели запугать, часто, рискуя собой, помогали владычице Дор–ломина. Они тайно доставляли Морвен новости, хотя и мало было ей радости в тех вестях. Но Аэрин Бродда взял в жены, а не в наложницы — у истерлингов было мало женщин, и ни одна из них не могла сравниться с дочерьми эдайн, а Бродда рассчитывал стать владыкой этого края и оставить после себя наследника.
Морвен редко говорила с Турином о том, что случилось и что может случиться в будущем, а тревожить ее расспросами мальчик боялся. Когда истерлинги впервые вторглись в Дор–ломин, он спросил у матери:
— Когда же отец вернется и прогонит этих мерзких ворюг? Почему он не приходит?
— Не знаю, — ответила Морвен. — Возможно, он убит, возможно, в плену, а возможно, блуждает где–то в дальних краях и не может вернуться — ведь кругом столько врагов.
— Наверно, его убили, — сказал Турин — перед матерью он сдержал слезы, — если бы он был жив, никто не смог бы удержать его.
— Думается мне, что ты ошибаешься и в том, и в другом, сын мой, — ответила Морвен.
Время шло, и Морвен все больше тревожилась за Турина, наследника Дор–ломина и Ладроса: ведь лучшее, что ждало его в ближайшем будущем — это рабство у истерлингов. И вспомнила она свой разговор с Хурином, и обратилась мыслями к Дориату. Она наконец решилась втайне отослать туда Турина и просить короля Тингола приютить мальчика. Размышляя над этим, она все время отчетливо слышала голос Хурина: «Уходи скорее! Не жди меня!» Но ей подходило время рожать, а дорога была трудна и опасна. И чем дольше ждать, тем меньше надежды, что удастся спастись. А в сердце Морвен, помимо ее воли, все еще таилась обманчивая надежда: в глубине души она чуяла, что Хурин жив, и бессонными ночами прислушивалась, ожидая услышать его шаги, а задремав, просыпалась — ей мерещилось, будто во дворе заржал Аррох, конь Хурина. И, наконец, хотя Морвен была не против, чтобы сына ее воспитали в чужом доме, по обычаю тех времен, ей самой гордость еще не позволяла жить на чужих хлебах, пусть даже у короля. И потому она заставила утихнуть голос Хурина — или память о нем. И так сплелась первая нить судьбы Турина.
Когда Морвен решилась наконец отправить сына, Год Скорби уже близился к концу — наступила осень. Поэтому Морвен торопилась исполнить задуманное: времени на путешествие оставалось в обрез, а до весны Турина могли у нее отнять. Вокруг усадьбы бродили истерлинги и вынюхивали, что происходит в доме. Поэтому однажды Морвен неожиданно сказала Турину:
— Отец не возвращается. Значит, ты должен уйти отсюда, и как можно скорее. Он так хотел.
— Уйти? — воскликнул Турин. — Но куда же мы пойдем? За Горы?
— Да, — ответила Морвен. — За Горы, на юг. Может быть, там еще можно спастись. Но я не говорила «мы», сын мой. Ты должен уйти, а я должна остаться.
— Я не могу один! — воскликнул Турин. — Я не оставлю тебя! Почему нам не уйти вместе?
— Я не могу, — ответила Морвен. — Но ты не один пойдешь. Я пошлю с тобой Гетрона, а может, и Гритнира тоже.
— А Лабадала? — спросил Турин.
— Нет, — сказала Морвен. — Садор хромой, а дорога трудная. Ты мой сын, и времена теперь жестокие, так что скажу прямо: ты можешь погибнуть в пути. Зима близко. Но если ты останешься, случится худшее: тебя сделают рабом. Если хочешь стать мужчиной, когда войдешь в возраст, — наберись мужества, и делай, как я сказала.
— Но с тобой же останется только Садор, и слепой Рагнир, и старухи! — сказал Турин. — Отец же сказал, что я наследник Хадора! А наследник должен остаться в доме Хадора и защищать его. Вот теперь я жалею, что отдал нож!
— Наследник должен бы остаться, но не может, — возразила Морвен. — Но, возможно, когда–нибудь он вернется. Мужайся! Я приду к тебе, если станет хуже. Если смогу.
— Но как же ты найдешь меня в глуши?! — воскликнул Турин; и, не выдержав, вдруг разрыдался.
— Будешь хныкать — враги тебя найдут, а не я, — отрезала Морвен. — Но я знаю, где тебя искать — если ты доберешься в это место и останешься там. Я постараюсь прийти туда, если смогу. Я посылаю тебя в Дориат, к королю Тинголу. Не лучше ли быть гостем короля, чем рабом?
— Не знаю, — всхлипнул Турин. — Я не знаю, что такое раб.
