Менельдур уронил пергамент на колени. Ветер пригнал с Востока тяжелые тучи, так что стемнело рано, и высокие свечи рядом с ним словно бы уменьшились в полумраке, затопившем комнату.
— Да призовет меня Эру раньше, чем наступит это время! — вслух воскликнул он. И добавил про себя: — Увы! Зачем его гордыня и моя холодность столь долго разобщали наши помыслы! Но ныне мудрость велит передать ему скипетр раньше, нежели я думал! Ибо эти заботы мне не по силам.
Когда валар вручили нам Дарованную землю, не назначали они нас своими наместниками; нам доверили королевство Нуменор, а не весь мир. Владыки — они. Здесь должно нам было отречься от ненависти и войны; ибо война завершилась и Моргота изгнали из Арды. Так мнилось мне; так меня наставляли.
Однако, ежели над миром снова сгущается тьма, Владыкам о том ведомо; но никакого знака они мне не послали. Разве что это и есть — знак? Что тогда? Наших отцов вознаградили за помощь, оказанную ими в низвержении Великой Тени. Неужто сынам их стоять в стороне, ежели зло отрастило новую голову?
Слишком тяжки мои сомнения, чтобы править и дальше. Готовиться или оставить все, как есть? Снаряжаться к войне, которая до поры лишь в домыслах; во дни мира обучать ремесленников и пахарей кровопролитию и сражению; вложить металл в руки алчных предводителей, которые возлюбят лишь завоевания и сочтут убиенных умножением своей славы? Скажут ли они Эру: «Зато враги твои были среди них»? Или ждать, сложа руки, пока безвинно гибнут друзья; пусть люди живут в мире, точно слепые, пока насильник не подступится к самым воротам? И как им быть тогда: голыми руками противостоять металлу и вотще умереть, или же обратиться в бегство, оставляя позади стенания женщин? Скажут ли они Эру: «Зато крови я не пролил»?
Ежели оба пути ведут ко злу, многого ли стоит выбор? Пусть правят валар под началом Эру! Я передам скипетр Алдариону. Однако ж и это — выбор, ибо хорошо мне ведомо, какую дорогу он изберет. Разве что Эрендис…
Тут тревожные мысли Менельдура обратились к Эрендис, живущей в Эмерие.
— Здесь надежды мало (ежели слово «надежда» хоть сколько–то уместно). В делах столь великой важности он не уступит. А ее выбор я предвижу — даже если даст она себе труд выслушать и понять. Ибо сердце ее крылато лишь в пределах Нуменора, и о цене она не догадывается. Если бы выбор привел ее к смерти до срока, храбро встретила бы она смерть. Но что станет она делать с жизнью и с волей других? Сами валар, в точности как и я, узнают о том лишь со временем.
На четвертый день после того, как «Хирилонде» вошел в гавань, Алдарион возвратился в Роменну. Измученный, с ног до головы покрытый дорожной грязью, он первым делом отправился на «Эамбар», где отныне вознамерился поселиться. К тому времени, как обнаружил он к вящей своей досаде, в Граде на всех углах болтали да сплетничали. На следующий день он собрал своих людей в Роменне и привел их в Арменелос. Там одним приказал он срубить в его саду все деревья, кроме одного, и доставить их на верфи; другим повелел разрушить свой дворец до основания. Лишь белое эльфийское древо пощадил он; и когда разошлись дровосеки и осталось оно одно среди всеобщего запустения, взглянул на него Алдарион и впервые увидел, что дерево прекрасно само по себе. Неспешно, на эльфийский лад, росло оно и ныне достигало лишь двенадцати футов: стройное, хрупкое, юное, — и ветви его, простертые к небесам, были усыпаны бутонами зимних цветов. Деревце напомнило Алдариону дочь, и молвил он:
— Тебя я тоже назову Анкалиме. Пусть и она, и ты так и стоят всю свою долгую жизнь, — не склоняясь ни перед ветром, ни перед чужой волей, и не зная принуждения!
На третий день после своего возвращения из Эмерие Алдарион отправился к королю. Тар–Менельдур неподвижно сидел в своем кресле и ждал. Он взглянул на сына, и ему стало страшно, ибо Алдариона было не узнать: посеревшее лицо его сделалось холодным и враждебным, точно море, когда солнце внезапно затянет тусклая туча. Стоя перед отцом, медленно заговорил он, и в голосе его звучало скорее презрение, чем гнев:
— Что за роль ты во всем этом сыграл, тебе лучше знать. Однако королю должно считаться с тем, сколько человек в силах вынести, пусть речь идет всего лишь о подданном, да хоть бы и о сыне. Если ты задумал приковать меня к Острову, ты выбрал не ту цепь. Ныне не осталось у меня ни жены, ни любви к этой земле. Я отправляюсь прочь от этого заколдованного острова грез наяву, где женщины в надменности своей тщатся поставить мужчин на колени. Я употреблю дни свои во имя какой–нибудь цели и в иных краях, где меня не презирают, а, напротив, привечают с почетом. На роль домашнего слуги подыщи себе другого наследника. Из наследия же моего потребую я лишь вот что: корабль «Хирилонде» и столько людей, сколько поднимет он. Забрал бы я и дочь, будь она старше годами; но ее поручу я моей матери. И, разве что ты души не чаешь в овцах, не будешь ты тому препятствовать и не допустишь, чтобы ребенок рос ущербным, среди безгласных женщин, в холодной надменности и презрении к родне своей. Она — из рода Эльроса, и иного потомка через своего сына ты не обретешь. Я сказал. А теперь пойду, займусь делами более разумными.
До сих пор Менельдур терпеливо слушал, потупив взгляд и не подавая никакого знака. Но теперь вздохнул он и поднял глаза.
— Алдарион, сын мой, — печально проговорил он. — Король сказал бы, что и ты тоже выказываешь холодную надменность и презрение к родне своей, и сам выносишь приговор, не выслушав прежде; но твой отец, который любит тебя и скорбит за тебя, простит тебе это. Не одного меня следует укорять в том, что доселе я не понимал твоих замыслов. Но что до горестей твоих (о которых, увы! — ныне толкуют слишком многие): здесь я неповинен. Эрендис всегда любил я; и, поскольку сердца наши склоняются к одному и тому же, думал я и думаю, что слишком тяжка ее участь. Ныне же устремления твои мне ясны; хотя, ежели склонен ты выслушать не только слова похвалы, скажу я, что поначалу вело тебя и собственное удовольствие. И, может статься, все сложилось бы иначе, ежели бы в былые дни поговорил ты со мною более откровенно.
— Королю, возможно, и есть на что сетовать, — воскликнул Алдарион, разгорячившись, — но не той, о ком ты помянул! С ней, по крайней мере, говорил я долго и часто, но встречал лишь равнодушие и непонимание! С тем же успехом мальчик–шалун может толковать о том, как славно лазать по деревьям, няньке, озабоченной лишь тем, чтобы одежда была цела, да к столу ее подопечный не опаздывал! Я люблю ее, иначе что мне было бы за дело? Прошлое сохраню я в сердце; будущее — мертво. Она не любит ни меня, ни что другое. Любит она себя одну, да так, чтобы Нуменор служил ей оправой, а я — ручным псом,
