Моргота и не окажутся предателями в этой борьбе.
Но Мелиан сказала:
— Верно, что по этим причинам они пришли сюда, но и по другим также. Остерегайся сыновей Феанора! Тень гнева Валар лежит на них, и я чувствую, они причинили зло и Аману, и собственному роду. До времени уснувшая беда разделит князей Нольдора.
И Тингол ответил:
— Что мне до этого? О Феаноре мне известно, что он действительно был великим. О его сыновьях я слышал мало приятного, однако, они все же, вероятно, окажутся смертельными врагами нашего врага!
— Их мечи и их советы будут иметь два конца! — сказала Мелиан, и впоследствии они больше не говорили об этом.
Вскоре среди Синдара из уст в уста начали распространяться слухи о делах Нольдорцев до их появления в Белерианде. Не было сомнений, откуда исходили эти слухи, в которых злая правда искажалась и отравлялась ложью. Но синдарцы были еще неосторожны и доверчивы, и, как легко можно догадаться, Моргот им первым адресовал измышления своей злобы, потому что они еще не знали его.
И Сирдан, услышав эти черные известия, обеспокоился, ибо он был мудр и быстро понял, что правду или ложь несут вести, но сейчас их распространяет чья-то злоба. Правда, он полагал, что это злоба князей Нольдора, возникшая как следствие зависти, существовавшей между домами. Поэтому он послал вестников к Тинголу с тем, чтобы они рассказали ему все, что слышал Сирдан.
Случилось так, что в это время сыновья Финарфина опять были гостями Тингола, потому что им хотелось повидаться с сестрой Галадриэль.
Тогда Тингол, будучи в сильном возбуждении, сказал гневно Финроду:
— Нехорошо поступил ты, родич, скрыв от меня столь важные сведения. Но теперь я узнал о всех злых делах Нольдора.
И Финрод спросил:
— Что плохого я сделал тебе, вождь? И какими злыми делами в твоем королевстве опечалили тебя Нольдорцы? Никакого зла они не замыслили и не делали ни твоим родичам, ни кому-либо из твоего народа.
— Ты удивляешь меня, сын Эрвен, — сказал Тингол, — тем, что пришел к накрытому столу твоего родича с руками, обагренными от убийства родни твоей матери, и ничего не говоришь в свою защиту, не ищешь прощения.
Тогда Финрод сильно смутился, но промолчал, потому что не мог защитить себя, не обвинив при этом других князей Нольдора.
А этого он не склонен был делать перед Тинголом. Но в сердце Ангрода снова проснулись воспоминания о словах Карантира, и он с горечью воскликнул:
— Вождь, я не знаю, какую ложь ты слышал, не знаю, откуда она пришла, но руки наши не обагрены кровью! Нет вины на нас, разве лишь в том, что мы безрассудно слушали слова безумного Феанора, и речи его, будто хмель, ударили нам в голову. Никому не чинили мы зла во время пути, но сами потерпели великую несправедливость и простили ее. И за все это нас назвали твои доносчики предателями Нольдора: несправедливо, как тебе известно, потому что мы, храня верность, молчали перед тобой и тем заслужили твой гнев. Но теперь мы больше не станем сносить эти обвинения, и ты узнаешь всю правду!
И Ангрод заговорил с горечью против сыновей Феанора и рассказал о кровопролитии в Альквалонде, о приговоре Мандоса и о сожжении кораблей в Лосгаре. И он воскликнул:
— Почему мы, претерпевшие тягость битого льда, должны нести прозвище предателей и убийц родичей?
— Но тень Мандоса лежит и на вас, — сказала Мелиан.
Тингол долго молчал, прежде чем заговорил снова:
— Сейчас уходите, — сказал он, — потому что сердце горит во мне! Позже вы сможете вернуться, потому что я не закрою навсегда перед вами мои двери, родичи, попавшие в злую западню! Я сохраню дружбу с Фингольфином и его народом, потому что они жестоко поплатились за причиненное ими зло. И в нашей ненависти к той силе, что была причиной всех этих бед, мы отбросим свои обиды. Но запомните мои слова: никогда больше не стану я слушать язык тех, кто убил моих родичей в Альквалонде! И во всем моем королевстве, пока длится моя власть, не будут открыто говорить на нем. Пусть весь Синдар услышит мой призыв: никогда они не должны говорить на языке Нольдора или отвечать на него! А все те, кто станет пользоваться им, будет считаться убийцами своих родичей и отъявленными предателями своего рода!
И тогда сыновья Финарфина с тяжестью покинули Менегрот, понимая, что слова Мандоса оказались истинными и что ни один из Нольдорцев, последовавших за Феанором, не мог избежать тени, упавшей на его род.
И все случилось так, как сказал Тингол, потому что синдарцы услышали его слова, и впоследствии по всему Белерианду они отказались от наречия Нольдора и избегали тех, кто громко говорил на нем.
Изгнанники же приняли наречие Синдара для повседневного употребления, и только вожди Нольдора в разговорах друг с другом пользовались высшей речью Запада.
Кроме того, это наречие всегда оставалось языком науки, где бы ни жил этот народ.
Пришел срок, когда Нарготронд был полностью построен (Тургон в то время все еще жил во дворце Виньямара), и сыновья Финарфина собрались там на праздник, и Галадриэль пришла из Дориата и на время поселилась в Нарготронде.
Король Финрод Фелагунд не имел тогда жены, и Галадриэль спросила его, почему это так. Но когда Фелагунд заговорил, провидение сошло на него, и он сказал:
— Мне так же суждено принести клятву, и я должен остаться свободным, чтобы исполнить ее и уйти во тьму!
Но, говорят, что на самом деле он любил Амарие, из рода Ваньяр, но она не ушла с ним в изгнание.
16. О МАЭГЛИНЕ
Аредель Ар-Фейниэль, Белая Госпожа Нольдора, дочь Фингольфина, жила в Неврасте с Тургоном, ее братом, и отправилась с ним в Скрытое Королевство. Но ее утомила охрана столицы Гондолина, и чем дольше, тем больше ей хотелось вновь скакать верхом по широким равнинам и бродить в лесах, как она поступала в Валиноре. И когда с момента окончания постройки Гондолина прошло двести лет, Аредель обратилась к Тургону и просила разрешения покинуть город.
Тургон не хотел разрешать этого и долго отказывал ей, но в конце концов уступил, сказав:
— Иди, если хочешь, хотя мой разум против этого, и я предсказываю, что злом обернется твой уход и для тебя, и для меня. Но ты пойдешь лишь только для того, чтобы найти Фингона, нашего брата, и те, кого я пошлю с тобой, чтобы найти Фингона, должны будут вернуться в Гондолин так скоро, как только смогут.
Но Аредель ответила:
— Я твоя сестра, но не слуга тебе, и за пределами твоей страны я пойду туда, куда сочту нужным. А если ты откажешь мне в сопровождающих, я уйду одна!
Тогда Тургон сказал:
— Для тебя мне не жаль ничего из того, чем я владею. Но я хочу, чтобы за пределами моих стен не было никого, кто знает дорогу сюда, и если я доверяю тебе, сестра моя, то языкам других я доверяю меньше!
И Тургон избрал трех вождей из числа своих приближенных, чтобы сопровождать Аредель, и приказал им проводить ее в Хитлум к Фингону, если они смогут убедить ее.
— И будьте осторожны, — сказал он, — ибо, хотя Моргот все еще окружен на севере, в Средиземье есть много опасностей, о которых госпожа ничего не знает.
И тогда Аредель покинула Гондолин, и уход ее тяжестью лег на сердце Тургона.
Но когда Аредель достигла переправы Бритиаха на реке Сирион, она сказала своим спутникам:
— Теперь повернем на юг, потому что я не поеду в Хитлум. Сердце мое влечет меня к сыновьям Феанора: моим старым друзьям!
И так как отговорить ее было невозможно, они повернули на юг, как она приказала, и попросили дозволения пройти через Дориат.
Но стражи границ отказали им, потому что Тингол не разрешал никому из Нольдора, кроме его родичей из дома Финарфина, пересекать пояс Мелиан, и меньше всего тем, кто был другом сыновей Феанора.
