волк все-таки заметил их первым. Может быть, холодные воды Эсгалдуина на миг принесли ему облегчение, а может, опасность пробудила в нем былую хитрость, но только зверь мгновенно метнулся в чащу и залег в густом кустарнике, покрывавшем склоны ущелья. Напрасно рисковать не было нужды, поэтому охотники окружили заросли и стали ждать, готовые к любым неожиданностям. Тени в ущелье постепенно удлинялись.
Берен стоял неподалеку от Тингола. Посмотрев в другую сторону, он встревожился, обнаружив исчезновение Гана. Вдруг громовой лай раскатился над зарослями. Ган не вытерпел и отправился вперед, рассчитывая поднять волка и выгнать на чистое место. Однако Каргарот не принял боя, а внезапно выскочив из кустов с другой стороны, бросился прямо на Тингола. Но Берен с копьем в руке преградил ему дорогу. Каргарот сбил его с ног и ударил клыками в грудь; в тот же миг Ган огромным прыжком вылетел из зарослей и обрушился всей тяжестью на спину волка. Оба покатились по камням, и началась великая битва. В яростном лае и рычании Гана слышались отзвуки рога Оромэ и гневные голоса Валаров, а в жутком вое Каргарота — ненависть и злоба Моргота. От бешенства чудовищной схватки рушились скалы и сходили камнепады, заглушая грохот порогов Эсгалдуина. Они бились насмерть. Но Король Тингол даже не смотрел на этот небывалый поединок. Он опустился на колени подле Берена, лежащего на земле с рваной раной в груди.
Ган одолел Каргарота. Но здесь, в торжественно шумящих лесах Дориата, пробил час и его судьбы. Свершилось предначертанное. Множество ран получил в поединке отважный пес, и яд Моргота проникал все глубже и глубже в его жилы. Ган с трудом подошел к распростертому Берену и упал рядом с ним на землю. В третий и последний раз в своей жизни заговорил пес, прощаясь с воином. Берен не смог даже ответить, лишь молча положил руку на голову Гана. Так расстались они, и теперь, увы, навеки.
Маблунг и Белег, прибежавшие на шум схватки, стояли, уронив оружие, и плакали. Потом Маблунг ножом вспорол брюхо волка и все увидели выжженные, почерневшие внутренности, среди которых правая рука Берена все еще сжимала Дивный Камень. И — странно, среди обугленных тканей она осталась совершенно нетронутой. Но стоило Маблунгу потянуться к ней — и она исчезла, а Сильмарилл засиял так ярко, что свет его мгновенно разогнал сгущавшиеся сумерки. Со страхом коснулся Маблунг Камня, взял его и вложил в левую руку Берена. От этого прикосновения привстал Берен, поднял над головой Чудесный Светоч, потом протянул его Тинголу, говоря: «Вот, исполнено теперь мое обещание, и долг мой избыт, и судьба завершена». После этого он замолчал и уже не говорил больше.
Назад Берена, сына Барахира, несли на носилках вместе с телом Гана. Только поздно ночью вернулись они в Менегрот. У подножия Хирилорна встретила печальную процессию Лучиэнь. В свете факелов обняла она и поцеловала недвижимого Берена, прося подождать ее за Морем. Он услышал, успел взглянуть в глаза любимой, и дух его отошел. А для Лучиэнь Тинувиэль погасли ясные звезды в небе, и мрак лег ей на сердце.
Так завершилась история возвращения Сильмарилла. Но древняя баллада на этом не кончается.
Дух Берена, послушный просьбе возлюбленной, не покидал Чертогов Мандоса, ожидая обещанного последнего прощания на мглистых побережьях Заокраинного Моря. Отсюда души умерших Аданов отправляются в путь без возврата. И вот там, в далеком Среднеземье, душа Лучиэнь Тинувиэль ушла на Запад, а тело, как подрезанный колос, опустилось на землю и покоилось, нетленное, в зеленой траве.
Словно снег убелил голову Короля Тингола, и, как будто на лице смертного, означились в его чертах долгие прожитые годы. А Лучиэнь уже шла по залам чертогов Владыки Мандоса, где отведено место Эльдалиэ, в западных покоях, за рубежами мира. Там ждут они продолжения своих судеб, погруженные в молчание, под сенью собственных мыслей. Лучиэнь, красотой и здесь превосходившая всех, в скорби большей, нежели их печали, прошла по залам, преклонила колени перед троном Мандоса и запела.
О, что за песню она пела! Никогда доселе слова ни одной песни не были столь прекрасны, и никогда от сотворения мира не звучали они столь скорбно. Так поют эту песню теперь в Валиноре, и Валары с неизменной грустью внимают ей. Две темы сплелись в песни Лучиэнь, как неразрывно слиты они и в жизни: печальная судьба Эльдаров и скорбный удел Людей, двух Народов, посланных Илуватаром обживать Арду, прекрасное Земное Королевство, затерянное среди бесчисленных звезд. Пела Лучиэнь и плакала; слезы, как теплый дождь, орошали ноги Мандоса, и Великий Валар впервые от века был растроган.
Мандос призвал Берена, и, как обещала Лучиэнь, они снова встретились здесь, за Западным Морем. Но Владыка Мандос не властен был ни изменить сроки ожидания для душ умерших Аданов, ни предначертания судеб Детей Эру. Тогда отправился он к Владыке Манвэ, Повелителю Валаров, правящему миром по воле Илуватара. Манвэ выслушал брата-Валара и глубоко задумался, открывая свои мысли взору Единого.
Вот какой выбор предложен был Лучиэнь. За то, что свершила она, за великую ее Любовь и за великую Скорбь, принцесса вольна уйти из Чертогов Мандоса и жить в блаженном Валиноре до скончания мира среди Валаров, забыть все печали, выпавшие ей в жизни. Но Берену этот путь закрыт. Никто не вправе лишить его Дара Илуватара людям — смерти. Был и другой выбор. Оба они могут вернуться в Среднеземье и жить там, но в этом случае Лучиэнь должна будет избрать удел Смертных, так что недолгим станет для них обоих это второе воплощение, а затем ей придется навсегда покинуть Землю, и память о ее красоте, ее любви и подвигах останется лишь в песнях.
Не раздумывая, выбрала Лучиэнь именно эту судьбу: покинуть Благословенный Край, утратить узы родства с его обитателями и взамен принять неизвестность и опасности новой жизни, но только вдвоем с любимым, живя одной с ним судьбой, которая рано или поздно уведет их обоих за грань мира.
Так случилось, что Лучиэнь, единственная из рода Эльдалиэ, действительно умерла, когда пришел срок, и давным-давно покинула Землю. Но своим выбором она положила начало великому единению двух народов. Союз этот дал жизнь многим, в ком видели Эльдары и видят доныне знакомые черты прекрасной, любящей и любимой Лучиэнь Тинувиэль, утраченной ими навеки.
Глава 20
Как говорят старые предания, Берен и Лучиэнь вернулись в Среднеземье и стали жить, как живые среди живых, в Дориате. Везде встречали их с радостью и благоговейным страхом. Лучиэнь пришла в Менегрот, и прикосновение ее рук прогнало зиму, убелившую чело Тингола. Мелиан долго глядела в глаза дочери, а потом отвернулась. Ей открылась вечная разлука за концом Мира, поэтому горькой печалью наполнилось сердце Майа Мелиан в этот час. Вскоре Берен и Лучиэнь покинули Дориат. Их не пугали лишения и трудности; переправившись через Гелион, они обосновались в Оссирианде, на зеленом острове Тол Гален посреди Адаранта, и вскоре от них перестали приходить какие-либо вести. Позже Эльдары назовут эту страну Краем Победивших Смерть. Именно здесь предстояло родиться их сыну Диору. В истории он останется под именем Диор Элучил, Наследник Тингола. Ни один Смертный никогда больше не говорил ни с Береном, ни с Лучиэнь. Никому не привелось видеть, как покинули они этот мир, и никто не ведает, где упокоились их тела.
Около этого времени сын Феанора Маэдрос воспрял духом. По всему Белерианду пелись песни, прославляющие подвиги Берена и Лучиэнь; из них следовало, что Моргот не так уж непобедим и всесилен. Конечно, соображал Маэдрос, Враг может уничтожать эльфийские королевства одно за другим, но если объединиться, создать новый союз, созвать всеобщий совет… то, кто знает? И Маэдрос с присущей ему энергией принялся за дело. Плоды его трудов эльфы назвали Союзом Маэдроса.
Но зло, принесенное в мир клятвой Феанора, преуменьшило результаты его стараний. Ородреф, к примеру, и слушать не хотел никого из сыновей Феанора. Конечно, виной тому были злые дела Карафина и Келегорма.
Эльфы Нарготронда по-прежнему уповали на скрытое положение своего королевства и не беспокоились о будущем. Только небольшая дружина под командой Гвиндора, сына Гейлина, пришла оттуда на Северную войну. Гвиндор ушел против воли Ородрефа, ибо сильно горевал о пропавшем без вести в Огненной Битве брате Гелмире. Дружина шла под знаменами Фингона, и знаки Дома Финголфина украшали щиты и хоругви. Назад вернулся только один из них, но об этом речь впереди.
