ступнями шелковистую траву — и скоро оказались у небольшого ключика, в котором вода были чистой, холодной и освежающей. Напившись, друзья присели на замшелый камень и стали смотреть, как тени от облаков бегут по траве в котловине. Энты продолжали совещаться. Весь этот Сход, даже весь этот Лес вдруг показался хоббитам чужим, непонятным, ни на что не похожим и очень далеким от их мира. Их охватила острая тоска по друзьям и их голосам; особенно они хотели бы увидеть и услышать Сэма, Фродо и Бродяжника.
Наконец энты замолчали. Хоббиты подняли головы и увидели Древесника, который направлялся к ним с каким-то другим энтом.
— Ах-ха… Вот и я, — сказал Древесник. — Заскучали. Ждать надоело, хм, ага? Еще немного потерпите. Первая часть собрания закончилась. Сейчас начнется самый важный совет. Надо подробно все объяснить тем, кто живет далеко отсюда и далеко от Исенгарда, а также тем, кого я не смог сам обойти сегодня утром, перед Сходом. Потом решим. Что поделаешь, энты — народ медлительный. Решать быстрее, чем обсуждать. Однако обсуждать тоже надо. Не скрою, совет продлится еще долго. Может быть, не один день. Я вам привел товарища. Зовут Брегалад. Это по-эльфийски. Он близко живет. Говорит, что все решил и может уйти с обсуждения. Гм-гм… Он довольно расторопен для энта. Вы с ним договоритесь. Будьте здоровы.
Древесник повернулся и отошел.
Брегалад несколько минут стоял молча, разглядывая хоббитов, а хоббиты, в свою очередь, разглядывали его, ожидая, когда же он проявит свою «расторопность». Роста он был довольно высокого, казался еще молодым, кожа на руках и ногах у него была гладкая, губы яркие, а волосы серо-зеленые. Он гнулся и покачивался, как стройное дерево на ветру. Наконец заговорил. Голос у него был звучный и не такой басовитый, как у Древесника.
— Ага. Давайте погуляем по Лесу? — предложил он. — Меня зовут Брегалад, на вашем языке «Шустряк». Это, конечно, только прозвище. Меня им наградили, когда я однажды ответил «Да!», не дослушав до конца вопрос старшего энта. Я и пью быстрее, чем мои сородичи. Они еще мочат бороды в кубках, а я уже свой ставлю и ухожу. Идемте со мной!
Он протянул хоббитам гибкие руки, и они, взявшись за его длинные пальцы, целый день ходили по Лесу, пели и смеялись, потому что Шустряк любил смеяться. Он смеялся, когда солнце выглядывало из-за облаков, смеялся, когда по дороге попадался ручей или источник, — каждый раз нагибался и с хохотом обливал водой голову и ноги; улыбался, слыша шепот и шум деревьев. Когда им встречались рябины, он останавливался, разводил руки в стороны и начинал петь, слегка при этом покачиваясь.
К вечеру он привел хоббитов к себе домой. Правда, это был всего лишь огромный плоский замшелый валун в траве на зеленом склоне. Вокруг него кольцом росли рябины и журчала вода (как в любом жилище энта); на этот раз был ручей, сбегавший по склону. Они долго беседовали, пока совсем не стемнело. Овраг был недалеко, из него доносились голоса энтов, звучали они живее, чем утром. Иногда один голос выбивался из общего хора на высокой ноте и звенел почти пронзительно. Тогда остальные затихали. А рядом был Брегалад и говорил с хоббитами ласковым шепотом на их языке.
Он рассказал, что принадлежит к роду Тонкокора, и что местность, где он раньше жил, была разорена и вырублена. Им сразу стало понятно, почему Шустряк такой «расторопный», когда речь идет об орках.
— В моем доме росли рябины, — тихо и грустно шептал Брегалад. — Эти деревья пустили корни, когда я был энтенком, много-много лет назад, в тихие дни мира. Самые старые были там посажены энтами для своих жен, только те рассмеялись и сказали, что знают место, где цветы лучше и плоды вкуснее. Но для меня во всем племени роз нет деревьев красивее, чем рябины. Они росли так пышно, что под каждой был зеленый дом, а осенью ветки сгибались от красных ягод, и это было прекрасно и удивительно. К ним прилетали птицы. Я люблю птиц, даже шумливых, а у рябин хватало плодов на всех. Только птицы потом стали жадными и вредными, они ощипывали ветки, сбрасывали ягоды на землю, не ели, а хулиганили. Потом пришли орки с топорами и срубили мои деревья. Я звал их по именам, они лежали мертвые, ни один листик не шевелился, они меня не слышали.
Хоббитов сморил сон, и, засыпая, они еще слышали, как пел Брегалад, оплакивая на разных языках смерть деревьев, которые он любил.
Следующий день они тоже провели с Шустряком, но уже не уходили далеко от его дома. Много часов они просто просидели молча под горой. Дул холодный ветер; низкие тучи потемнели и почти сомкнулись. Солнце только изредка пробивалось сквозь них, а из оврага по-прежнему доносились голоса энтов, то тише, то громче, то в медленном, то в убыстряющемся ритме. Иногда они звучали торжественно, будто пелась траурная песнь, иногда жалобно.
Наступила вторая ночь, а энты все совещались. Ветер гнал тучи, сквозь них иногда прорывались редкие звезды.
На третий день утро было совсем холодным и ветреным. На рассвете со Схода донесся громкий общий гул, потом голоса почему-то стали затихать, и ветер унялся. В воздухе повисло тревожное ожидание.
Хоббиты заметили, что Брегалад внимательно и напряженно вслушивается, но им показалось, что слушать стало почти нечего.
В полдень наступила такая тишина, что даже шепота деревьев не было слышно. Потом тучи местами прорвались, и солнце, клонясь к западу, протянуло в образовавшиеся трещины и щели длинные желтые лучи. Брегалад весь вытянулся, уставившись в сторону Заколдованного Оврага. И вдруг тишину расколол крик множества голосов:
— Р-ра-рум-рра-а!!!
Деревья задрожали и пригнулись, как от ветра. Снова на мгновение настала тишина, а потом прозвучали торжественные ритмичные барабанные удары марша, и над ними взвился хор сильных голосов:
Это двинулись энты. Их песня приближалась:
