сделать быстрее, чем ожидал Сэм.
Ясным утром, наступившим после Приреченской Битвы, Фродо отправился в Мичел Делвинг освобождать узников из Длинных Подвалов. Среди первых, кого там нашли, оказался Фредегар Болджер, которого сейчас никто бы не назвал Толстиком. Его схватили, когда люди Шефа выследили группу хоббитов, засевших в Каменоломнях; Толстик этой группой сопротивления руководил.
— Бедняга, лучше бы ты с нами пошел! — воскликнул Пипин, когда Болджера выносили из Подвалов: сам он так ослаб, что идти не мог.
Фредегар открыл глаз и попытался улыбнуться.
— Это что тут за великан говорит зычным голосом? — спросил он еле слышно.— Неужели Пинчик? Какой у тебя сейчас номер шапки?
Среди освобожденных была и Лобелия. Ее извлекли из темной тесной ямы, она сильно постарела и страшно похудела, но твердила, что может еще идти на собственных ногах, а когда появилась, одной рукой опираясь на руку Фродо, а другой крепко сжимая знаменитый зонтик, собравшаяся толпа дружно приветствовала ее, так что она прослезилась. Впервые в жизни ее окружала всеобщая неподдельная любовь.
Но весть об убийстве Лотто разбила ее сердце, и она теперь слышать не хотела о Торбе-на-Круче, вернула эту старую усадьбу Фродо, а сама поселилась у своих родственников Тугобрюхов на хуторе Камнеботл.
Следующей весной она умерла — все-таки ей было больше ста лет,— и Фродо был удивлен и до глубины души тронут ее завещанием: бедная Лобелия оставила ему в наследство все, что принадлежало ей и Лотто, прося употребить ее имущество на помощь хоббитам, оказавшимся без крова в смутное время.
Так закончилась семейная рознь.
Старый Вилли Белоног просидел в Длинных Подвалах дольше всех остальных узников, и хотя с ним там обращались лучше, чем со многими, ему пришлось долго поправляться, прежде чем он смог вернуть себе осанку достойную Бургомистра хоббичьей столицы.
В то время, пока господин Белоног набирал нужный вес, его замещал Фродо. Собственно, Фродо провел только одну реформу: сократил отряд ширрифов и ограничил их число и функции до тех, какие они выполняли прежде. Разделаться с остатками банд поручили Мерриадоку и Перегрину, которые довольно быстро справились с этим заданием. Южане, прослышав о Приреченской Битве, уходили из Хоббитшира сами и почти не оказывали отпора отрядам Тана. К концу года последние бандиты оказались в окружении в лесу и сдались.
Закипела работа по восстановлению страны, и у Сэма теперь было хлопот невпроворот.
Когда надо и если захотеть, хоббиты становятся трудолюбивыми, как пчелки. Сейчас отовсюду тянулись тысячи рук, желающих работать, начиная от маленьких, но ловких детских ручонок, и кончая морщинистыми и мозолистыми руками стариков. К Новому Году были разобраны до последнего кирпича все постройки шефовых громадин, в том числе и новые казармы ширрифов. При этом ни один кирпичик не пропал — все стройматериалы пошли на восстановление старых хоббичьих домов и нор, которые теперь стали гораздо уютнее и суше. В разных складах, подвалах и бесхозных норах были найдены большие запасы продуктов, утвари и пива, припрятанные по приказу Шарки. Туннели под Мичел Делвингом и старые каменоломни были просто забиты разными товарами, продовольствием и пивными бочками, так что можно было громко и весело встречать Новый Год.
Раньше всего — даже до разборки новой мельницы — были проведены работы по расчистке Кручи, ремонту Торбы и восстановлению Пронырной улицы. Песчаный карьер засыпали, превратили это место в большой сад. На южном склоне вырыли новые обширные норы, выложили их кирпичом. Дед Гэмджи торжественно въехал в норку под третьим номером, и теперь всем, кто хотел его слушать, повторял:
— Из всего плохого может выйти что-то хорошее. И все хорошо, что кончается лучше, чем началось.
Были, правда, довольно горячие споры по поводу того, как назвать отстроенную улицу. Старое название «Пронырная» ей как-то уже не шло. Некоторые хотели назвать ее «Садом Битвы», а другие предлагали: «Лучшие Смайелы»… Победило хоббичье здравомыслие, и было выбрано самое простое и емкое название: «Улица Новая». Приреченские остряки, правда, иногда обзывали ее «Тупиком Шарки».
Самым чувствительным ударом было уничтожение деревьев, ибо по приказу Шарки их безжалостно вырубили почти везде. Сэм горевал об этом больше всего. Такая рана земли не могла зажить быстро, и Сэм поначалу думал, что только его правнуки смогут увидеть Хоббитшир таким, каким он должен быть.
На него свалилось сразу столько работы, что не было времени вспоминать про путешествие и чьи-то советы и заветы, но однажды он вдруг наткнулся на шкатулку — дар Галадриэли — и вспомнил! Взяв шкатулку с собой, Сэм тут же пошел посоветоваться с остальными Путешественниками (так их теперь все называли).
— А я уже подумывал о том, чтобы тебе про нее напомнить,— сказал Фродо.— Открой-ка!
В шкатулке Сэма была мелкая мягкая серая пыль, а в ней — одно-единственное семечко, как орешек в серебряной скорлупке.
— Что мне с этим делать? — спросил Сэм.
— Развей по ветру, а об остальном не беспокойся,— предложил Пипин.
— Где развеять? — спросил Сэм.
— Выбери участок земли, сделай себе опытное поле, посмотришь, как там все будет расти,— сказал Мерри.
— Госпожа Галадриэль вряд ли хотела, чтобы я все употребил только на своем поле,— возразил Сэм.— Ведь столько хоббичьих участков пострадало!
— Значит, руководствуйся своим разумением и опытом,— сказал Фродо.— Делай так, чтобы этот дар облегчил тебе труд и улучшил результаты. И будь бережлив: шкатулка маленькая, а в ней, наверное, каждая пылинка имеет огромную ценность.
И вот Сэм стал сажать молодые деревца там, где были уничтожены особо красивые и любимые сады и аллеи, и при посадке у корешка каждого саженца клал драгоценную пылинку из Лориэнской шкатулки. Он перемерял ногами пол-страны, но лучше всего, конечно, позаботился о садах Хоббиттауна и Приречья. За это на него никто не обижался. Когда в шкатулке осталась последняя шепотка пыли, Сэм пошел к Межудельному Камню, обозначавшему почти точно центр Хоббитшира, и разбросал эту щепотку на все четыре стороны света. А серебряный орешек посадил на лугу перед Торбой-на-Круче в том месте, где некогда росло «Семейное Древо», под которым весело справлялись праздники. Очень ему было интересно, что теперь там вырастет. Всю зиму он с трудом удерживал себя, чтобы не побежать посмотреть, не растет ли уже Оно.
Весна принесла ему исполнение самых смелых желаний. Деревья, им посаженные, принялись и росли так буйно, словно спешили за год вырасти лет на двадцать.
На зеленом лугу перед Торбой-на-Круче поднялось стройное деревце с серебристой корой и продолговатыми листьями. Уже в апреле оно покрылось золотыми цветами. Это оказался настоящий мэллорн, и ему дивилась вся округа. С годами он стал высоченным красавцем и широко раскинул мощные ветки. Гости приезжали издалека, чтобы на него посмотреть,— это ведь был единственный мэллорн к западу от Мглистых Гор и к востоку от Гавани, и более красивого дерева, наверное, в мире не было.
1420-й год в Хоббитшире вошел в историю как год небывалого урожая. Необыкновенное лето распустилось пышным цветком после печальной зимы и оставило яркий след в невыразительной череде лет, катящихся над этими землями смертных в Средиземье. Солнечных дней было много, дождь проливался только в нужное время и в нужном количестве; во всем чувствовалось дыхание свежести, красоты и чистой радости — все пышно росло и наливалось животворной силой. Дети, зачатые или рожденные в этом году — а было их множество — рождались красивыми и крепкими, и у большинства из них были пышные золотистые волосы, что у хоббитов до сих пор считалось большой редкостью. Овощи и фрукты так уродились, что хоббитята буквально купались в клубнике со сметаной, а слив и абрикосов ели столько, что из их косточек строили в траве целые пирамиды, и никто не заболел. Все были довольны, кроме косарей, которые потом косили траву в садах.
