Калинин подумал: «Неужели этот симпатичный парень и в самом деле так считает?» Вслух сказал:
— Какая чепуха!
И, развивая свою мысль, рассказал о преимуществах, которые дает применение машин.
После обеда Есенин прямо на улице читал свои стихи крестьянам. Слушал его и Калинин. Есенин читал с чувством. Михаил Иванович сдержанно похвалил:
— Хорошо!
Однако последовавший затем вопрос поэта не понравился ему.
— Разве вы не согласны с тем, — спросил Есенин, — что стихи мои будут жить вечно?
— Вечно — это слишком большой срок, — сухо ответил Калинин.
— Ну, допустим, тысячу лет!
— Это тоже очень большой срок.
— Но ведь в России Сергея Есенина знают все!
— Все — это очень много народу. Ну, положим, многие действительно знают Есенина. Точно так же многие люди знают Калинина, — тут уж ничего не поделаешь: в газетах печатают наши портреты и имена. Но не надо преувеличивать. Для того чтобы о нас долго помнили, нужно быть действительно великим, как Маркс и Ленин. Вот они оказывают большое влияние на историю.
Настроение Есенина от слов Калинина явно портилось. Михаил Иванович же продолжал свою мысль, задумчиво улыбаясь:
— Конечно, если кто-нибудь жаждет долгой славы, то поэт на нее имеет больше шансов, чем комиссар. Не обязательно быть Пушкиным или Шекспиром. Необходимо только, чтобы в песнях отражались глубокие чувства народа, его самые сильные горести и радости — такое, о чем люди не могут не петь. Таким поэтом был Некрасов…
Вскоре разговор перешел на другую тему. Есенин не принимал в нем участия — он обиженно молчал, утвердившись в мысли, что Председатель ЦИК просто не знает его стихов.
Однако за вечерним чаем Сергей Есенин понял, что ошибался: Калинин в разговоре с ним наизусть цитировал большие куски из его стихотворений. Есенин расчувствовался и начал читать:
Есенину казалось, что его стихотворения выражают сокровенные чувства крестьянина, и он опять попросил Калинина подтвердить это.
— Может быть, и выражают, — сказал Михаил Иванович, — но мне кажется, что это скорее наивные ощущения поэта, чем чувства настоящего крестьянина.
— Но разве я сам не крестьянин по плоти и крови? Я-то знаю, что чувствует крестьянин. Я родился в деревне и вырос в ней.
— Я тоже, — ответил Калинин. — И многие наши комиссары и писатели родом из деревни. Но старые интересы вытесняются новыми. В городе мы скоро отвыкаем от деревни.
— Кто угодно, но только не я, — возразил Есенин и снова заговорил стихами:
— Очень хорошо, — снова похвалил поэта Калинин. — Но жить в этих деревянных лачугах не так уж хорошо. Тараканы, пьянство и суеверия — в этом нет никакой романтики. Мы стараемся избавиться от этого. Мы хотим создать новую деревню, новую жизнь. Сделать это, сидя в кафе, идеализируя нашу отсталость, нельзя. Послушай, Сергей, — Калинин оживился, — у тебя есть талант и вдохновение. Почему бы тебе не вернуться в деревню, не принять участие в ее борьбе, не выразить ее надежды, не стать певцом новой жизни? Вот это принесло бы пользу и тебе, и твоей поэзии, и России!
И такой неожиданной и правильной показалась эта мысль Есенину, что он и не заикнулся тогда о квартире. Он уехал, решив принять совет «всесоюзного старосты».
В декабре 1930 года умерла Мария Васильевна. Однажды в студеный вечер легла спать — и не проснулась.
— Она не умела ни читать, ни писать, — сказал о ней как-то Михаил Иванович писателю М. Пришвину, — знавала и горе и голод. И она часто говорила: «Жизнь пройти — не поле перейти». Но она любила жизнь и до последнего дня не переставала работать.
Больше в своем домике в Троице Калинин не жил. Видно, не хотелось идти туда, где все напоминало о матери. Но отпуск по-прежнему он проводил на родине. До 1935 года Михаил Иванович ежегодно приезжал в Тетьково, где на месте прежней усадьбы Мордухай-Болтовских был выстроен дом отдыха.
В ПРИЕМНОЙ
Дом на Воздвиженке, где еще в 1919 году обосновалась приемная Калинина, вскоре стал известен всей стране. Сюда шли и ехали люди из Москвы, из Ленинграда, Перми, Оренбурга, Симферополя, из городов, больших и малых, из сел, ближних и захолустных. В дни приема москвичи часто видели Калинина, выходящего из Троицких ворот Кремля.
Сутулый и сосредоточенный, опирающийся на крепкую палку с отполированной от долгого употребления рукояткой, с черным портфелем в руках, он шел своей легкой походкой, мягко улыбаясь в ответ на приветствия встречных.
— Здравствуйте. Здравствуйте…
Из-под поседевших бровей глаза смотрели ласково и просто. Людям казалось, будто идет старый знакомый, милый, добрый человек.
Придя в свой кабинет, Калинин обычно садился к столу. Так он молча сидел некоторое время, собираясь с мыслями. Потом выходил в приемную, где толпился, ожидая его, народ. Михаил Иванович здоровался со всеми, подходил к деревянному барьерчику и спрашивал у первого в очереди:
— Какое у вас дело?
Если видел, что человек волнуется, говорил спокойно:
— Волноваться не надо. Говорите просто, на что жалуетесь, чего просите.
Потом, установив суть просьбы, осторожно выяснял, с кем имеет дело. Чаще всего ему легко удавалось это сделать и быстро найти верное решение. Со стороны казалось невероятным, как этот человек, мимо которого постоянно течет огромный людской поток, как он умудряется после двух-трех вопросов безошибочно угадывать, кто действительно нуждается в его помощи, а кто пришел требовать не
