в комочек.
– Жалко будить! – сказала мама, проводя рукой по ее спутанным волосам.
– Ничего, мамочка, буди! – вступилась Маня. – А то, если мы без нее уйдем, она потом плакать будет! – и, наклонившись над сестренкой, она проговорила: – Таська, вставай, в церковь пора!
Но та только промычала что-то и зарылась носом в подушку. Тогда мама легонько стала тормошить ее, но крепок первый детский сон не просыпалась Тася.
Няня озабоченно поглядывала издали, потом вступилась и она.
– Давайте-ка я попробую голубушку мою побудить. А то поздно, одеваться ведь пора!
Обхватила няня вялое детское тельце и посадила Тасю на кровати. Тася открыла глазки, посмотрела на всех удивленно, ничего не понимая, потом опять повалилась на подушку.
– Ну вот! Я ведь так и знал, что она не сможет идти! – сказал Коля. – Пусть спит! А нам пора!
– Я совсем не сплю! неожиданно выговорила Тася, вдруг снова садясь на кроватке и усиленно моргая слипающимися глазками. – Я это так! нарочно!…
Дети покатились со смеху, но мама услала их одеваться, а няня тем временем натянула Тасе чулочки, надела туфельки и обтерла сырым полотенцем сонное личико.
Тася глянула на висевшее на стуле белое платьице, и ей стало весело, и глаза уж не закрывались больше.
– А ты скорей, скорей, матушка, – торопила ее няня, – сейчас в колокол ударят!
Распустила ей няня косичку, насадила на маковку голубой бант, и побежала Тася по комнатам.
Странно так было: ночь, а никто не спит!
Сунулась она в столовую и ахнула. Подошла поближе к обеденному столу, чтобы разглядеть все получше: куличи с разноцветными цветами, облитые белой и розовой глазурью, толстый окорок, от которого так вкусно пахло, яички пестренькие и много еще чего другого.
Только что хотела Тася отковырнуть изюминку от ближнего кулича, как вбежала Маня.
– Таська! Куда ты пропала? Ведь мы уж идем!
Спустились все с лестницы, пахнуло влажным ночным воздухом. Любопытно глядела Тася вокруг. Никогда еще в жизни не была она ночью на улице, даже жутко немножко было. Но все было как всегда: ехали извозчики, шли люди, только магазины были закрыты.
Скоро приехали в Колину гимназию.
В огромной передней, около вешалок, было так много народа, что Тася оробела. Молча дала себя раздеть, искоса посматривая на передних дам, негромко разговаривавших между собой. Коля сейчас же убежал от них, и, проходя по коридору, Тася увидела в стеклянные двери множество гимназистов, которые шумно разговаривали между собой. Потом их поставили парами и повели наверх. Поднялись за ними и Тася с мамой по широкой лестнице и вошли в церковь.
Пахло ладаном, перед иконостасом горели и мигали, как звёздочки, огоньки свечей, что-то басом читал диакон, потом звонко и согласно запели гимназисты с клироса. Тася улыбнулась: ей понравилось.
Потом все взяли свечи, дали и Тасе, и она осторожно держала ее и смотрела, как чуть колебался и вытягивался светлый огненный язычок. Но, взглянув на маму, спохватывалась, начинала креститься и кланяться низко, как няня. Прислушиваясь к тому, что пели на клиросе, она узнавала иногда слова из выученных молитв и радовалась им, как знакомым.
Вдруг все зашевелилось, из алтаря вышел священник, гимназисты один за другим чинно понесли образа и красивые золотые хоругви; и пошел, потянулся вон из церкви крестный ход, и мало-помалу затихло пение вдали. Тася осталась в опустевшей церкви и недоумевающе посмотрела на маму.
– Они сейчас вернутся! – успокоительно шепнула ей та.
И правда, вот уж слышно снова движение за закрытыми дверями, вдруг раскрылись они, и звонко и победно грянул хор:
«Христос воскресе из мертвых! смертью смерть поправ…»
Широко открыла Тася глазки, даже дух немножко захватило от странной, непонятной радости, глянула на маму, а у той тоже светлое, радостное лицо. Наклонилась она к дочке:
– Христос воскресе, детка! – и поцеловала три раза.
Да и кругом все целуются. Смешно и весело! совсем особенно как-то! Сияющими глазами смотрит Тася вокруг, поют певчие так радостно, старенький священник уж не раз выходил из алтаря и говорил всем:
– Христос воскресе!
И вся церковь отвечала ему: – Воистину воскресе!
И Тася тоже говорила, сначала тихонько, потом во весь голос радостно крикнула, так что дама, стоявшая рядом, поглядела на нее и улыбнулась.
Заутреня кончилась, и хоть Маня и просилась остаться на обедню, мама забрала детей и уехала домой.
Ярко горели лампы во всех комнатах, точно ждали гостей. В столовой кипел самовар. Мама поспешила усадить Тасю за стол, кругом шумели и говорили старшие, звенела посуда, но Тася вяло все ниже клонила головку, и ей трудно было даже пить свой чай.
Едва помнила она, как пришла няня и увела ее спать.
Зато наутро проснулась Тася раньше всех, даже няня еще сладко посапывала в своем уголке. Села Тася на кроватке, весело оглянулась кругом.
