Царское Село. 7марта 1916 г.
Мой любимый!
Идет небольшой снег, пасмурно и 2 градуса мороза. Боли в сердце и в лице прошли, но чувствую тяжесть, одеревенелость. Сегодня Григорович принесет мне показать фотографии морской санатории в Массандре — я просила его принести их лично, так как больше года его не видала. — Затем приму г-жу Ридигер (вдову офицера Грузинского полка), которая будет заведовать моей санаторией около Массандры рядом с морской санаторией. Это очень большое здание, и мы через неделю сможем отправлять туда раненых, — я так рада! Деньги на это мы собрали базарами, затем ты позволил уделам докончить постройку, так как у нас не хватило денег (надеюсь, что позднее нам удастся постепенно выплатить эту сумму). Санатория предназначалась для обыкновенных больных, приезжающих в Ялту, которым негде жить, — для бедняков, переутомленных учительниц, портних, которые не в состоянии много платить, и т.д.
Теперь это, конечно, исключительно для военных, и я передала ее в ведение здравницы. Ник. Дмитр. Дем.[767] придет сегодня проститься, затем приму Яковлева по поводу поезда Мари, одного нашего раненого, возвращающегося в армию, и Каульбарса.
Все время приемы.
Вчера ты был занят и потому не мог мне написать, бедный дружок, но я надеюсь, что ты доволен ходом событий и приготовлениями к большому наступлению.
Получила письмо от Ирен (по-немецки) — она справляется о некоторых пленных офицерах. Бобби[768] будет произведен в офицеры к лету (он ровесник Татьяны), — Тодди[769] вчера минуло 27, Луизе в июле месяце будет столько же. Она пишет, что мальчик перенес уже много испытаний, — не знаю, был ли он в плаваниях. Она всем шлет привет.
Затем Дэзи прислала очень ласковое письмо, прося прислать молитвенники нашим священникам в Германии для великого поста и пасхальных служб, — она сама их перешлет, чтоб поскорее дошли.
Вчера я прочла очень интересную английскую книгу, которую мы непременно должны позднее прочесть вместе вслух.
Спешно кончаю.
Нежно целую и благословляю. Твоя старая
Солнышко.
Царская ставка. 7 марта 1916 г.
Мое драгоценное Солнышко!
Горячо благодарю тебя за твои дорогие письма. Мне было досадно, что не удалось написать тебе вчера, но, право, я был очень занят. Весь день принимал, и меня оставили в покое только в 10.15 вечера. Ген. Коллуэль приехал из Англии вместе с другим очень интересным человеком — майором Сайкс (Sykas), который всю свою жизнь путешествовал в Мал. Азии и Месопотамии и хорошо знает турок и арабов. Он рассказал мне много любопытных и ценных вещей. Сегодня он уже уехал в Тифлис, чтобы дать Н. все необходимые сведения. Коллуэль тоже скоро туда поедет, так как Джорджи поручил ему передать Юденичу[770] высший английский орден. Вчера славный старый Пильц уехал в Петроград к месту своего нового назначения. Его здесь чествовали, и все здешние замечательно трогательно и горячо провожали его. Он при прощании со мной в моей комнате расплакался и просил быть осторожным в истории с нашим Другом, — конечно, с хорошими намерениями и ради нашего блага.
Погода постепенно становится теплее, но ужасно, что мы никогда не видим солнца!
Я рад, что ты повидала старика Штюрмера и знаешь теперь его взгляд на некоторых министров и на дела вообще. Я не понимаю, почему ты думаешь, что адмирал имеет дурное влияние на В. Они встречаются только за столом и говорят друг другу очень резкие вещи. Адмирал серьезно привязан к Федорову, с последним имел длинную и основательную беседу. Должен кончать письмо.
Да хранит тебя, душка, и детей Господь! Целую нежно вас всех (ее также).
Навеки твой старый
Ники.
Царское Село. 8 марта 1916 г.
Мой любимый!
Сегодня совсем холодно, 10 градусов мороза, но вследствие этого значительно яснее. Сегодня приходила в первый раз массажистка; — она массировала меня вокруг сердца, для укрепления мышц (было неприятно), затем лицо, из-за непрестанных болей, а также затылок и плечи, что было очень приятно, но все это меня утомило. Дорогой друг, я очень по тебе тоскую, нет для меня солнца без тебя; хотя здесь со мной Солнечный Луч и милые девочки, но мой родной, мой единственный и мое все — не со мною, я жажду его нежных успокаивающих ласк!
Вчера вечером, после обеда у Ани, Лили Ден с мужем, Кожевник. и Таубе провели вечер от 9 до 11 часов у нас. Грустно было с ними расставаться, такой далекий, бесконечный путь, и мы будем без известий. Ужасно в такое время быть далеко от дома! Все наши друзья разбросаны по разным сторонам. Дену удалось получить 20 офицеров, и он в восторге. Он с Лили и с большинством офицеров уезжает сегодня. Kitten[771] выедет вслед за ними с командой несколькими днями позже. Для Лили это будет ужасно тяжело, она уже похудела, и глаза все время наполняются слезами. О, эта отвратительная война!
Вчера американец Харт был у меня 2 часа. Теперь он уезжает в Германию. Он говорил со мной о некоторых вещах, которые могут быть сделаны здесь, и я просила его опять переговорить об этом с Ридигер.
Сегодня у меня будет Вильчковский с длинным докладом и еще несколько человек.
Дружок, завтра неделя, как ты от нас уехал! Каким одиноким ты, должно быть, себя чувствуешь! Я рада, что ты завтра увидишь Н.П., это тебе напомнит время, когда он жил с тобой в ставке. Интересно, что ты решишь?
А. только что принесла мне большое письмо для тебя, так что мне придется взять большой конверт, чтобы вложить его. Она совсем здорова — кашель прошел; она даже выходила гулять, — крепкое здоровье, раз так быстро поправляется.
Георгий заболел свинкой в Павловске, бедняжка!
Яковлев с поездом Мари отправлен вчера в Ригу. Послушай, сделай умное дело — вырази Кириллу свое сильное неодобрение тому, что Борис держит при себе эту скотину Плен[772]. Его репутация ужасна: выгнанный из флота, уволенный Кириллом, принят в Бэбины атаманы — слишком большая честь для него носить этот мундир, иметь военные ордена и высокий чин — не за храбрость или военные подвиги, а за частные, грязные услуги. Поговори с Кириллом и Н.П. о нем, все возмущены, и в Петрограде достаточно уже об этом болтают (стремление Михень приблизить его к престолу тоже всем известно). Много грязи всюду. Меня огорчает подлость человечества — настоящие Содом и Гоморра, многим надо лично пострадать от войны, только тогда они очистятся и изменятся. Это все очень больно — и так мало людей, которые заслуживали бы уважения.
Убрал ли Куропаткин, наконец, Бр.-Бруевича? Если еще нет, то вели это сделать поскорее. Будь решительнее и более самодержавным, дружок, показывай твой кулак там, где это необходимо — как говорил мне старый Горемыкин в последний раз, когда был у меня: “Государь должен быть твердым, необходимо, чтобы почувствовали его власть”. И это правда. Твоя ангельская доброта, снисходительность и терпение известны всем,ими пользуются. Докажи же, что ты один — властелин и обладаешь сильной волей.
О, мой возлюбленный ангел, я жажду быть около тебя, слышать твой дорогой голос и смотреть в твои чудные глубокие глаза! Да хранят тебя св. ангелы Божие, да благословят они твою жизнь и работу и увенчают успехом! Целую тебя 1000 раз и крепко прижимаю к сердцу.
Навеки и всецело
Твоя.
Только что получила твое дорогое письмо, за которое бесконечно благодарна. Как хорошо, что ты повидал англичан и что славный Юденич получил орден от Джорджи! Интересно, по какому случаю Алексеев будет сделан генерал-адъютантом? Значит, уже успели поговорить с Пильцем и настроить его против нашего Друга, — жаль. Рада, что ты имел разговор с Федор. Она будет счастлива твоим поцелуем. Храни тебя Бог!
Горячие поцелуи без конца.
Царское Село. 9 марта 1916 г.
Любимый мой!
Ночью было 15 градусов мороза, сейчас 12 градусов, идет легкий снег, и солнышко собирается выглянуть. Опять, по-видимому, наступила зима, но не надолго.
Странное впечатление производит сводка иностранных сообщений в бумаге морского министерства. Они, оказывается, малейший наш успех приписывают себе, так что было бы прямо интересно напечатать оба донесения — их и наше — одно рядом с другим, чтоб увидеть разницу. Мне досадно, что не следила за инцидентом, с “Moewe”, и потому не в курсе дела.
Спала недурно, но были довольно сильные боли в лице, пока я не смазала его новым лекарством и не обмотала голову толстой шалью.
Сын Лили Ден приедет к А. на 2 суток — я так рада за оставшегося в одиночестве ребенка, я тоже позову его к себе, а дети могут сводить его в сад.
Старшие поедут в город на заседание комитета — пожертвования, — и затем на чай в Аничков. У Ксении опять жар, и она не выходит — ужасная зима для нее, — ей и дорогой матушке следовало бы съездить в Киев недели на 2, чтобы переменить обстановку, а за это время хорошенько проветрить их комнаты, которые полны микробов.
У меня опять приемы и доклады — Штюрмер будет опять, не знаю зачем. У нас был длинный разговор с Вильчковским: наш пункт перевели в Лугу, а также 2 госпиталя из Режицы и несколько других военных, так как большинство раненых, конечно, будет направляться к нам. Приходится много работать, чтоб все заранее подготовить.
Какой ветер и снег! Сейчас ты, наверное, разговариваешь с К. и Н.П., я всегда стараюсь жить одной жизнью с тобой и постоянно думаю о тебе.
Посылаю тебе опять свежих цветов, твои, наверное, уже завяли — уже неделя, как ты уехал! Днем я лежу в углу большой комнаты, так как там светлее, и там же мы пьем чай.
Милое мое сокровище, душа души моей, до свидания, да хранит тебя Господь! Осыпаю тебя бесчисленными нежными поцелуями.
Твоя глубоко любящая старая
Женушка.
Солнышко!
