Дорогой мой,
Благополучно вернулись сюда в 91/4. Нашла маленьких здоровыми и веселыми. Девочки ушли в церковь. Я же отдыхаю, так как чувствую себя чрезвычайно утомленной. Очень плохо спала обе эти ночи в поезде. Последнюю ночь мы прямо-таки летели, чтобы нагнать один час.
Итак, начну рассказывать по порядку. — Выехали мы отсюда в 9, проговорили до 10, затем легли спать. В Пскове выглянула из окна и увидела стоящий там санитарный поезд, — позже, кок говорят, мы также проехали мимо моего поезда, прибытие которого ожидается здесь сегодня в 121/2. Вильну мы прибыли в 10 1/4— на станции губернатор, представители военного ведомства, а также Красного Креста. Я увидела 2 санитарных поезда, а потому тут же обошла все вагоны, очень благоустроенные и предназначенные для нижних чинов — среди них несколько тяжелораненых, но все бодрые. Их привезли сюда прямо с поля сражения. Заглянула в питат. пункт и амбулаторию. — Оттуда в закрытых автомобилях (меня сейчас прервали — Митя Ден [106] только что пришел ко мне проститься) мы проехали в собор, где лежат мощи 3-х святых, потом к образу Пресвятой Девы (подъем едва не убил меня), — какой дивный лик у иконы, как жаль, что к ней нельзя приложиться! Затем в польский двор. лазарет. Огромная зала с кроватями; на сцене размещены наиболee тяжело раненые, а сверху на галерее офицеры — масса воздуха и очень чисто. В обоих городах меня любезно вносили на руках, там, где были крутые лестницы. Я везде раздавала иконы, девочки тоже. — Потом мы проехали в госпиталь Красного креста в женской гимназии, где, по твоим рассказам, ты видел красивых сиделок, мacca раненых. Обе дочери Веревкина работают там в качестве сиделок. Его супруга не могла явиться, так как ее маленький сын заболел какой-то инфекционной болезнью, жена его адъютанта фигурировала в качестве ее заместительницы. Нигде здесь не встретила знакомых. Сиделки пропели гимн в то время, как мы надевали наши верхние одежды. Польские дамы не целуют руки. Отсюда в небольшой офицерский лазарет (где прежде лежали Малама и Эллис). Здесь один офицер сказал Ане, что видел меня 20 лет тому назад в Симферополе, что он на велосипеде следовал за нашей коляской и что я протянула ему яблоко (я отлично припоминаю этот эпизод). — Как жаль, что он мне этого не сказал! — Я хорошо помню его юное лицо, каким оно было 20 лет тому назад, поэтому не узнала его теперь. — Оттуда обратно на вокзал, мы больше не могли производить дальнейших осмотров, так как два санитарных поезда отняли много времени. Валуев[107] очень хотел показать мне их госпиталь в лесу, но было слишком поздно. Арцимович[108] заехал на станцию, полагая, что я посещу лазарет, где были сестры из его губернии. Я и завтракала и обедала лежа. В Ковно милейший комендант крепости (теперь там нет губернатора, так как это в пределах действ, армии), также высшие военные чины, несколько офицеров: Ширинский, Бутаков, Нольде (с бородой) и Щепотьев — также находились здесь. Остальные только что были отправлены в поход — взорвать мост недалеко от Торно и еще от другого места, название которого забыла. Так обидно, что мы их не застали. Воронова[109] мы встретили в Вильно на улице. Опять спешно в автомобилях в собор (мы дали знать из Вильно о предстоящем нашем прибытии), — лестницы были покрыты коврами, снаружи выставлены деревья в кадках, собор весь залит электрическим светом. Епископ встретил нас пространным словом. После краткого молебна мы приложились к чудотворному образу Богородицы. Он поднес мне образ св. Петра и Павла, по которым назван самый храм, — он трогательно говорил о нас: “сестры милосердия”, а также дал твоей женушке новое имя — мать милосердия. — Далее отправились в Красный Крест простыми сестрами, в небесно-голубых платьях. Старшая сестра — дама, недавно приехавшая сюда, говорила со мной по-английски. Она была сестрой десять лет тому назад и была у меня, так как мой старый друг Киреев просил меня ее принять. Потом в другой маленький лазарет на другой улице. Отсюда в большой госпиталь (приблизительно 300), устроенный в банке. — так странно было видеть раненых в обстановке бывшего банка. Здесь находился один из моих улан. Оттуда мы заехали в большой военный госпиталь, краткий молебен, краткое слово. Масса раненых, в двух комнатах лежат германцы, поговорила с некоторыми из них. Затем на вокзал. На перроне стояли роты (согласно моей просьбе, сознаюсь). — так трудно было их узнать, да притом мало знакомых, ты их видел. Зимонин имел такой славный вид. Боцман с Петергофа имеет георгиевский крест — все выглядят хорошо, также и Ширинский. — Комендант такой приятный, простой, любезный, не суетливый человек. Просил меня доставить еще 3000 образков или молитвенников. Он перекрестил нас, когда поезд двинулся, трогательный человек. Несколько месяцев тому назад кто бы мог себе представить, что нас, одетых сестрами, будут встречать наши моряки в солдатской форме на вокзале крепости! — В Ландворове мы сделали остановку и заглянули в питат. пункт, в госпитальные бараки при вокзале, — затем краткий молебен в церкви. Несколько тяжелых случаев. Лифл. Община — во главе ее кн. Четвертинская (ее имение поблизости), дочь ее в качестве сиделки. — В 2 часа мы остановились на одной станции, где я заметила санитарный поезд. Мы поспешили выйти из нашего поезда, влезли в теплушки, где 12 человек, уютно лежа, пили чай при свечке. Мы все осмотрели и роздали 400 образков. Здесь находился также больной священник. Земск. поезд, 2 сестры (не в форме), 2 брата милосердия, 2 врача и множество санитаров. Я извинилась, что мы их разбудили. Они благодарили нас за посещение. Лица у них были восхищенные, бодрые, улыбающиеся, оживленные. Таким образом, мы опоздали на целый час и пришлось ночью его нагонять, так что нас качало во все стороны, и мы опасались крушения.— А сейчас я повидала Трину[110] и должна ехать встречать мой санитарный поезд. Элла приедет завтра вечером. — Да, благословит и защитит тебя Господь! Никаких вестей от тебя с пятницы.
Нежно целует тебя твоя старая женушка
Солнышко.
Виктория шлет привет, она живет в Kent House на острове Уайт. Кланяюсь Н.П.
Царское Село. 24 ноября 1914 г.
Дорогой мой,
Я очень рада, что ты встретил такой трогательный прием в Харькове. Это должно было хорошо на тебя подействовать и подбодрить тебя. Вести с фронта причиняют такую тревогу, — я не придаю значения городским сплетням, которые расстраивают нервы, но верю исключительно тому, что сообщает Николаша. Тем не менее я просила Аню протелеграфировать нашему Другу, что дело обстоит очень серьезно и что мы просим его помолиться. Да, мы имеем дело с сильным и упорным врагом. – Сашка[111] придет к нам на чай перед своим отъездом на Кавказ. Говорят, что он женился на актрисе и потому оставляет полк. Он отрицал это в разговоре с Аней и говорил, что принужден взять отпуск из-за плохого здоровья и что он желал бы повидать своих родителей. Малама также пил у нас чай перед отъездом. Элла должна приехать сегодня вечером. У нас сегодня утром было 4 операции в большом лазарете, а затем мы перевязывали офицеров. Мои два Крымца из Двинска. приехали. Они. к счастью, сейчас выглядят лучше, нежели раньше. Я почти ежедневно принимаю офицеров, либо возвращающихся в армию, либо уезжающих для дальнейшей поправки в кругу своей семьи. Мы теперь разместили офицеров в Большом Дворце, а также в противоположном конце. Генерал Танкрей (отец моего) тоже лежит там. Я собираюсь идти туда в 4 навеститьих, — бедный малый с ужасной раной постоянно просит меня приходить.
Погода стоит серая и мрачная. Удается ли тебе когда-нибудь пробежаться на станциях? — Фредериксу две ночи тому назад опять было плохо. У него было кровохарканье, а потому его держат в постели. Бедный старик, это так тяжело для него, и он ужасно страдает морально. Многие из 11-го Сибирского полка твоей матушки попали в мой поезд, 7 ее офицеров лежат здесь в различных поездах. — Вчера мы приняли 3-х Павловцев, принесших нам поздравления с их сегодняшним празднеством. Борис телеграфировал из Варшавы от имени Атаманцев.– Петя[112] выглядит хорошо, много нам рассказывал, от него пахнет чесноком, так как ему делают впрыскиванья мышьяка. Дети здоровы и веселы. Как жаль, что я сейчас не могу ехать с санитарным поездом! Я жажду быть ближе к фронту, чтобы они чувствовали нашу близость, — она придавала бы им мужество. У тети Евгении[113] в зале и соседней комнате размещены 100 раненых. — Я так тоскую по тебе, мой ненаглядный — завтра неделя, как ты от нас уехал — сердцем и душой постоянно следую за тобой. Целую тебя со всей нежностью, на какую только способна, и крепко обнимаю тебя. Бог да благословит и укрепит тебя, и подаст тебе утешение и надежду! — Навсегда, мой родной Ники, твоя глубоко любящая женушка
Аликс.
Любопытно, видел ли ты мой склад в X.; губернатор в плохих отношениях с Ребиндерами, а потому он не дает ни гроша для моего склада, увы! — Передай, пожалуйста, наш горячий привет Н.П. Дети шлют тебе тысячу поцелуев.
Хотелось бы знать, где это письмо тебя застанет!
Царское Село. 25 ноября 1914 г.
Мой родной, любимый,
Пишу тебе в величайшей спешке несколько строк. Все это утро мы провели в работе. Один солдат умер во время операции — такой ужас! Это первый подобный случай у кн.[114], а она уже проделала тысячи операций: гемораргия.
Все держались стойко, никто не растерялся. Девочки тоже выказали мужество, хотя они, а также Аня никогда не видели смерти вблизи. Он умер в одну минуту. Можешь себе представить, как это потрясло нас. Как близка всегда смерть! Мы продолжали операции. Завтра у нас опять такая же операция, она тоже может окончиться фатально. Дай Бог, чтоб это не случилось, постараемся спасти его. Элла приехала к завтраку. Она остается до завтрашнего дня. Мы прослушали ее доклад, а также доклады обоих Мекков, Рост. и Апр.[115] Это продлилось целых два часа. Вот почему у меня не хватило времени написать тебе обстоятельное письмо. — Иедигаров запросто обедал у нас вчера. Он уезжает на днях и уже покинул госпиталь. Представь себе, я решила его пригласить. — Он был так мил и прост. — Погода стоит чрезвычайно мягкая. — Должна кончать. Курьер ждет. Кругом меня все пьют чай. Благословляет и нежно целует тебя твоя старая женушка
Солнышко.
Кланяйся от меня Воронцовым и Н.П. — Элла и дети тебя целуют. Элла говорит, что генерал Шварц[116] боготворит тебя.
25 ноября 1914 г. В поезде.
Моя возлюбленная душка Солнышко,
Мне кажется, мы так давно разлучились! — Два дня тому назад я получил из Харькова твое письмо с нашей группой, сделанной в Двинске. Сегодня у меня первый свободный день.
Мы едем по живописному краю, для меня новому, с красивыми, высокими горами по одну сторону и степями — по другую. Со вчерашнего дня сильно потеплело, и нынче чудесная погода. Я долго сидел у открытой двери вагона и с восхищением вдыхал теплую свежесть воздуха. На каждой станции платформы битком набиты народом, особенно детьми; их целые тысячи, и они так милы в своих крохотных папахах на голове. Конечно, приемы в каждом городе были трогательнотеплы. Но вчера в Екатеринодаре, столице Кубинской области, я испытал другие и еще лучшие впечатления — было так уютно, как на борту, благодаря массе старых друзей и знакомым лицам казаков, которых я с детства помню по конвою. Разумеется, я катался на моем автомобиле с атаманом, ген. Бабычем, и осмотрел несколько превосходных лазаретов с ранеными Кавказской армии. У некоторых бедняг отморожены ноги. Поезд страшно трясет, так что уж ты извини за мой почерк.
После лазаретов я на минутку заглянул в Кубанский женский институт и в большой сиротский приют от последней войны, все девочки казаков, настоящая военная дисциплина. Вид у них здоровый и непринужденный, попадаются хорошенькие лица. Н.П. и я остались довольны виденным.
Только что окончил завтрак. В поезде даже жарко.
Мы катим вдоль берега Каспийского моря; глаза отдыхают глядеть на голубую даль: она напомнила мне наше Черное море и навеяла грусть. Невдалеке горы, чудесно освещенные
