ведомству? На всякий случай, если тебе придется его сменить, помни про его помощника Беляева[482], которого все хвалят, как умного, дельного работника и настоящего джентльмена, вполне преданного тебе. Джунковский, после того, как его уволили, снял копии со всех бумаг против нашего Друга, хранящихся в Министерстве внутренних дел (он не имел никакого права это делать) и показывал их направо и налево среди московского дворянства. Жена Павла еще раз рассказала А., что Джунковский уверял честным словом, будто ты зимой ему приказал строго судить Григ. Он это сказал Павлу и его жене, и повторял это Дмитрию и многим другим в городе. Я называю это бесчестным, в высшей степени нелояльным поступком, и такой человек не заслуживает ни наград, ни высоких назначений. Он будет бессовестно продолжать вредить нашему Другу и клеветать на Него в полках. Гр. говорит, что его работа не может быть удачной, так же, как и Ник., раз они пошли против Него, — т.е. против тебя.
Какой чудный сюрприз — твое сегодняшнее письмо! Получила его рано утром. Сердечно за него благодарю тебя, мое сокровище. Это хорошо, дорогой, что ты сразу велел сместить 3 -х провинившихся генералов, — это послужит уроком для остальных и заставит их быть внимательнее в своих действиях. Интересно, кто эти трое? Но, Бог даст, Рига не будет взята — с них уже довольно.
Какая я идиотка, что перепутала номера своих писем, исправь эту ошибку, пожалуйста! Малютка очень любит работать и копаться в земле, потому что он такой сильный, и забывает, что должен быть осторожным. Смотри, чтобы он теперь не переутомлял руку, — она от сырой погоды всегда сильнее болит. Я рада, что он мало дичится, — это очень хорошо. Я не пойду в госпиталь сегодня утром и встану только к завтраку, потому что спина продолжает болеть и чувствую себя разбитой. Но все-таки придется съездить в город. Это необходимо, потому что люди так неприятны и осуждают меня — надо показываться, хотя это утомительно! Я удивляюсь, что маленький адмирал не ответил на твое письмо, — думаю, что перемена воздуха принесет пользу ему и его жене. А. ходила их навестить, так как я ее просила об этом. Сначала он был натянут — он ее уже год не видел и никогда не справлялся о ней после ее несчастия. Но потом отошел, много говорил про ставку и про перемену к лучшему с тех пор, как ты стал во главе.
Я, однако, устала. В городе видела баронессу Икскюль из Кауфманской общины — я ее в первый раз видела, — и мы хорошо поговорили. Она очень любит нашего Друга. Затем я с двумя младшими девочками была у графини Гендриковой[483], которую уже год не видала. Было, действительно, очень “утомительно” с ней, бедной. Позднее старшие девочки присоединились к нам, и мы отправились вДворянское собрание. Я случайно попала в такой день, когда они все были в сборе на заседании, — ну, пускай, может быть, тем лучше, и они станут любезнее.
Чай мы пили в поезде. По возвращении нашла твою дорогую телеграмму, за которую очень благодарю. Как я счастлива, что наша атака около Барановичей была успешна! Элла телеграфировала, что мой Гродненский лазарет с г-жей Кайгородовой[484] поместился в Москве, в хорошем, новом доме.
Затем я принимала Волжина[485], с которым говорила 3/4 часа. Он произвел на меня великолепное впечатление. Дай Бог, чтобы все его хорошие намерения увенчались успехом и чтоб он имел достаточно сил осуществить их! Он действительно на своем месте и очень рад работать с энергичным молодым Хвостовым. Уходя, он просил меня его благословить, что меня очень тронуло. Видно, что он полон наилучших намерений и великолепно понимает нужды нашей церкви. Как трудно было найти подходящего человека, но я думаю, что ты его теперь нашел! Мы коснулись с ним самых жизненных вопросов нашего духовенства, беженцев, Синода и т.д. Гюнст[486] придет проститься в 9 часов, она едет к матери в Белгород.
Должна отсылать письмо, мой родной. Храни тебя Господь от всякого зла! Целую вас обоих, мои сокровища, крепко, крепко.
Навсегда твоя старая
Женушка.
Посылаю тебе несколько открыток, которые я велела напечатать. Они стоят 3 коп. и продаются по 5. Мосолов предлагает мне употребить деньги на какуюнибудь благотворительную организацию и напечатать об этом на обратной стороне. Я подумаю, на какую.
Царское Село. 9 октября 1915 г.
Мой драгоценный,
Идет снег — сегодня у нас косили траву и граблями собирали ее под снегом. Не знаю, чего они так долго ждали. Ну, и провела же я денек! Утром до 11 часов читала бумаги Ростовцева, затем оделась, была у Знаменья, затем у Ани, и с 12 до 1 часу работала в лазарете. Мордвинов завтракал с нами, затем я принимала кн. Голицына, Раухфуса, выбирала пальто, потом пришла А. и читала мне вслух (так как я не могу все время говорить); голова так устала от множества вещей, которые надо запомнить — икра, вино, открытки в лазарет, наши раненые, дети и т.д. А. много рассказывала после всех разговоров, которые она имела, и настроение ее сегодня неважное (так как я уезжаю). После чаю опять офицеры, Дуван из Евпатории, опять доклады и масса народа, который надо принять, и надо еще все наладить перед отъездом. Наш Друг сейчас при ней, и мы, вероятно, пойдем туда вечером. Он ее приводит в отчаяние, говоря, что она, вероятно, никогда не сможет больше хорошо ходить. Бедная, лучше ей этого при ее характере не говорить.
Завтра я приму Жеваха[487], чтобы узнать все про икону. Интересно будет все услышать. Было бы хорошо привлечь его в Синод для работы.
Как Бэбина рука? Он так легко ее переутомляет, потому что он силен, и ему хочется делать все, как другие дети. Знаешь, дружок, я думаю, я возьму с собою Марию и Анастасию. Было бы слишком жестоко оставлять их одних дома. Я им только скажу это в понедельник, потому что они любят сюрпризы. M-me Зизи хочет с нами доехать до Твери, так как это ее родной город, и она всех там знает, так что сможет нам очень пригодиться. Дружок, не поедешь ли ты с Бэби до нашего приезда в Витебск, чтобы видеть армейский корпус, стоящий там? Это, по словам Мордвинова, интересно. Или, может быть, мы все вместе туда поедем, а оттуда ты поедешь на юг куда-нибудь, к Иванову? Обдумай это. Было бы страшно интересно увидеть войска, — езды ведь всего 2 версты от Витебска в автомобиле. Наш Друг с прошлого года все говорит, что я должна видеть войска, так как это принесет им счастье. Поговори об этом с Воейковым и поедем все вместе. Мы приезжаем 15-го утром в 9 час., скажем, на день или два. Какое счастье вас увидать, я так тоскую по вас обоих! Вчера была неделя, как вы нас покинули, мои дорогие!
Белецкий представится мне завтра. Он, оказывается, очень энергично поговорил с Поливановым и сказал ему, что знает, что его сыщики работают, шпионят и несут разведывательную службу, и это того несколько расстроило. Мордвинов полон наилучших впечатлений от всего, что видел. О, как хорошо побывать там, вдали от этих серых, противных, сплетничающих городов!
Извини за ужасный почерк, но я, как всегда, очень спешу. Сегодня вечером в 9 часов увижу нашего Друга у нее в доме.
Дружок, каково положение под Ригой? Как эти 3 генерала, которых ты уволил?
Я не могу понять, что Н. делает. Теперь он взял Истомина[488] (который ненавидит Григ. и был помощником Самарина) управляющим своей канцелярией.
Михень уехала со своим поездом. Игорь вернулся сильно больным, — воспаление легких и плеврит. Теперь он вне опасности, бедный мальчик, лежит в Мраморном Дворце. Какое у них всех плохое здоровье! Мне жалко бедную Мавру.
Должна кончать, мое Солнышко. Жажду тебя увидеть и с нетерпением считаю дни, которые нас еще разделяют. Да хранит и благословит тебя Господь! Целую нежно и остаюсь глубоко любящая
Твоя.
Посылаю тебе опять немного цветов. Каждое утро и вечер крещу и целую твою подушку.
Могилев. 9 октября 1915 г.
Мое возлюбленное Солнышко,
Не знаю, как благодарить тебя за твои милые письма, каждодневно доставляющие мне столько радости! Поезда теперь как будто ходят лучше — курьер уезжает отсюда в 2 часа пополудни, — и вот почему у меня нет времени писать. Всегда нужно принять кого-нибудь после завтрака, покуда Бэби отдыхает. В 2 ч. 30 м. я выхожу, потому что дни после обеда стали коротки.
В воскресенье, послезавтра, мы уезжаем в Бердичев, где находится старый Иванов. Я хотел бы повидаться с ним и, может быть, осмотреть войска, если бы таковые оказались поблизости, пока Солнечный Луч со мною, и вернуться сюда во вторник, — самое позднее в среду, — в зависимости от дня твоего приезда сюда. Надеюсь, ты одобряешь эту поездку. Я нарочно телеграфировал. Павел уезжает в Царское Село также в воскресенье — причина вот в чем.
Я уверен, ты помнишь мое давнишнее желание собрать наших гвардейцев в одну группу, как личный резерв. Прошел целый месяц, пока их вылавливали из боевых линий. Безобразов будет поставлен во главе этой группы, которая должна состоять из двух гвардейских корпусов, 1-го (ныне существующего) и 2-го, составленного из наших стрелков и варшавских — гвардейской дивизии. Последним будет командовать ген. Олохов, а первый я предложил Павлу, который согласился с радостью и признательностью. Вот почему он возвращается, чтобы приготовиться к отъезду на долгий срок!
Я уверен, что он хорошо будет исполнять свои обязанности, — он с ними справится, а они все будут помогать ему — своему бывшему командиру!
Когда я сообщил Павлу об этом своем намерении, он заплакал и чуть не задушил меня — ему так хотелось принять участие в войне!
Ну, моя птичка, моя бесценная душка, я должен кончить. Да благословит Бог тебя и твою поездку! Нежно люблю и страстно целую. Неизменно твой старый
Ники.
Царское Село. 10 октября 1915 г.
Мой любимый, дорогой,
Снег идет, 1 градус мороза и пасмурно, но все же я спала с открытой форточкой. Как много пленных мы опять взяли! Но как дела около Риги? Это меня сильно беспокоит. Мы видели нашего Друга вчера вечером. Он в общем спокоен насчет войны, но другой вопрос Его сильно мучит, и Он в течение двух часов почти ни о чем другом не говорил. Дело в том, что ты должен приказать, чтобы непременно пропускали вагоны с мукой, маслом и сахаром. Ему ночью было вроде видения, — все города, железные дороги и т.д. — трудно передать Его рассказ, но Он говорит, что это все очень серьезно, — и тогда не будет забастовок. Только для организации такого дела необходимо послать кого-нибудь от тебя. Он хочет, чтобы я обо всем этом поговорила с тобою очень серьезно, даже строго, и девочки тоже должны помочь. Поэтому пишу тебе об этом уже заранее, чтобы ты привык к этой мысли. Он предлагает, чтобы в течение 3-х дней приходили исключительно вагоны с мукой, маслом и сахаром. Это в данную минуту даже более необходимо, чем снаряды или мясо. Он считает, что 40 человек старых солдат могут нагружать в час по одному поезду, которые можно отправлять один за другим, но не все к одному месту, — этого тоже не следует, — а некоторые к Петрограду и Москве, другие к разным другим станциям, и отправлять их постепенно. Для этого надо сократить пассажирское движение, уничтожить 4-ые классы на эти дни и вместо них прицепить вагоны с мукой и маслом из Сибири. Там пути, ближе к западу, менее запружены. — Недовольство будет расти, если положение не изменится. Люди будут кричать и говорить тебе, что это неисполнимо, и пугать тебя, что этого нельзя делать, и будут “лаять”, как Он говорит. Но это необходимая, важная мера, хотя и рискованная. В 3 дня можно привезти количество, достаточное на многие месяцы. Тебе может показаться странным, что я тебе это пишу, но если вникнуть в эту мысль, поймешь всю ее правоту. В сущности, все можно сделать, надо лишь заранее обо всем распорядиться, как для сбора или лотереи, чтобы все могли устроиться сообразно с этим. Только не надо комиссии, которая затянет все дело на недели без всякой пользы, — надо, чтобы это было немедленно приведено в исполнение. Надо только найти энергичного человека, чтобы послать в Сибирь на главную железнодорожную магистраль, и к нему прикомандировать еще несколько других для наблюдения за правильным ходом работы на больших станциях и железнодорожных разветвлениях, во избежание
