парламентера с белым флагом к тексаркскому командующему. Когда между вражескими силами начался оживленный обмен курьерами, кардинал пришел в ярость. По приказу Гливера несколько горожан стали выцеливать посыльных, но те держались поодаль, и их нельзя было снять даже метким выстрелом.
Этой ночью, как раз перед восходом луны, в лагерь проникли четырнадцать Кузнечиков, убили двух часовых и угнали большую часть лошадей. Когда встала ущербная луна, отряд тексаркской кавалерии, который бесшумно подкрался в темноте, оседлал коней и с воплями ворвался в лагерь, рубя всех налево и направо и стреляя из седельных револьверов. В свою очередь, несколько нападавших были убиты вооруженными ополченцами. С рассветом состоялись похороны восемнадцати убитых, на пяти из которых были тексаркские мундиры. Кроме того, было и семь раненых – но не смертельно. Аберлотт потерял мочку уха, отрубленную тексаркским палашом.
– А ты даже из-под одеяла не вылез, сукин сын, – сказал он Нимми.
– Мне казалось, что все это снится, – соврал Чернозуб. Потеря коней окончательно вывела Хадалу из себя. Он приказал пехоте атаковать позиции окопавшихся тексаркцев. Воздев крест, кардинал гордо возглавил штурмовой отряд; его красная шапка и сутана делали его соблазнительной мишенью. Майор Гливер пристрелил троих, которые отказались сняться с места. Три группы в зеленых мундирах, примкнув штыки к своим великолепным ружьям, двинулись вперед под прикрытием редкого огня из трех пушек. У лад, как всегда горя яростью, шел сразу же за кардинальским распятием, но постоянно оглядывался, проверяя, все ли держатся в строю. По мере того как атакующие подходили на дистанцию ружейного выстрела, они бледнели от ужаса и кое-кто падал всего лишь от звуков вражеских выстрелов. Нимми полуприкрыл глаза и возносил моления Святой Деве. Он был удивлен, что их не накрыло артиллерийским огнем из-за линии тексаркских войск.
Когда они миновали половину расстояния до вражеских позиций, он увидел земляные брустверы и срезанный дерн. Имперские войска стреляли в них из-за надежных прикрытий, и эффект был ужасающий. Примерно треть нападавших была выбита. Дважды Улад приказывал остановиться и вести прицельный огонь, но каждый раз головы врагов скрывались за брустверами.
– Ускорить шаг! Стрелять на ходу!
Строго говоря, это была пустая растрата боеприпасов, но, по крайней мере, враг не мог поднять головы. После пяти выстрелов пришлось замедлить движение, чтобы перезарядить ружья. Большинство прихватили с собой уже снаряженные барабаны, но пусть даже сменить барабан было быстрее, чем забивать патроны в гнезда, все же приходилось останавливаться, чтобы осторожно спустить курок. А стоящего на месте легко можно было взять на мушку.
– Смотри! Они отходят! Бегом, черт возьми, бегом!
Страх уступил место яростному воодушевлению, когда горожане убедились, что огонь из передней линии окопов прекратился, хотя издали продолжали раздаваться выстрелы.
– «Дети Папы»! Идет мой народ! – обернувшись, закричал Хадала. Он размахивал крестом как дубинкой, указывая на подножие холмов. – Они атакуют с тыла!
– Это объясняет, почему ядра не падали как град с неба, – сказал Нимми в забинтованное ухо Аберлотта. Его слова были неразличимы в грохоте ружейной канонады, но он добавил: – Может, кардинал уродцев и не такой идиот, каким мы его считали.
Но тексаркские войска не собирались сдаваться. Поскольку удар партизанских соединений из долины вынудил их прикрывать тылы, они отошли от линии атаки с запада, чтобы защитить с востока свою артиллерию. Но отступили не все. Едва ополченцы вскарабкались на первый бруствер, трое были поражены выстрелами.
Гливер приказал остановиться. Ясно было, что защитники укрепились во второй линии траншей. Но атакующие могли укрыться в занятой линии вражеских окопов, чтобы перекусить походным рационом и сделать несколько глотков воды из фляжек. Подняв глаза, Нимми увидел, что к нему по глубокой промоине подползает Гай-Си. Он прятался не от врагов, а от Хадалы и его офицеров.
– Это правда? – спросил азиатский воин, после того как внимательно огляделся по сторонам.
– Да, – ответил Нимми, – если ты услышал ее от Аберлотта. Гай-Си мрачно кивнул и тем же путем уполз обратно. «Что-то должно случиться, – подумал Нимми, – но не сию минуту».
Солнце начала августа палило нещадно, но к середине дня с запада подул легкий ветерок. Чернозуб заметил, что беспокойные Кузнечики снова зашевелились. Кочевники, перестроившись, на этот раз разбились на три группы, которые расположились к северу, западу и югу от фургонов. Они по-прежнему оставались вне зоны досягаемости, хотя их силуэты мелькали на фоне дыма от костров, но группы с севера и с юга были готовы к фланговой атаке – то ли против Ханнегана, то ли против сил кардинала.
Казалось, огонь постепенно смещается к востоку. Горожане отметили возможные цели на поле боя и прикинули направления, по которым могут наступать или отходить отряды Кочевников; те, скорее всего, тоже наметили их.
Во время штурма второй линии окопов Нимми, старавшийся стрелять поверх голов, все-таки попал врагу в нижнюю половину туловища. Тексаркский солдат, выскочивший на Чернозуба, лежал ничком на песчаном бруствере, куда он рухнул, получив выстрел в живот. Уродец, уродец в тексаркской форме, с такой же, как у Хадалы, пятнистой кожей и обычными для них волосатыми ушами. Он смотрел снизу вверх на бывшего монаха, пытаясь разглядеть его сквозь просвеченное солнцем дымное облако. Руки его подползли к лицу и безвольно повисли в запястьях; он походил на щенка, который просит вкусный кусочек. Какой смысл сдаваться, когда у тебя разворочен живот? Он зажмурился, ожидая и надеясь услышать второй выстрел. Но Чернозуб не осмелился впустую тратить патрон из жалости; не было у него времени и перезарядить ружье, поскольку Улад с откровенным подозрением наблюдал за ним. Каждый раз, когда он ощущал такое напряжение, перед ним всплывало лицо Вушина и он вспоминал его слова: «Момент смерти – это всего лишь исчезающая капля росы, вспышка молнии; так и надо воспринимать ее, Нимми».
Приставив острие штыка к горлу раненого, Чернозуб перерезал ему сонную артерию. Молния лезвия, капля красной росы. Капля превратилась в струю. Оглянувшись, он отступил на шаг. У него перехватило горло и пересохло во рту; день был жарким, и в воздухе стоял дым от горящей травы.
«Каждый человек, каждое живое создание – это мир. И миров этих неисчислимое множество, друг мой. Каждый из них переплетается со всеми другими мирами в мириаде галактик, ибо нет никаких барьеров между мирами». Метафизика от палача? Для Топора религия была сродни боевому искусству. Чернозуб хотел поговорить на эту тему с Гай-Си или Вусо-Ло, но они всегда держались при кардинале и его офицерах, и он испугался, увидев, как Гай-Си подползает к нему.
«Словно я только что перерезал собственное горло, – подумал он, глядя на труп. – Вот, значит, как выглядит убийство в глазах убийцы. Святая Матерь Божья, прости меня, но я даже не очень
