походил на ее обитателя. Он признался, что принадлежит к тайному народу, обитающему в Мятных горах, которые ему было позволено в очередной раз покинуть, но назад он так и не вернулся. Магистр Дион должен был знать, откуда он родом. Но если он был из «привидений», это должен был знать Улад. Тем не менее тот относился к старику как к посмешищу, по крайней мере в роли заклинателю дождя. То, что Мятные горы были прибежищем для Рожденных по ошибке, было хорошо известно Церкви, но природа колонии как народа «привидений» была затушевана тем фактом, что такие уроды, как Шард и его семья, обитавшие в предгорьях, не считались полноправными гражданами; хорошо вооруженные силы центральной колонии защищали их от отщепенцев, бродячих Кочевников и агентов Тексарка. Бродяги, как правило, обходили этот район и держались в стороне от Долины рожденных по ошибке. Тех же, кто пытался попасть в нее, убивали или прогоняли.
– И что за дела у монаха святого Лейбовица в этом Новом Вавилоне? – спросил старик. – Особенно у отлученного монаха?
– Кто тебе это сказал? – Нимми пристально посмотрел на него, удивленный тем, что сплетни дошли и до ушей этого прирожденного бродяги. Кто в группе знал о его статусе? Ну ладно, все они знали – Вушин, Элкин, Аберлотт, словом, все. Тем не менее он был смущен и растерян, что его личная жизнь доступна посторонним взглядам.
– Я всего лишь должен доставить общине послание кардинала. Почему ты называешь ее Новым Вавилоном?
– Таков ее титул, и они сами ее так называют.
– Откуда ты держишь путь в Новый Вавилон?
– Из Валаны. Так же как и ты.
– А что ты делал в Валане? Молил о ниспослании дождя?
– Я пришел навестить своего старого друга Амена Спеклберда, но меня к нему не пропустили, да и кроме того, он не Тот.
– Тогда кто же он?
Старый еврей пожал плечами.
– Кто знает? – это было все, что он сказал.
Во время перехода к Мятным горам великан Улад, которого Чернозуб на первых порах считал опасным и жестоким животным и психопатом, оказался игривым ребенком. Уродливые стороны его характера произрастали из инстинктивного недоверия ко всем людям, если не считать джинов, но во время долгого пути к югу это недоверие постепенно таяло.
Нимми лишь раз вышел из себя во время путешествия – но не из-за старого пилигрима. Слава Богу, причиной явился Аберлотт. Но затем он еще раз взбеленился – на этот раз из-за отсутствующего аббата Джарада кардинала Кендемина, и выглядело это как бред наяву. Он с наслаждением представлял себе, как сжимает горло аббата, как большими пальцами сдавливает ему кадык, хотя сразу же, как только старикашка потерял сознание, перестал душить его. Зло может быть привлекательным, и весьма. Это он знал. Но как трудно признаться исповеднику в том, какое наслаждение может приносить грех; священник разгневается и наложит на него наказание, которое поможет избавиться от испорченной натуры, что продолжает жить в нем. Он чувствовал, что окружающая реальность расплывается перед ним, и Вушин поймал Нимми на том, что, покачиваясь в седле, он бормочет богохульства. Он чуть не вылетел из седла, когда Топор ударил его по спине, чтобы привести в чувство. За последние несколько месяцев с ним произошло столько событий, но они казались ему нереальными, порой он думал, будто сходит с ума. Когда он должен был молиться, Нимми просто грезил наяву, а потом сквозь зубы проклинал себя.
– Займись делом, брат, – посоветовал ему Топор.
Найти себе занятие было нетрудно. Каждодневно нужно было разбивать и сворачивать лагерь, а это требовало и времени, и трудов. Когда день складывался идеальным образом, он включал в себя одиннадцать часов пути по безжалостно выжженным пространствам, а остальные тринадцать уходили на то, чтобы упаковать груз, распаковать его, на выслеживание животных, охоту, стряпню, еду, стирку и штопание одежды, ремонт снаряжения и, наконец, на сон. В лучшем случае удавалось быть в пути не больше одиннадцати часов. Чаще всего дорога занимала часов десять.
На седьмой день Улад, Вушин и Элкин, посовещавшись, пришли к выводу, что караван с его ценным грузом будет под надежной охраной и без Чернозуба, Аберлотта и Элкина, которые, покинув караван, смогут оказаться в Новом Иерусалиме вдвое быстрее. Вушин и воины Ри останутся при погонщиках мулов, чтобы отбить нападение любых обитателей пустыни. Под вопросом оставалась безопасность передовой партии, но Улад и Элкин были солдатами, да и Чернозуб прошел у Вушина науку боевого искусства.
С ними было позволено отправиться старому еврею и Абер-лотту, ибо от них все равно не было бы никакого толка, случись защищать караван от вражеского нападения. Аберлотт счел мрачное настроение Чернозуба за признак подступающего сумасшествия.
– Похоже, у тебя крыша едет, – проснувшись, сказал студент в первое же утро. – Ты всю ночь разговаривал, хотя днем ты ни с кем и словом не обмолвишься.
– Что я говорил?
– О девушке с очень маленькой дырочкой.
– О какой девушке?
– С очень маленькой дырочкой. Ты называл ее окном во все – ; ленную. Нимми, ты явно сходишь с ума.
– Дырочку? А может, это я тебя называл ослиной задницей? – но, увидев, что Аберлотт совершенно серьезен, добавил: – Мне что-то приснилось. Но может, я и в самом деле слегка рехнулся. У меня ничего не получается. Наверное, мне нужен человек, который подскажет, что делать. Без наставника, без аббата или кардинала я не знаю, как справляться…
– Или тебе нужен папа? Как-то во сне ты вспомнил Амена Спеклберда.
Наконец передовой отряд добрался до западных склонов Мятных гор. Элкин был убежден, что они на три дня опередили остальных, которые сопровождали вьючных мулов и фургоны. Здесь склоны были покруче, чем с восточной стороны хребта, почти неподъемны, но едва они собрались штурмовать их, как в нескольких шагах перед ними на землю обрушился град стрел и камней. Они сразу же остановились. На
