желтым паспортом!
– Да, – сказал епископ, – вы вышли из места печали. Но послушайте, на небе будет больше радости ради заплаканного лица раскаявшегося грешника, чем ради незапятнанной ризы ста праведников. Если вы вынесли из этой обители страдания злобу и ненависть против людей, вы достойны сожаления; если же вы вынесли чувства кротости, мира и снисхождения – вы лучше всех нас.
Между тем мадам Маглуар принесла ужин.
Лицо епископа приняло вдруг веселое выражение гостеприимного хозяина.
– Пожалуйте за стол, – сказал он с оживлением, с каким обыкновенно приглашал гостей к столу.
Епископ прочел молитву, потом разлил суп. Гость жадно принялся за еду.
– Мне кажется, что чего-то недостает за столом, – вдруг сказал епископ.
Действительно, мадам Маглуар подала на стол только три необходимых прибора. Между тем вошло в привычку класть на стол все шесть серебряных приборов, когда ужинает кто-нибудь из посторонних.
Мадам Маглуар поняла намек, молча вышла и чрез мгновение приборы, потребованные епископом, блистали уже на скатерти, симметрично разложенные перед каждым из сидящих за столом.
После ужина епископ взял со стола один из серебряных подсвечников, подал второй своему гостю и сказал:
– Я провожу вас в вашу комнату.
Каторжник пошел за ним. В ту минуту, как они проходили по спальне, мадам Маглуар прятала серебро в стенной шкап, находившийся над изголовьем постели епископа. Она делала это всякий вечер, перед тем как идти спать.
Епископ довел гостя до алькова, в котором была приготовлена чистая постель, поставил подсвечник на столик и, пожелав ему спокойной ночи, удалился.
Когда на соборной колокольне пробило два часа, Жан Вальжан проснулся. Его разбудило то, что постель была слишком мягка. Он уже двадцать лет не спал на хорошей постели, и хотя он лег не раздеваясь, но слишком непривычное ощущение мешало ему крепко заснуть. Много различных мыслей приходило ему в голову, но одна постоянно возвращалась и заслоняла другие: он заметил шесть серебряных приборов и большую суповую ложку, положенные мадам Маглуар на стол. Эти приборы не давали ему покоя. Они лежали тут, в нескольких шагах от него. Проходя по спальне, он видел, как старая служанка прятала их в шкапчик над изголовьем постели. Он хорошо приметил шкапчик. Он находился на правой руке по выходе из столовой. Приборы были массивные, из старинного серебра; продав их, он мог выручить вдвое больше того, что заработал в течение своего девятнадцатилетнего пребывания на каторге.
Он провел целый час в колебаниях и в борьбе.
Пробило три часа. Он раскрыл глаза, приподнялся на постели, протянул руки и ощупал ранец, брошенный им в угол алькова, потом спустил ноги и сел.
Он оставался несколько минут в раздумье в этом положении, потом встал на ноги, еще несколько минут постоял в нерешительности, прислушиваясь: в доме все было тихо. Затем сунул башмаки в карман, затянул ранец ремнями и взял его на плечи. Сдерживая дыхание и осторожно ступая, он направился к соседней комнате, служившей спальней епископу. Дверь спальни была притворена: епископ даже не запер ее за собой. Жан Вальжан нахлобучил на лоб шапку и быстро, не глядя на епископа, прошел прямо к шкапчику. Ключ торчал в дверце, он отворил ее; первая вещь, бросившаяся ему в глаза, была корзина с серебром; он взял ее, прошел через комнату быстрыми шагами без всяких предосторожностей и, не обращая внимания на производимый им шум, дошел до окна и, схватив свою палку, перешагнул через подоконник, сунул серебро в ранец и, быстро перебежав сад, перелез через забор и скрылся.
На следующий день на восходе солнца епископ прогуливался по саду. Мадам Маглуар прибежала к нему в тревоге.
– Ваше преосвященство! Он ушел и унес наше серебро. Глядите, вот он перелез тут!
Епископ стоял с минуту молча, затем, подняв задумчивый взор, кротко сказал:
– Прежде всего надо еще спросить, наше ли было серебро? Я давно неправильно держал его у себя; оно принадлежит бедным. А этот человек бедный.
Немного времени спустя епископ сел завтракать за тот же стол, за которым накануне сидел Жан Вальжан.
Он только собирался встать из-за стола, как в дверях раздался стук.
– Войдите, – отозвался епископ.
Двери отворились. Три человека держали за ворот четвертого. Трое людей были жандармы, четвертый – Жан Вальжан.
Епископ приблизился к ним со всей живостью, какую дозволял ему его преклонный возраст.
– Ах, это вы! – сказал он, глядя на Жана Вальжана. – Очень рад вас видеть. Послушайте, однако, я ведь подарил вам подсвечники, они серебряные, как и все остальное. Отчего вы не взяли их вместе с приборами?
Жан Вальжан поднял глаза и посмотрел на епископа с выражением, которого не может передать ни один человеческий язык.
– Так этот человек говорил правду, ваше преосвященство? – спросил жандарм. – Мы встретили его: он имел вид беглеца. Мы задержали его, обыскали и нашли серебро...
– И он сказал вам, – проговорил епископ, улыбаясь, – что это подарил ему старик-священник, пустивший его на ночлег? А вы привели его сюда? Это недоразумение.
– Следовательно, мы можем отпустить его?
– Без сомнения, – отвечал епископ.
Жандармы выпустили Жана Вальжана, который попятился.
– Правда ли, что меня освобождают? – проговорил он беззвучно, как говорят люди во сне.
– Да, тебя отпускают, разве ты не слыхал? – сказал один из жандармов.
– Мой друг, – обратился к нему епископ, – прежде чем вы уйдете, возьмите же ваши подсвечники. Вот они.
Он подошел к камину, взял серебряные подсвечники и подал их Жану Вальжану.
Жан Вальжан трясся всем телом. Он машинально взял подсвечники и растерянно смотрел на них.
– Идите с миром! – сказал ему епископ. – Кстати, мой друг, если вы еще придете, то лишнее ходить через сад. Вы можете всегда приходить и уходить в дверь с улицы. Она запирается днем и ночью на щеколду.
Затем, обращаясь к жандармам, он прибавил:
– Господа, можете идти.
Жандармы удалились. Жан Вальжан чувствовал, что он близок к обмороку.
Епископ подошел к нему и сказал шепотом:
– Не забывайте, не забывайте никогда вашего обещания: вы дали слово употребить эти деньги на то, чтобы сделаться честным человеком.
Жан Вальжан, не помнивший никаких обещаний, смутился. Епископ произнес эти слова с особенным ударением. Он продолжал торжественно:
– Жан Вальжан, брат мой, отныне вы перестаете принадлежать злу и поступаете во власть добра. Я купил вашу душу. Изгоняю из нее дух тьмы и вручаю ее Богу.
Виктор Гюго
25 НОЯБРЯ (Война)
Большинство людей уже понимает теперь не только бесполезность для них, но и безумие и жестокость войны, но не может избавиться от нее, потому что ищут избавления в общих правительственных решениях, а не в своих, отдельных людей, поступках.
Нельзя не признать того, что 19-й век стремится ступить на новый путь. Люди этого века начинают понимать, что должны существовать законы и суды и для народов и что преступления
