на то, что стало инструментом этого наслаждения, она испытала учащение дыхания, мягкий спазм в животе, легкое покалывание.
Она рассмотрела эти состояния – все они были биологическими – и нашла в них неоспоримую логику. Тум-залиат, вошедший в приготовленный для него сосуд, превращался в биологическую единицу. И потому было понятно и симметрично, что самые прочные из множества уз, которые привяжут его к доминанте, также будут биологическими. То, что создание этих уз приносило наслаждение, служило гарантией успеха.
Ее оболочка посылала мощные сигналы: биологическая память питала предвкушение. Ощущения были интересны своей силой, и она собралась было подавить их, но потом передумала.
Она загрузила не слабого тумзалиата, а залиата. И следовало укрепить все то, что привязывало Руула Тайазана к ней.
Пока она сбрасывала с себя одеяние, ей пришло в голову, что айлохины вряд ли захотели бы, чтобы она так полно подчинила залиата своей воле, но она едва обратила внимание на эту мысль, которую заглушала буря биологического желания.
С дрожащей от напора чувств оболочкой она потянулась мыслью, пробудила и подготовила Руула Тайазана, поднялась над его бедрами и…
«Подожди».
Его мысль накатила прохладной и холодящей волной зеленых тонов, едва заметно мерцающей на краях лентой серебристого страха.
Этот страх пронзил ее, и она чуть отстранилась от своей полной страсти оболочки и посмотрела на него.
«Многое произошло, – сказала она ему, – и ты мог забыть, что уже испытал этот акт и увидел, что он дает наслаждение».
«Я помню акт. – Его мысль прошла более быстрой рябью и стала менее прохладной. – Но не наслаждение».
«Позволь я тебе напомню».
Она подышала на соответствующие системы и увидела, как его холодок тает в пламени. Скованный путами сосуд напрягся, приподнимая бедра ей навстречу.
Вернувшись в свою оболочку, она открыла себя и встретила его.
«НЕТ!»
Его мысль была бурной: жарким хаосом страха, наслаждения, потери и желания. Улыбаясь, она приняла ее в себя и почувствовала, как нечто новое сплелось из их соединившихся сущностей – и вспомнила один кристальный миг: танец залиатов, соединяющих свои энергии. А потом наслаждение резко усилилось, прогоняя все мысли.
«Зачем?»
Мысль была зеленой и острой, окаймленной каким-то низменным чувством, для которого у нее не нашлось названия. Она приподнялась на локте и посмотрела на Руула Тайазана на всех доступных ей уровнях.
Физически он продолжал лежать в своих оковах: волосы потемнели от пота, золотистая кожа в испарине. Его оболочка еше светилась, но слабо, едва заметно. Скоро свечение прекратится совсем: биология победит.
На втором уровне он представлял собой прекрасную картину: изящная и стройная сила, связанная путами биологии. Несмотря на эти путы, его сущность уходила далеко на третий уровень, а полдюжины тонких светло-зеленых лучей пробивались даже на четвертый.
Вернувшись в свою оболочку, она очистилась, села, призвала одеяние и, наконец, встретилась с ним взглядом.
«Это необходимо, чтобы завершить соединение», – ответила она спокойно, ибо преподавательница философии решительно требовала: как только подчиненный вновь обретет свой разум, ему следует продемонстрировать факты его нового существования. Тогда он поймет бесполезность бунта и придет к выводу, что его единственный путь – это подчинение той, которой принадлежит власть над его существованием.
«Я не хочу быть связанным!»
Его взгляд был жарким.
Она приподняла плечо.
«Здесь вес имеет не твое желание, а мое».
Легкая волна золота и черного дерева. Она решила, что это – улыбка. И отчаяние.
«А мне казалось, что здесь правят гордые айлохины».
«Это так, – ответила она. – Мы – я и ты – существуем, чтобы выполнять их работу».
«Ты – возможно, – был его ответ. – Но не я».
Он мотнул головой, насколько это позволял ему зажим, попытался высвободить одну руку, потом – другую.
«Отпусти меня».
Это не было приказом – тому препятствовал серебряный край страха. И она не видела ничего дурного в том, чтобы позволить ему такую малость.
«Конечно».
