– Приехали, – шепотом сказала она и села у него в ногах на диван. Лицо ее было жалкое. Зрачки – во весь глаз. – Дождались…
Василий Алексеевич спросил как можно спокойнее:
– Что именно случилось?
– С завтрашнего дня начинают… Как мясники… Ну, ты понимаешь, – как мясники!.. Что же это такое? – Она тихо заломила руки.
– Хочешь, дадим знать полиции?
– Ах, у них все – шито-крыто… У них поддержка повсюду. Все предусмотрено. Они спокойны! Пойми, какие-то фантастические злодеи!
У Василия Алексеевича задрожало где-то в кишках. Осторожно спустил ноги с дивана. У Веры Юрьевны зрачки сузились; она следила за ним, не отрываясь. Да, надо было решать… Дряблая воля, давно отвыкшая велеть, мелко тряслась где-то в кишках… Но понимал: «Прижали вилами – выкручивайся…»
– Вера… Если ты в состоянии, – бежим…
Она – быстро:
– Куда?
– Не знаю пока еще… Там увидим… Во всяком случае, у нас будет какое-то одно очко… (Зрачки ее заметались.) А здесь они используют тебя и уберут, как ненадежного свидетеля… И тебя, и Лильку, и Машу…
– Я это знаю… Я этого давно ждала… Ведь это же – мясная лавка! Нужно бежать сейчас, – они, кажется, уже там напились… В Финляндию и в Петроград! На границе нас схватят, и мы расскажем все… Я скажу… (Вытянулась, зрачки – как точки…) Господин комиссар!.. Мы бежали к вам – предупредить о кошмарном преступлении… Мы – из шайки убийц. Найдете нужным – расстреливайте нас… Ведь все равно же, Вася!
– Конечно, конечно… Я бы даже так сказал: приятно быть зрителем, но наступает час, когда нельзя быть зрителем… Тут не в опасности, конечно, дело… Но есть предел грязи, мерзости…
– Да, да, да…
– Теперь – практически: бежать, конечно, сегодня, сейчас… Взять только деньги и драповое пальто… Когда доберемся – там уже будут дожди, а в Питере теплого не достанешь. Да! Надень высокие башмаки… А я пойду в столовую и подпою их хорошенько…
– Сам не напейся, Вася…
– Брось!.. И жди меня на шоссе… Мы еще захватим последний поезд в Стокгольм…
Вера Юрьевна молча обхватила его, прижалась лбом, носом, губами к его жилетке. Он отогнул ее голову, растрепал волосы, погрозил пальцем ее взволнованному лицу:
– Не сплоховать!
– Нет… Иду…
Дверь в это время толкнули. В комнату вскочил Хаджет Лаше, за ним вошли Биттенбиндер и Извольский. Изрытое воспаленное лицо Хадшет Лаше кривлялось и прыгало, силясь сорвать маску. Бешенство застряло у него в горле, – он шипел, заикался и брызгался. Вера Юрьевна попятилась в ужасе.
Биттенбиндер подошел к Налымову и ударил его рукояткой револьвера в переносье. Василий Алексеевич схватился за голову, повернулся к дивану, нагнулся, – кровь выступила между пальцами. Вера Юрьевна закричала. Извольский сказал с кривой усмешкой:
– Господа, мы слышали все. Прошу вас не покидать этой комнаты… Мы сделаем короткое совещание и вынесем приговор…
46
В одной из стокгольмских газет появилась заметка в отделе происшествий:
«При загадочных обстоятельствах исчез курьер русского посольства некто Кальве. Идет речь о посольстве Советов, захватившем помещение царского посольства, которое принуждено теперь ютиться на окраине города. Настоящая его фамилия Кальве-Варфоломеев. Это один из матросов ушедшего в Румынию царского броненосца „Потемкин“. Бунтовщики, как известно, находились под охраной международного права и свободно проживали в Европе под своими именами. Перемена Варфоломеевым своей фамилии наводит на мысль, – не скрывалось ли под этим намерение укрыться от уголовной полиции?»
«…До сих пор стокгольмской полиции не удалось выяснить причину исчезновения Кальве- Варфоломеева, также и то – было ли тут наличие преступления, или Кальве-Варфоломеев исчез, выполняя какие-то таинственные задачи…»
Откликаясь на эту заметку, ревельская (русская) газета опубликовала статью небезызвестного русского писателя-эмигранта – Н. Н., с огромным темпераментом взыскующего к народам Антанты:
«…Вы, гордые своей цивилизацией, мощью и богатством, вы, удовлетворенные плодами победы и мира, вы, беззаботно посылающие своих слуг в ближайший магазин за хлебом, мясом, сахаром и папиросами, вы, безопасно разгуливающие в прочных ботинках и дорогих одеждах по улицам блестящих городов, вы, по ночам не просыпающиеся в ужасе от звука подъехавшего автомобиля… Вы, с высоты благополучия, спокойно взираете на окровавленную Россию, где ваши братья, – пусть младшие, – лишены всего, понимаете ли вы, лишены элементарных прав человека и гражданина!.. Антихристовой формулой мы лишены хлеба! А вы слышите наши предсмертные вопли и не спешите на помощь… Мало того… Вы даете убежище большевикам и их приспешникам – вместо того чтобы сажать их, как диких зверей, в железные клетки. Да знаете ли вы, что большевики готовят вам, вашей цивилизации, вашему спокойствию? О, мы, русские, могли бы порассказать об ужасах, перед которыми побледнеет самая болезненная фантазия!»
Следовало на трех столбцах перечисление большевистских ужасов. Далее автор переходил к биографии Кальве-Варфоломеева – «этого гориллообразного зверя-большевика». Автор не сомневался, что гориллоподобный курьер, наведя полицию на ложный след, на самом деле отправился в Венгрию раздувать
