казенных и частных мануфактур и быстрым увеличением численности занятых на них рабочих. В обрабатывающей промышленности в 1799 г. было занято 83 тыс. человек, в 1860-м их стало 565 тыс. В горной промышленности их численность достигла 250 тыс. К отмене крепостного права около 80 % из них относилось к лицам наемного труда, но чаще всего это были крестьяне-отходники.
Обрабатывающая промышленность включала в себя такие отрасли, как текстильная, которую составляли хлопчатобумажная, шерстяная, льняная и пеньковая; металлообработка и машиностроение; сахарная, кожевенная, химическая и пищевая. Именно здесь начались процессы, связанные с промышленным переворотом и свидетельствующие о кризисе крепостной системы. Эти отрасли в значительной мере находились под воздействием частного дворянского, купеческого и крестьянского предпринимательства, развитие которого в дореформенной России сдерживалось, помимо правовых и сословных ограничений, полным отсутствием системы частного кредита.
Особняком стояли рыболовство, которое было развито на всех внутренних водоемах, и рыбные промыслы, преимущественно на Белом море и Каспии. Часть рыбной продукции шла на экспорт. Рыбные промыслы контролировались крупным гильдейским купечеством и приносили огромные доходы.
§ 2. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ КРЕПОСТНОЙ СИСТЕМЫ
Кризис крепостного хозяйства. Крепостная система была основой экономического развития Российской империи в XVIII в., поскольку она вместе с общиной веками служила своеобразным компенсационным механизмом ущербных следствий влияния суровой природы и климата. С конца XVI в. она определяла рост политического и военного могущества государства, с ней было связано расширение территориальной составляющей развития хозяйства страны, и на ее основе были построены существовавшие в стране политический строй и социальные отношения. «Оптимизированное» крепостным правом и общиной традиционное ведение сельского хозяйства обеспечивало основные потребности общества и до времени не ставило под сомнение крепостную зависимость крестьян от помещиков. Крепостная экономика позволяла содержать сильную армию и флот, пополнять их с помощью рекрутской системы. К концу XVIII в. социально-экономические отношения в рамках крепостной системы достигли такого уровня развития, что Россия превратилась в ведущую европейскую державу не только в военно- политическом, но и в экономическом отношении. Европеизация элиты общества способствовала проникновению в
Россию западных эталонов социального бытия и заставляла передовое дворянство с затаенным, а потом и открытым гневом смотреть на положение крепостных крестьян. В ту пору и даже позже обществу не было дано понять, что крепостничество — явление вторичное.
Успехи крепостной экономики, ее способность сохранить внутреннюю стабильность, что было особенно важно в годы социальных потрясений, охвативших Европу под влиянием Французской революции, вынуждали правящие круги России отказаться от мысли кардинальной перестройки крепостной системы. Несмотря на неоднократно раздававшиеся в екатерининские и александровские времена призывы к освобождению крепостных крестьян, сложившаяся система не реформировалась, не имела условий для внутренней эволюции, в ней нарастали кризисные явления. Участие в наполеоновских войнах, истощившее государственную казну и поставившее страну на грань финансового банкротства, хозяйственное разорение 1812 г., затронувшее основные западные губернии Европейской России, запоздалое начало промышленного переворота, который был объективной потребностью, своим следствием имели необратимый социально- экономический кризис, который современники понимали как кризис крепостной системы.
Барщина и оброк. Наиболее острые формы кризис крепостного хозяйства принял в районах развития помещичьего товарного производства зерна. Его главным проявлением стало, как уже было указано, расширение барской запашки и барщинных работ, сокращение крестьянских наделов в земледельческих губерниях. Это было связано со стремлением помещиков производить как можно больше зерна на продажу, удовлетворяя растущие потребности внутреннего рынка и получая стабильные доходы от хлебного экспорта. Тем самым под влиянием товарно-денежных отношений разрушалась структура натурального крепостного хозяйства.
Безудержное стремление к повышению норм эксплуатации крепостных крестьян приводило к тому, что помещики практически повсеместно отказались от натурального оброка, повышали денежный оброк и одновременно переводили крестьян на барщинные работы. В оброчных имениях по 16 нечерноземным уездам в среднем с 70—80-х гг. XVIII в. до 50-х гг. XIX в. денежный оброк вырос с 3 до 10,5 руб. серебром, а по 17 черноземным уездам — с 4,4 до 9,5 руб. серебром. Там, где в XVIII в. уровень оброка был высоким, общий рост его был сравнительно меньшим, что свидетельствует о доведении размеров оброка до максимального уровня.
В нечерноземных губерниях две трети крестьян находились на оброке и в основном были заняты отходным промыслом. В Ярославской и Костромской губерниях таких крестьян было уже свыше 90 %. По всей России ходили ярославские офени, в разнос торговавшие мелким галантерейным товаром, в трактирах славились ярославские половые. В дореформенное время помещики постоянно повышали сумму денежного оброка, что в конечном счете вело к усугублению двойственности положения их крепостных, чья «вольность» вне деревни была следствием растущей крепостной эксплуатации. Падение ценности бумажных денег вело к тому, что в номинальном исчислении в дореформенный период оброк нередко возрастал в 5–7 раз, что служило источником постоянных крестьянских жалоб. Нередки были случаи, когда зажиточные крестьяне платили оброк в несколько сот и даже в две-три тысячи рублей с души.
Если денежный оброк был выгоден помещикам нечерноземной полосы, то в целом по России в первую половину XIX в. наблюдалось увеличение числа барщинных крестьян. В начале века их было 56 %, к отмене крепостного права они составляли 71,5 %. Это означало, что помещики черноземных и степных губерний все больше вынуждали крепостных крестьян отказываться от посторонних заработков ради повышения товарности помещичьего хозяйства. Происходило сокращение крестьянского надела с одновременным увеличением барской запашки. В некоторых губерниях Черноземной России в первую половину XIX в. она увеличилась в полтора-два раза. Некоторые помещики еще с XVIII в. делали попытки рационализировать барщину, учитывая не число дней и часов, проведенных на ней крестьянами, но «известное количество работы, произведенное мужчиною, женщиною или лошадью». Данная тенденция хорошо описана декабристом Н. И. Тургеневым: «Некоторые помещики не довольствуются тремя днями в неделю и заставляют иногда, во время уборки хлеба, работать своих крестьян несколько дней поголовно. Иные отдают им только два дня в неделю. Иные оставляют у крестьянина только одни праздники, и в таком случае иногда дают всем крестьянам месячину, так что они беспрестанно работают на господина, не имея ничего, кроме выдаваемого им ежемесячно количества хлеба». Это был своеобразный возврат к практике XV–XVI вв., когда на месячине содержались холопы-страдники, т. е. рабы, работавшие на боярских полях. Таким образом, крайние формы крепостнической эксплуатации в виде месячины становились неотличимы от рабства. Грань, разделяющая эти типы отношений, почти исчезла: юридически помещик не мог лишь убить крепостного.
Разумеется, подобный тупиковый путь не способствовал развитию ни помещичьего, ни крестьянского хозяйства. Месячина была лишенной рационального экономического обоснования попыткой интенсификации барщины и наглядно свидетельствовала о глубоком кризисе крепостных отношений. Перевод крестьян на месячину обычно вел к развалу помещичьего хозяйства.
Работа крепостных на помещика, занимающегося товарным производством зерна, часто была неэффективной. В статье «Охота пуще неволи», где доказывалось преимущество «охотного», вольного труда, славянофил Кошелев писал: «Взглянем на барщинскую работу. Придет крестьянин сколь возможно позже, осматривается и оглядывается сколь возможно чаще и дольше, а работает сколь возможно меньше, — ему не дело делать, а день убить. На господина работает он три дня и на себя также три дня. В свои дни он обрабатывает земли больше, справляет все домашние дела и еще имеет много свободного времени». Кошелев был крупным помещиком, и, по его свидетельству, без «усердного надсмотрщика» барщина была невозможна. И такая практика была распространенной.
