ока она из его друга превратилась чуть ли не во врага.
– Он еще очень слаб, – признался Рори.
– Но ты же не сомневаешься, что он выживет. – Это был не вопрос. Брайану нужен был только такой ответ.
– Думаю, что так, – ответил Рори, оглянувшись на Изабел.
Брайан кивнул ей, молча мирясь с ее присутствием. Он что-то сказал Рори, и мальчик снова на нее посмотрел. На этот раз в его глазах промелькнул гнев. Еще одно звено в цепи, которую выковал ее отец.
Изабел встала и молча закрыла дверь, чтобы не видеть неодобрительных взглядов и не слышать презрительного шепота.
Она села возле Аласдера и погрузилась в мысли о том, что могло бы быть. Если бы их жизнь сложилась иначе, Аласдер мог бы быть ее другом детства. Они вместе носились бы по лесам и полям. Она показала бы ему бусы из синих камней – сокровище, которое нашла в Гилмуре. А он, как истинный шотландский помещик, преподнес бы их ей в качестве подарка за то, что она любит крепость так же преданно, как он.
И однажды их дружба могла бы перерасти в нечто большее.
Однако теперь все, что они могли бы чувствовать друг к другу, заслонила правда реальной жизни. Аласдер был человеком принципа, а она – дочерью Драммонда.
Изабел прижалась лбом к руке Аласдера и закрыла глаза, прислушиваясь к его дыханию. День уже клонился к вечеру. «Стойкий» тихо покачивался на волнах, и плеск воды убаюкивал. Но заснуть Изабел не могла. Она держала Аласдера за руку, будто защищая его своим присутствием.
Любовь к Аласдеру сделала ее непобедимой. Но если она его потеряет, для нее это будет равносильно смерти.
– Не понимаю, почему это я должен остаться, – пожаловался Дуглас Дэниелу, глядя, как корабль Макреев покидает Лондон.
– Потому что ты самый младший, – объяснил Дэниел. – Младшими всегда командуют. И они, как правило, избалованы.
Дуглас сжал кулаки.
– Я не избалован, Дэниел. Я – Макрей, пусть и самый младший.
Дэниел и сам не понимал, почему братья оставили Дугласа на его попечении. Возможно, они хотели, чтобы их младший брат набрался побольше опыта в мореплавании. А может быть, Дуглас стал таким надоедливым, что перед братьями встала дилемма – либо оставить его с Дэниелом, либо швырнуть за борт.
Дэниел спрятал улыбку. Не надо показывать Дугласу, как он его развеселил. Дуглас был истинный Макрей, неотъемлемая часть клана – упрямый и гордый, несмотря на юный возраст и отсутствие опыта.
Но он всему научится, подумал Дэниел, особенно если не позволять ему задаваться.
– Я еще несколько недель не увижу Шотландию.
– Нет, не так долго. К тому же ты можешь сделать так, чтобы мы смогли отплыть раньше.
– Это каким же образом?
– Будешь моим секретарем, – сказал Дэниел, взъерошив волосы Дугласа.
Мальчик отпрянул и, словно петух, важно выпятив грудь, сказал:
– Я буду капитаном собственного корабля, а не каким- то там секретарем.
– Иногда это означает одно и то же. – Дэниел уже не пытался скрыть улыбку. – Кто, по твоему мнению, отвечает за содержание трюма? И с кого берут слово, когда загружают товары? И кого винят, если не хватает хотя бы щепотки чая?
Не дождавшись от Дугласа ответа, Дэниел вручил ему декларацию судового груза.
– Винят капитана, вот кого. На этом корабле я командую вместо твоего брата, так что я не потерплю мятежа.
Дуглас выглядел недовольным, однако декларацию взял.
– Все-таки это лучше, чем быть юнгой, – буркнул он.
– К концу дня ты, возможно, изменишь свое мнение. – Дэниел кивнул в сторону ближайшего пирса. – Надо проверить более ста бочек, прежде чем прибудут фургоны. Постарайся умерить свое раздражение, Дуглас, – добавил Дэниел, надеясь, что у мальчика хватит ума последовать его совету. – Начни пересчитывать ящики и бочки до того, как их погрузят на борт. Эту работу лучше делать на берегу, чем в трюме.
Дэниел наблюдал, как младший Макрей с недовольным видом протопал по палубе, а потом спустился по трапу.
Настоящий Макрей, подумал Дэниел.
Возможно, он ненормальный, думал про себя Фергус Макрей. Эта дорога до Гилмура наверняка закончится мозолями от протеза и болями в руках.
Ему предстоял долгий путь. Поэтому, перекинув свою палку через плечо, он надел на нее сумку, а себе сделал костыль из трех связанных вместе кусков дерева. Середину он укрепил с помощью железного стержня, а верх обмотал куском старой тряпки. Но эта «подушка» оказалась недостаточной. Он понял это после того, как костыль стал впиваться ему в подмышку.
Кто эта женщина, которую он видел в Кормехе? И неужели возможно, чтобы в Гилмуре, после стольких лет, появился кто-то из Макреев?
«Оставь надежды для других, Фергус», – посоветовал он себе. Жизнь и без того тяжела, так что не стоит напрашиваться на еще большие трудности.
Но разве это не было бы замечательно – вернуться в свой дом и увидеть там не англичан, а своих соотечественников? Как тяжело переносить одиночество, особенно после того, как он потерял Ли. Хорошо бы найти хотя бы одного человека, который помнил его с детства и мог бы сказать ему, подмигнув: «Каким же ты был неуклюжим дурачком, Фергус».
Воспоминания захлестнули Фергуса. Вот он со своим братом убегает и прячется, чтобы избавиться от надоедливой сестры. Вот собирает для Ли колокольчики и щекочет ими ей щеку. Эти воспоминания сейчас казались ему особенно дорогими, потому что он потерял всех, кого любил: Ли – из-за своей гордости, брата Джеймса – во время сражения при Куллодене, а сестры Летис не стало уже много лет назад.
Он ускорил шаг, заставляя себе пройти расстояние, которое он себе намечал на каждый день. Всю жизнь он жил так – намечал себе цель и шел к ней, необращая внимания ни на неудачи, ни на тех, кто его отговаривал, Отметив место на горизонте, он поклялся, что дойдет до него до наступления темноты.
Его подстегивала одна-единственная мысль – он возвращается домой. В Гилмур.
Глава 30
Аласдер просыпался постепенно. Забытье уходило, словно тучи в ненастную погоду – слой за слоем. Несколько минут он лежал, глядя в деревянный потолок и размышляя о том, как он здесь оказался.
Осторожно повернув голову сначала в одну сторону, потом в другую, он с удовлетворением отметил, что сейчас чувствует лишь тупую боль, а не те удары тысяч молотов, которые прежде били по черепу, как по наковальне. Потом Аласдер медленно сел и спустил ноги, удивившись своему облачению – на нем была его широкая шерстяная ночная рубашка.
– Надевай ее, Аласдер. Ночи на корабле холодные.
– Спасибо, мама, – вежливо говорил он, принимая сверток. Но он знал, что положит и эту рубашку в комод вместе со всеми остальными.
– Пусть он лучше возьмет себе в компаньонки русалку, чтобы согреться, – смеялся кто-нибудь из его братьев.
Летис Макрей поднимала одну бровь, и в комнате наступала тишина. Братья уже были совсем взрослыми, но мать и сейчас частенько их поругивала.
Однако все мысли о семье исчезли, когда Аласдер увидел Изабел, свернувшуюся калачиком на соломенном тюфяке в углу каюты. Он проспал много ночей в такой позе в начале их знакомства и знал, как она неудобна. Но почему она решила спать отдельно от него?
– Изабел, – тихо позвал он, и она сразу же открыла глаза.
Аласдер поднял руку и удивился тому, что она дрожит. Изабел вскочила и, сжав его руку, прижалась к ней щекой.
– Что произошло? – недовольно спросил он. Почему у него во рту привкус гари, а все тело болит так, будто его лягнула лошадь или его проволокли через всю Шотландию?
Память постепенно, по кусочкам, возвращалась к Аласдеру. Это было похоже на то, как однажды ему пришлось увидеть французское пиратское судно, нападавшее на английский торговый корабль и методично обстреливавшее его из пушек от кормы до носа.
Аласдер вспомнил зловоние гари, едкий запах горящей соломы, плач детей, а на этом фоне – чье-то лицо, презрительное и насмешливое.
– Мы в Гилмуре, – сказала Изабел. – На борту «Стойкого».
Она наклонилась над ним и поцеловала, окропив теплой слезой.
– Все хорошо, – постарался он утешить ее, но она только улыбалась, прижавшись щекой к его ладони, понимая, что это всего лишь бравада. Он чувствовал себя таким слабым, будто был новорожденным младенцем.
– Как долго я спал?
– Несколько дней.
– Несколько дней, – эхом отозвался Аласдер.
– Нужно было время, чтобы затянулась рана. Сейчас твой взгляд уже не затуманен и ты не такой бледный. – Изабел отвела волосы с его лба. Ее рука пахла травами и сандаловым деревом.
– Ты использовала китайские снадобья?
– Да. Ты чувствуешь себя лучше?
– Я чувствую себя так, будто десять лошадей били меня своими копытами. – Аласдер взглянул на ночную рубашку и улыбнулся. – А за это я должен благодарить тоже тебя?
Изабел зарделась, словно разделяя его воспоминания о ночной рубашке: вот она сидит в постели после их первой брачной ночи и улыбается ему, а вот старается прикрыть свою наготу, когда он втирает мазь в ее кожу, а потом быстро надевает на нее ночную рубашку, чтобы не поддаться искушению.
– Брайан просил сообщить ему, как только ты проснешься. У тебя есть силы, чтобы принять его?
Аласдер кивнул, чтобы скрыть внезапно нахлынувшее на него желание дотронуться до Изабел руками, которые помнили все изгибы ее тела, и губами, помнившими вкус ее поцелуев. Возможно, это объяснялось тем, что смерть подошла к нему слишком близко, а сейчас он празднует возвращение к жизни. А может, просто потому, что это была Изабел.
– Но не раньше, чем я умоюсь
