наружу. — Я знал, что тебе захочется их иметь, тем более раз ты вынуждена жить с убийцей своего брата. Они утешат тебя и будут напоминать, что ты — графиня Рокбурн и всегда ею останешься. Я позволил себе, — добавил он, когда пришло время отъезда, — выбросить твой собственный стяг, стяг Рокбурнов — пусть он взовьется средь наших над павильоном на завтрашнем турнире. Я подумал, тебе захочется, чтобы он стоял там, над тобою, когда будешь оттуда смотреть, как мы бьемся с убийцей возлюбленного твоего брата Уильяма.
Дженни была так удручена болезненными переживаниями и ощущением вины, что едва могла говорить, а выйдя из палатки отца на меркнущий дневной свет, обнаружила, что все, кого она не увидела по приезде, собрались теперь в ожидании, когда можно будет ее поприветствовать. Казалось, сюда прибыла вся деревня близ Меррика имеете со всеми ее родичами мужского пола.
— Мы скучаем по тебе, крошка, — сказал оружейник.
— Мы заставим тебя завтра гордиться нами, — объявил дальний кузен, никогда прежде ее не любивший. — Точно так, как мы сами гордимся, что ты шотландка!
— Король Иаков, — объявил отец, обращаясь к ней доверительным тоном, который, однако, был хорошо слышен всем и каждому, — просил меня передать тебе его личные приветствия и сказать, что он заклинает тебя никогда не забывать гор и торфяников своей родины.
— Не забывать? — отвечала Дженни сдавленным шепотом. — Как я могу забыть?
Отец обнимал ее долго и нежно, и с его стороны жест этот был столь необычным, что Дженни едва удалось сохранить самообладание и удержаться от просьб не возвращаться в Клеймор.
— Я надеюсь, — добавил он, подводя ее к лошади, — твоя тетка Элинор надлежащим образом всех вас лечит?
— Лечит нас?. — тупо переспросила Дженни.
— Э-а-э… — Он быстро поправился и неопределенно уточнил:
— …готовит отвары и снадобья, находясь при тебе? Чтоб ты была здорова?
Дженни с отсутствующим видом кивнула, сжимая кинжал Уильяма, смутно припоминая многочисленные походы тетушки Элинор в лес за травами. Она уже садилась в седло, когда отчаянный, умоляющий взгляд Бренны напомнил ей наконец об осторожно сформулированной просьбе сестры, переданной на словах вчера вечером.
— Отец, — сказала она, поворачиваясь к нему и искренне желая получить благоприятный ответ, — нельзя ли Бренне поехать со мной и провести вечер в Клейморе? Мы приехали бы на турнир вместе.
Лицо отца на миг отвердело, потом на губах появилась слабая улыбка, и он тут же кивнул.
— Ты можешь гарантировать ее безопасность? — спросил он, словно бы спохватившись.
Дженни кивнула.
Еще несколько минут после того, как Бренна и Дженни ускакали со своим вооруженным эскортом, граф Меррик простоял у палатки с Малькольмом, наблюдая за ними.
— Как по-вашему, все получится? — спросил Малькольм, сверля спину Дженни холодным презрительным взглядом.
Лорд Меррик кивнул и уверенно отвечал:
— Ей напомнили о долге, а чувство долга в ней таково, что преодолеет любую похоть, какую она испытывает к мяснику. Она будет сидеть в нашем павильоне, она будет радоваться не за англичан, а за нас на глазах у своего мужа и его народа.
Не пытаясь скрыть ненависть к сводной сестре, Малькольм задал подлый вопрос:
— Будет ли она радоваться, когда мы убьем его на поле? Я сомневаюсь, В ночь нашего приезда в Клеймор она чуть не кинулась к нему и буквально молила простить за то, что упрашивала вас отослать ее в аббатство.
Лорд Меррик повернулся кругом, и глаза его блестели как льдинки.
— В ее жилах течет моя кровь. Дженни любит меня.
Она покорится моей воле — уже покорилась, хоть и не поняла этого.
Двор был залит оранжевым пламенем факелов и переполнен улыбающимися гостями и восхищенными слугами, наблюдающими, как Ройс посвящает в рыцари оруженосца Годфри. Ради безопасности присутствующих шести сотен гостей и трех сотен вассалов и слуг решено было провести эту часть церемонии во дворе, а не в церкви.
Дженни тихо стояла недалеко от центра, с почти незаметной улыбкою на устах, и печали ее отступили на время под воздействием торжественного обряда и присущей ритуалу помпезности. Оруженосец, мускулистый юноша по имени Бадрик, стоял на коленях перед Рейсом, обряженный в символическую длинную белую тунику, красный плащ с капюшоном и черный камзол. Он сутки постился, провел Ночь в церкви в молениях и раздумьях, на восходе солнца исповедался брату Грегори, прослушал мессу и причастился Святых даров.
В данный момент другие рыцари и несколько леди из числа гостей совершали обряд «вооружения»— каждый из них выносил по одной принадлежности новеньких сверкающих доспехов и складывал рядом с Бадриком к ногам Ройса. Когда была принесена и положена последняя, Ройс поднял глаза на Дженни, державшую золотые шпоры, главный символ рыцарства.
Подхватив длинную юбку зеленого бархатного платья, Дженни шагнула и положила их на траву у ног Ройса. Наклоняясь, она взглянула на золотые шпоры на кожаных, натянутых до колен сапогах Ройса и вдруг подумала, было ли его посвящение в рыцари на поле битвы при Босворте хоть сколько-нибудь похожим на это грандиозное торжество.
Годфри улыбнулся ей, выступил вперед, неся на вытянутых руках последнюю и самую важную деталь снаряжения — меч. После того как и меч занял свое место рядом с Бадриком, Ройс задал юноше три вопроса тихим и строгим голосом. Похоже, что ответы Бадрика явно удовлетворили Ройса, и он кивнул. Засим последовала традиционная акколада9; Дженни невольно затаила дыхание, когда Ройс широко размахнулся и звонко ударил Бадрика по лицу.
Брат Грегори быстро огласил церковное благословение новому рыцарю, воздух наполнился радостными криками, сэр Бадрик поднялся, и к нему подвели коня. Соблюдая традицию, он взлетел в седло без помощи стремян и достойнейшим образом объехал переполненный двор, швыряя слугам монеты.
Леди Катарина Мельбрук, симпатичная брюнетка, всего чуточку старше Дженни, подошла к ней и улыбнулась, наблюдая за гарцующим на коне под аккомпанемент менестрелей рыцарем. На прошлой неделе Дженни с изумлением обнаружила, что кое-кто из англичан нравится ей, и изумилась еще больше, когда показалось, что и они ее приняли.
Подобное отношение к ней так разительно отличалось от их поведения на свадебном вечере в Меррике, что у нее остались кое-какие сомнения на сей счет. Однако Катарина Мельбрук стала единственным исключением, заводя откровенные и дружелюбные разговоры, и Дженни полюбила ее и прониклась доверием с самого первого дня, когда та, хохоча, заявила:
— Слуги болтают, будто вы — нечто среднее между ангелом и святой. Нам рассказывали, — поддразнила она, — как вы два дня назад разжаловали своего управляющего за то, что он высек кого-то из ваших вассалов. А с провинившимся пареньком, поразительно метким охотником, обошлись более чем милосердно.
С этого момента завязалась их дружба, и Катарина постоянно оказывалась у Дженни под рукой, помогая вести дела и распоряжаться слугами, когда они с тетушкой Элинор разрывались на части.
В данный момент она отвлекла внимание Дженни от сэра Бадрика, шутливо заметив:
— Известно ли вам, что ваш супруг и сейчас сверлит вас взглядом, который даже мой совершенно неромантический муж называет «нежным»?
Дженни невольно устремила взор в ту сторону, куда смотрела Катарина Мельбрук. Ройса окружала толпа гостей, среди которых был и лорд Мельбрук, и он, кажется, был поглощен завязавшейся среди мужчин беседой.
— Он отвернулся в тот самый момент, как вы взглянули, — фыркнула Катарина. — Однако вчера вечером он смотрел совсем по-иному, когда лорд Брафтон таскался за вашими юбками. То был взгляд бешеного ревнивца. Кто б мог подумать, — перескакивая с одного на другое, болтала она, — что наш дикий Волк станет ласковее ручного котенка меньше чем за два месяца после женитьбы?
— Он не котенок, — возразила Дженни с таким чувством, что у Катарины вытянулось лицо.
