выпущенная из лука стрела. И вот Блузетт уже скакала галопом, держась в седле прямо, по-мужски. Она крепко вцепилась в шею лошади, криком заставляя ее мчаться все быстрее и быстрее.
Герцог пришпорил коня и погнался за девушкой. Нужно было немедленно ее остановить, пока не случилось несчастья.
Но, поравнявшись с Блу, Томас внезапно решил не прерывать ее бег и молча обогнал безрассудную всадницу. Оглянувшись, он увидел, как сияет от радости ее лицо, и у него перехватило дыхание.
Шляпка Блу улетела, шпильки выпали из прически, и блестящие на солнце волосы развевались на ветру черной шелковой волной. Но больше всего Томаса потрясло выражение ее глаз. Оно навсегда врезалось ему в память. Конечно, Блузетт была испугана, но лицо ее светилось исступленным восторгом. Щеки были влажными от слез. То были слезы восхищения. Из горла рвались ликующие крики, она громко смеялась. Никогда прежде не доводилось Томасу видеть такого лица. В нем была первозданная красота, неукротимость, неистовство чувств, как будто нечто, скрытое глубоко внутри, вдруг вырвалось наружу.
Когда всадники остановились на конюшенном дворе, Блу перекинула ногу через седло и соскользнула на землю, опьяненная бешеной скачкой. Раскинув руки, она принялась кружиться волчком, подняв к солнцу восторженное лицо. Ее длинные, до талии, волосы обвивались вокруг нее, подчиняясь движениям этого неистового танца.
– Это было потрясающе! Потрясающе! – Щеки Блу были мокрыми от слез. Глаза же сияли. – Ох, Томас, это было похоже на полет! – Блу подбежала к Герцогу и положила руки ему на плечи. Он схватил ее за талию и закружил в воздухе. Ему словно передались ее восторг и радостное оживление. – Как будто мы с лошадью стали одним целым и, словно птицы, парили над землей! О Господи! Если бы это никогда не кончалось! Мне бы хотелось, чтобы это длилось вечно.
Когда они ехали сюда в карете, Блу принимала самые соблазнительные позы, играя роль покорительницы сердец. Питая отвращение ко всему искусственному, Томас, забавляясь, наблюдал за всеми ее уловками. Но сейчас Блузетт была по-настоящему притягательна. Томас едва владел собой.
Охваченная неземным восторгом, она стояла перед ним искренняя и открытая. Ее черные волосы сверкали в лучах солнца, а щеки и шея казались золотистыми. Сжимая в ладонях узкую теплую талию Блу, Герцог чувствовал, как дрожит ее тело от пережитого упоения полетом.
Как же он хотел ее. От желания у Томаса мутилось в голове. Тело его горело, становясь то твердым как камень, то мягким как воск. Эта женщина была нужна ему как воздух. Он хотел разделить с ней упоительное ощущение исступленного восторга, сжимая ее в своих объятиях, растворяясь в ней. Ему хотелось самому быть источником этого ликования, этой радости, этого внутреннего света. Томас поставил девушку на ноги и прижал ее к себе, податливую и трепещущую. Чувствуя кожей жар ее тела, он невольно застонал, будто от ожога. Его плоть пробудилась, заявляя о себе настойчиво и мучительно. Не в силах выпустить Блу из рук, он лишь еще теснее приник к ней, вбирая в себя это ошеломляющее чувство.
– Спасибо, Томас, – прошептала Блу хриплым от волнения голосом. – Спасибо тебе за сегодняшний день.
И в следующее мгновение она вырвалась из его объятий и стремглав побежала через двор к Месье, радостно смеясь и бормоча что-то бессвязное. И Томас внезапно почувствовал себя опустошенным, словно Блу забрала с собой часть его самого. Он стоял и смотрел на ее развевающиеся юбки, не в силах сбросить с себя наваждение. Да что, черт возьми, с ним такое происходит?
Блу оживленно рассказывала о своей волнующей скачке все время перед обедом, за обедом и после обеда.
– О Боже! – внезапно воскликнула она, прижимая руку к губам и виновато глядя на Сесил. – Мне так жаль. Я совершенно не подумала… – Блу окинула взглядом кресло Сесил, и ее щеки залились краской стыда. – Ты, должно быть, так скучаешь по верховой езде, а я тут трещу, словно глупая сорока. Сможешь ли ты меня простить?
– Ну конечно, – ответила Сесил, ласково касаясь руки Блу. – Дорогая, я еще никогда не видела тебя в таком восторге. И мне нравится слушать тебя. Интересно, что сказал Эдвард, когда ты уселась на лошадь, как мужчина, расставив ноги, и умчалась вперед?
– Ты не должна больше так делать, – вмешалась леди Кэтрин, пытаясь скрыть улыбку. Ее лицо приняло задумчивое выражение. – Мне всегда хотелось лететь быстро, как ветер. А тебе, Трембл? Конечно, – поспешно добавила она, – я никогда бы себе такого не позволила. Где это видано, сидеть на лошади по-мужски?
Позже, слишком взволнованная, чтобы уснуть, Блу лежала в темноте у себя в спальне и прислушивалась к храпу горничной за стеной. Внезапно девушка вспомнила, как Томас закружил ее в воздухе, а потом крепко прижал к себе, и мгновенно волна желания прошла по ее телу, наполняя его жаркой истомой. Щеки Блу вспыхнули, дыхание стало прерывистым. Она вновь ощутила прикосновение его груди и бедер, жар его восставшей плоти, аромат крепкого, мускулистого тела. Блу заворочалась в постели и прижала пылающее лицо к прохладной подушке.
Странно, удивленно думала Блу, в карете, по дороге к конюшням, она тщетно пыталась воспламенить герцога. Это было отнюдь не просто под хмурым осуждающим взглядом Месье. Возможно, поэтому она и потерпела неудачу. И вот, когда она вовсе не собиралась соблазнять Томаса, когда у нее и в мыслях не было кокетничать с ним, Герцог неожиданно загорелся. Получалась какая-то полная бессмыслица.
С глубоким вздохом Блу вынуждена была признать, что в делах любви существует слишком много непонятного для такого новичка, как она. Тогда Блузетт по-настоящему пожалела, что рядом нет Изабеллы. Ей хотелось бы задать подруге так много вопросов.
И все же одно было ясно. Она наконец поняла, что имели в виду Томас и Месье, предупреждая, что игра может оказаться опасной. Блу была слишком неопытной, чтобы следовать правилам.
И теперь, лежа в темноте, думая о благородной, великодушной Сесил и вспоминая странное мгновение счастья, пережитое сегодня вместе с Томасом на краю леса, Блу впервые заколебалась. Так ли уж она права? До сих пор ей не приходило в голову, что затеянная ею игра может выйти из-под контроля.
– Томас! Кажется, вы сейчас за сотню миль отсюда. – Лорд Уайтсолл заговорщически подмигнул сэру Лорену Баттерси. – Если бы я не знал его так близко, я бы сказал, что наш Томас ранен стрелой Купидона.
Изысканно одетые молодые люди медленно прогуливались по открытой террасе трактира, поддеревьями, при свете множества крошечных огоньков, сверкающих в ветвях. Время от времени друзья останавливались, чтобы рассмотреть какую-нибудь яркую картину, украшавшую скрытый от посторонних глаз уединенный кабинет. Наконец они покинули кабачок и, отвечая на приветствия, смешались с толпой, запрудившей Воксхолл.
Сэр Лорен Баттерси сложил руки за спиной и, улыбаясь, искоса взглянул на Томаса.
– Будем надеяться, это любовный недуг. Помните, как равнодушно отнесся Томас к моим страданиям, когда я места себе не находил из-за коварства леди Джейн? Подобная безжалостность должна быть наказана. Будет справедливо, если этот бесчувственный негодяй тоже немного помучается.
– Что за чушь вы несете? – воскликнул Томас, с подозрением оглядывая своих друзей.
В ответ они обменялись понимающими взглядами и рассмеялись.
– Держу пари, это любовь, – заявил лорд Уайтсолл.
– Очень похоже на то, – согласился Баттерси, заглядевшись на кокетку в маске, пытавшуюся привлечь его внимание зазывным! движениями веера. – Только представьте себе, влюбиться в собственную невесту! Как это скучно.
– Я вовсе не влюблен.
– Ну, если это не любовь, то, должно быть, похоть, – рассмеялся Баттерси. – Кстати, раз уж мы затронули эту тему, не завершить ли нам вечер у мадам Жоржетты? Помнится, Хамфершир как-то говорил мне, что там появилась новая девушка, шведка, и это нечто особенное. Или вы слишком погружены в меланхолию, чтобы сейчас развлекаться, Томас?
– Разумеется, нет, – кисло возразил Герцог. Чем больше он думал над предложением приятеля, тем больше оно ему нравилось. Заведение мадам Жоржетты именно то, что ему сейчас нужно. Там он сможет привести свои мысли в порядок. Баттерси прав. Это чистая похоть. Она туманит ему разум. У него слишком давно не было женщины. Воспрянув духом, Томас последовал за своими друзьями к двухэтажному особняку на окраине Уэст-Сайда.
Но красивая, аппетитная шведка не пробудила в нем интереса. У шведки – ее звали Хельга – были прямые белые, как лен, волосы вместо черных, как знойная ночь, кудрей. Ее лицо было круглым, а не овальным, и у нее не было ямочки на подбородке. Она была слишком высокой. И груди у нее оказались грушевидные, заостренные, а не полные и округлые. Почему ему хотелось находить в ней все новые и новые несоответствия, Томас и сам не знал. Он не испытывал ни малейших признаков вожделения, и это его бесило. Но он ничего не мог с собой поделать.
Куря сигару и потягивая лучшее вино Жоржетты в ожидании своих друзей, Томас пытался найти ответы на мучившие его вопросы. Но все было тщетно.
Ясно только одно. Ему больше не нужна просто женщина, любая, какая угодно. Невероятное напряжение, которое не отпускает его в последнее время, нельзя объяснить простой похотью.
Но если это не похоть, тогда что это? Охваченный гневом и отчаянием, Томас швырнул в камин свой бокал с вином.
Глава 15
Сентябрь наступил слишком быстро. Ночи стали прохладными, и леди с Гросвенор-сквер посмеивались над Блузетт, Месье и Моутоном, которые постоянно жаловались на холод и требовали разжечь камин. Мадам Трюффо приезжала
