куснув его за плечо.
Поставив ее на ноги возле кровати, он взял в ладонь ее грудь.
Она выгнулась ему навстречу, предвкушая продолжение. Взяв губами сосок, он поиграл с ним языком и зубами, дразня чувствительную плоть. Волны наслаждения пробежали по ее телу при его прикосновении. Она тихо застонала. Он переключил внимание на другую грудь, и она подумала, что долго на ногах не продержится.
Он опустился перед ней на колени, поцеловал ее плоский живот, потом его губы спустились ниже. Она запустила пальцы в его волосы на затылке, понуждая продолжать, но понимала при этом, что будет лучше, если она позволит ему делать все, что заблагорассудится. Сама же она хотела одного: чтобы он не останавливался.
Он вдруг поднялся с колен и осторожно толкнул ее на кровать. Она улыбнулась ему, удивляясь, что может улыбаться, что вообще может дышать. Потом он раздвинул ее ноги. Прохладный ночной воздух коснулся Джудит, и она замерла в ожидании, когда его пальцы прикоснутся к ее лону. Ей хотелось почувствовать там его губы, его пальцы, его пенис. Он еще и не прикоснулся к ней там, а ее плоть уже пульсировала от желания. Интересно, знал ли он об этом? Наверное, знал. Его пальцы, миновав кудряшки, охранявшие вход в самое интимное местечко, прикоснулись к ней там, причем так осторожно, что она не могла бы с уверенностью сказать, было ли это на самом деле. Это было всего лишь обещание. Она слегка приподняла бедра, его пальцы легонько дотронулись до центра ее желания, и она, тихо охнув, замерла. Ей безумно хотелось большего. Джудит застонала. Что правда, то правда, он заставлял ее поплатиться. Да еще с какой утонченностью! Раскинув руки, она ухватилась за покрывало, стараясь не двигаться, словно принося себя в жертву какому-то божеству плотских утех. Все ее существо сосредоточилось на его медленных прикосновениях.
Наконец вместо пальцев там оказались его губы. Она шумно втянула воздух и еще крепче ухватилась за покрывало. Все мысли испарились из ее головы, осталось лишь наслаждение. Наслаждение от ласк его губ, его языка. Она целиком переместилась в мир чувств. Джудит смутно слышала какое-то странное поскуливание и не сразу поняла, что эти звуки исходят от нее. Ее внутреннее напряжение нарастало.
Гидеон неожиданно остановился, и она вскрикнула от отчаяния. Он лег на кровать и, расположившись между ее ног, не теряя ни мгновения, вошел в ее плоть. Она судорожно глотнула воздух и приподняла бедра ему навстречу. Большой, горячий, твердый, он заполнил ее идеально. Она обвила ногами его талию, понуждая проникнуть еще глубже. Он вошел глубже, потом вышел почти полностью, затем повторил вторжение еще, еще и еще. Она приспособилась к заданному ритму, и они стали двигаться в унисон. Кровать раскачивалась вместе с ними, и Джудит подумала, что полог может рухнуть. Но ей было все равно. Кроме них двоих, ничто на свете не существовало. Темп ускорялся, и наконец она испытала мучительную сладость оргазма. Она вскрикнула. Мгновение спустя он снова погрузился в ее плоть и, содрогнувшись, зарычал, как это делает мужчина, не ожидавший столь бурной реакции со своей стороны.
Придя в себя, он перекатился на спину, не выпуская ее из рук. Они лежали вместе, как одно целое, и сердца их бились рядом. Больше всего ей хотелось бы так и оставаться в его объятиях целую вечность. И не только потому, что он был превосходным любовником. Это не было для нее неожиданностью. Но было в их совокуплении что-то более значимое, чем плотское наслаждение, хотя она пока не могла бы сказать, что это такое. Возможно, все объяснялось тем, что этот мужчина был действительно очень, очень хорош и спокойно преступил грань дозволенного.
– Это было… – Она хихикнула. – Должна признаться, это было очень мило.
– «Мило»? – насмешливо переспросил он. – По-моему, это было гораздо больше чем «мило». «Мило», – сказал он, целуя ее в нос, – это какое-то розовое слово.
– Вздор. В нем нет ничего розового, – рассмеялась она. – А ты как бы назвал это?
– Ну-у, – задумчиво произнес он, – я назвал бы это восхитительным.
Она приподняла бровь.
– Значит, «мило» – розовое слово, а «восхитительно» – приемлемое? А я думаю, что «восхитительно» – почти такое же розовое слово, как «мило».
– Ладно, пусть будет так, – сказал он с глубокомысленным видом, который производил весьма странное впечатление на лице абсолютно голого мужчины с распластавшейся на нем абсолютно голой женщиной. Она с трудом подавила смех.
– Пожалуй, лучше сказать «потрясающе». Уж в этом-то слове нет ничего роевого. Или даже «великолепно». – Он встретился с ней взглядом. – Да, это самый лучший вариант. – Он неожиданно прижал ее к себе и перевернулся вместе с нею. – И, насколько я понимаю, это будет снова великолепно. – Он поцеловал ее в горло.
Она вздрогнула от удовольствия.
– А что будет потом?
– А потом, дорогая Джудит, – с улыбкой сказал он, – ты должна накормить меня ужином.
– Мне еще никогда не приходилось ужинать в дамском будуаре, – сказал Гидеон, задумчиво потягивая вино. – Ощущение необычное.
– Возможно, потому что это на грани дозволенною? – подсказала сидевшая напротив Джудит, которая явно забавлялась разговором.
– Возможно, – улыбнулся он. Он не мог не улыбаться. Может быть, благодаря этому вечеру он будет улыбаться до конца своей жизни. Ведь каждое его мгновение было великолепно. Гидеон не был уверен, что именно делало этот вечер особенным, что отличало его от всех других вечеров, проведенных с другими прелестными женщинами, но сейчас ему не хотелось размышлять об этом. У них еще оставалось довольно много времени, чтобы наслаждаться жизнью.
Они ужинали в небольшом алькове, выходящем в ее спальню. Он тоже был декорирован в розовых тонах. У Джудит был отличный повар, и ужин оказался также превосходен, как и все остальное. Единственным диссонансом было противное существо, которое она почему-то называла собакой и которое даже сейчас сердито глядело на него из украшенной бантиками корзинки. Собаке он явно пришелся не по душе, и неприязнь была взаимной.
– Тебе это нравится?
– Что? Ощущение недозволенности? Очень нравится, – сказал он, отхлебнув отличного вина. – Трудно представить себе, что это кому-то может не понравиться.
– Тебе часто приходилось испытывать чувство недозволенности? – небрежно спросила она.
Он с трудом подавил смех.
– Почему ты спрашиваешь?
– Из любопытства. Не более того. – Она пожала плечами. – Знаешь ли, я тебе не верю.
– Ты имеешь в виду удовольствие от ощущения недозволенности!
– Нет, этому я верю. Более того, с этим я согласна. – Она поставила локти на стол, переплела пальцы и положила на них подбородок. – Я не верю тому, что ты никогда прежде не ужинал в дамском будуаре. Твоя репутация не позволяет в это поверить.
– Моя репутация? – Он поставил бокал, откинулся за пинку кресла и внимательно посмотрел на нее. За тридцать два года он твердо усвоил, что неразумно признаваться, будто знаешь, о чем именно говорит женщина. Никогда. Обычно бывает лучше притвориться святой невинностью и все отрицать или же, если это не поможет, осторожно признаться в чем-то. – Может быть, приведешь какие-то конкретные примеры?
– Репутация редко поддается конкретизации. Но основывается она на правде.
– Даже твоя репутация?
– Тем более моя. Однако сейчас мы обсуждаем не мою репутацию, а твою. – В ее глазах появилось задумчивое выражение. – А ты, говорят, чрезвычайно циничен и пользуешься своим острым умом словно шпагой. Ты холоден и невозмутим даже в отношениях с женщинами, и мне говорили, что в том, что касается слабого пола, ты самый скрытный из всех твоих друзей. Поэтому очень трудно раскопать какие-нибудь сведения о твоих прежних связях.
Он усмехнулся:
– Именно для этого и требуется скрытность.
– Тем не менее, – продолжила она с самодовольной улыбкой, – мне известно из самых достоверных источников, что ты ужинаешь в дамском будуаре не впервые. Судя по тому, что я слышала, тебе хорошо знакомы поздние ужины с актрисами, оперными певицами или балеринами.
– Но видишь ли, поздний ужин после театрального представления не обязательно происходит в дамском будуаре.
Она нахмурилась:
– Правда?
– Именно так.
– А я всегда думал а, что он происходит именно там. Как в романах.
– Я сужу по собственному опыту и творю о том, в чем уверен.
– Значит, мне придется поверить тебе на слово. – Она внимательно посмотрела на него. – Насколько мне известно, ты был когда-то женат.
Он стиснул зубы. Его злополучный недолгий брак был так давно, что даже самые отъявленные сплетники едва ли о нем помнили, но, как видно, о нем не забыли близкие друзья, хотя и помалкивали. Возможно, ему все-таки придется убить Хелмсли.
– Должно быть, у тебя тоже был продолжительный разговор с нашим общим другом, – уклончиво ответил он.
– А как же? Конечно, был. – Она рассмеялась, и раздражение, вызванное откровениями Хелмсли относительно его прошлого, улетучилось при звуке ее смеха. – Боюсь, что я не так крепка в вопросах морали, как ты. Если ты постеснялся задавать Хелмсли слишком личные вопросы обо мне, то я и не подумала сдерживать свое любопытство. Я спрашивала у него обо всем, что только приходило в голову. – Она одарила его лучезарной улыбкой.
– Обо всем?
– Именно так.
– И тебе удалось узнать что-нибудь интересное? Она тяжело вздохнула:
– Боюсь, что узнала я мало. В основном он просто подтвердил го, что мне уже было известно. Я знала в общих чертах о твоем xapaктepe, о размерах твоего состояния и о
