казалось вечностью. Ее щека по-прежнему лежала на плече Макса, и слезы намочили его рубашку. Она чувствовала жар и тошноту, а также отвратительное головокружение. Единственной опорой была широкая грудь Макса, к которой она прижималась. В таком состоянии Лизетта забыла, как сильно ненавидела его, и была благодарна, чувствуя биение его сердца и ощущая крепкие руки, поддерживающие ее ноющую спину.
На какое-то мгновение ей показалось, что она начинает чувствовать себя лучше. Макс положил девушку на кровать, и комната закружилась перед ее глазами. Она проваливалась в душный мрак, никто и ничто не могло удержать ее. Лизетта машинально вытянула руки, пытаясь спастись. Следы слез на ее лице уже высохли, и до ее ушей донеслись звуки незнакомого голоса. Она не могла понять, что говорил незнакомец. Ласковая рука убрала волосы с ее пылающего лба.
– Помогите мне, – прошептала она, полагая, что он может защитить ее от Волеранов, и не зная, что это был Макс.
Лизетта порывисто повернулась, чтобы избежать обжигающего облака, которое опускалось на нее. Незнакомец по-прежнему находился рядом с ней, расплываясь в огненно-белом пламени. Она пыталась что-то объяснить ему, а он, казалось, понимал ее неистовое бормотание.
– Все в порядке, – шептал он. – Все в порядке.
Ноэлайн, последовавшая в комнату за Максом, заглянула через его плечо и сложила руки, качая головой.
– Желтая лихорадка, – сказала она. – Доктор может не потребоваться. Болезнь протекает очень быстро. Сегодня человек кажется здоровым, а на следующий день умирает. – Она с жалостью посмотрела на страдающую девушку, как будто быстрая кончина была неотвратимой.
Макс угрожающе посмотрел на экономку, однако сказал ровным голосом:
– Принеси кувшин с холодной водой и того порошка, что мы давали близнецам, когда они болели.
– Каломель и ялапу, месье?
– Принеси побыстрее, – проворчал он, и Ноэлайн тотчас удалилась.
Макс взглянул на Лизетту, которая что-то бессвязно бормотала. Он осторожно отцепил ее руки от своей рубашки, и, хотя его прикосновения были очень нежными, лицо исказила мрачная гримаса. На губах застыли проклятия.
Ирэн поднялась вслед за Максом и, увидев его, поняла, что он зол. Но почему? Она была озадачена. Может быть, из сострадания к девушке? Или потому, что болезнь Лизетты помешает осуществлению его цели? Она решила проверить.
– Ее смерть, конечно, нарушит твои планы, сын мой, – произнесла мать.
– Она не умрет.
Ирэн печально посмотрела на Лизетту. Болезнь слишком быстро и с большой силой сразила ее. Девушка уже потеряла сознание.
– Есть вещи, неподвластные нам…
– Нет, – прервал ее Макс. – Я не хочу слышать об этом. И перестань говорить такие вещи при ней.
– Но, Макс, она же ничего не воспринимает…
– Она слышит все. Я не хочу ее расстраивать. – Он встал с постели и добавил:
– Оставляю ее пока на твое попечение. Когда прибудет врач, скажи ему, чтобы он ничего не делал без моего разрешения. Я не хочу, чтобы он пускал ей кровь.
Ирэн кивнула, вспомнив, как они едва не потеряли Жюстина, когда он заболел лихорадкой и ему обильно пускали кровь. Как и Макс, она очень сомневалась в эффективности этой процедуры. Ее собственная мать умерла, ослабев от чрезмерного кровопускания.
Макс вышел из комнаты, не взглянув на Лизетту. Ирэн проводила его взглядом, так и не догадываясь, о чем он думал. Это очень огорчило ее. Мать, которая не знает, что творится в душе сына! Других ее детей легко понять. Бернар иногда тоже проявляет характер, но никогда не бывает таким бесчувственным, как Макс. Младший, Александр, больше всех похож на нее – такой же добродушный и уравновешенный. Но Макс, безжалостный и замкнутый, порой кажется ей каким-то дьявольским отродьем, как некоторые называют его.
Ирэн и Ноэлайн по очереди сидели с Лизеттой первые сорок восемь часов. Ирэн проявляла большое терпение, которое требовалось при ухаживании за больной желтой лихорадкой. Спина ее болела оттого, что ей приходилось часто наклоняться и смачивать лицо Лизетты холодной водой. Сильные приступы рвоты, бред и ночные кошмары, едкий запах уксуса, которым они смачивали ее, – все было противным и изнуряющим.
Макс часто спрашивал о состоянии девушки, но правила приличия не позволяли ему самому заходить к ней в комнату. Он никуда не отлучался, все время находясь поблизости, в библиотеке, и занимаясь книгами счетов и документами за своим письменным столом.
Жюстину он не сказал ни слова, заставив его мучиться и ждать, когда придет возмездие. Хотя вопрос этот он не выяснял и не выслушивал никаких признаний, Макс подозревал, что именно Жюстин замешан в деле с письмом, зная способность своего сына создавать неприятности. Мальчик крадучись бродил по дому, избегая встреч с отцом и братом, в то время как Ирэн была занята, ухаживая за Лизеттой, и не беспокоилась о нем.
В те часы, когда взрослые были так или иначе заняты, близнецы обычно пользовались случаем, чтобы пошататься, сбежав от уроков с домашним учителем, посплетничать с приятелями или похулиганить в городе. Однако сейчас они были необычайно послушными. Жюстин страдал от угрызений совести, чувствуя свою вину, а Филипп искренне переживал за девушку. Казалось, весь дом погрузился в уныние, и тишину нарушали только бессвязные крики бредившей Лизетты.
На этот раз Керсэны уехали от Волерана не сомневаясь, что Лизетта на самом деле тяжело больна. Делфайн разрешили навестить больную, но девушка не узнала ее. Они удалились подавленными, и Гаспар оставил при себе все угрозы и подозрения, которые намеревался высказать.
– Какая ужасная ирония судьбы, – сказала позднее Ирэн Максу, – твоя ложь стала правдой.
Макс пожал плечами.
– Она со мной, а не с Этьеном Сажессом. И это главное.
– Ты хочешь сказать, что тебе не важно, больна она или нет? Неужели тебя не волнует, что она страдает? Что может умереть?
– Она не умрет, – ответил он ледяным голосом. Расстроенная Ирэн оставила его, чувствуя, что бесполезно укорять сына за бессердечность.
Раздосадованный болезнью Лизетты, Жюстин ворчал по поводу пребывания в доме больной гостьи.
– Я хочу, чтобы все это так или иначе кончилось, – мрачно заявил он. – Мне надоело, что все ходят на цыпочках, раздражают ее крики и то, что весь дом провонял уксусом.
– Это продлится недолго, – заметил Филипп. – Я слышал, как бабушка говорила, что Лизетта может умереть со дня на день.
Они застыли, услышав слабый крик наверху. Внезапно из библиотеки выскочил Макс и промчался мимо них, не сказав ни слова. Он поднялся по лестнице, шагая через две ступеньки. Близнецы удивленно посмотрели друг на друга.
– Ты думаешь, он беспокоится о ней? – спросил Филипп. Юное лицо Жюстина застыло в презрительной гримасе.
– Его беспокоит только то, что она может умереть, прежде чем он воспользуется ею в своих целях.
– Что? Что ты имеешь в виду?
– Дурак, неужели ты думаешь, что он заботится о ней? Ему на всех наплевать.
Обеспокоенный тем, что брат что-то скрывает от него, Филипп схватил его за рукав:
– Жюстин, что тебе известно?
Жюстин раздраженно высвободил свою руку:
– Не скажу. Ты попытаешься защищать его.
Ирэн тщетно старалась успокоить девушку, которая металась в бреду.
– Бедняжка, – сокрушалась Ирэн, видя, как ослабли Лизетта. Но ничто не приносило успокоения. Ничего нельзя было сделать. Ирэн в отчаянии откинулась на спинку стула, стоящего рядом с кроватью, наблюдая за беспокойными метаниями девушки.
– Нет… не позволяйте ему… о, пожалуйста… кто-нибудь, остановите его… – Ее тонкий голос то возвышался, то замирал.
Ирэн устало протянула руку к губке и тазику, надеясь снизить жар холодной водой. Она удивленно обернулась, когда в темной комнате появился Макс.
– Макс?! – воскликнула она. – Зачем ты здесь? Чего ты хочешь?
Он ничего не ответил, откинув тонкий полог балдахина и присев на край кровати. Его темная голова склонилась над корчащейся девушкой.
– М… Макс, – заикаясь произнесла Ирэн, – тебе нельзя находиться здесь. Это неприлично. Ты должен уйти!
Макс откинул простыни с полуголого тела Лизетты, убрал с лица спутанные волосы и поднял ее на руки.
– Макс! – воскликнула Ирэн, едва не задохнувшись от возмущения.
Он не ответил ей, сосредоточив всю силу своей воли на хрупкой, дрожащей фигурке, прижавшейся к его груди.
– Ш- ш-ш-ш, – прошептал он, приложив губы к виску Лизетты, и, поддерживая ладонью ее голову, начал ласково укачивать ее. – Не бойся. Теперь ты в безопасности. Ш-ш-ш-ш. Никто не причинит тебе вреда.
Девушка инстинктивно прижалась к нему.
– …Он там… я вижу… не позволяйте ему приближаться… нет…
Макс приподнял ее повыше и протянул руку за влажной губкой. Он приложил ее к лицу и груди Лизетты, отжимая так, чтобы вода смочила кожу.
– Не беспокойся, я не позволю ему приблизиться, – прошептал он. – Я с тобой. Ты в безопасности.
Через некоторое время ласковое поглаживание и тихие слова успокоили Лизетту, и она безвольно припала к нему.
Кошмар прекратился. Ирэн медленно выдохнула, только сейчас обнаружив, что наблюдала эту сцену, затаив дыхание. Неужели ей все это кажется? Она не могла узнать в стоящем перед ней мужчине своего бессердечного сына. Не могла видеть его лицо, но слышала голос. В нем звучала нежность, на которую, как ей казалось, он уже не был способен.
Макс поднял чашку со столика возле кровати и приложил ее к
