— Понимаю, что Дарби — совсем не плохая партия, — заметила вдова несколько минут спустя. — Что ни говори, а он действительно не хочет детей, и его сестры остались без матери.
— Ничего, — пробормотала Генриетта, не глядя на Миллисент. — Я неплохо обойдусь и без мужа. И кроме того, почти не знаю Дарби. Недаром мисс Петтигрю не раз твердила мне, какой помехой может стать муж в жизни женщины.
— Кроме того, насколько мы знаем, мистер Дарби — преступник. Не хотела бы ты потолковать на этот счет с мистером Фетчемом?
— С мистером Фетчемом? К чему мне толковать с викарием о женитьбе, если я не выхожу замуж?!
— Он сумеет помочь тебе примириться со своим несчастьем.
— Никакие разговоры о Божьей воле не примирят меня с будущим, которое мне предназначено, — резко ответила девушка. — Как ни глупо это звучит, а я все же надеялась выйти замуж.
— Я не знала, — прошептала мачеха.
— Думала найти вдовца или мужчину, который не хочет детей или уже имеет своих собственных. Надеялась, что такой мужчина влюбится в меня… брак по любви.
Она едва не рассмеялась над собой. Уж очень глупо это звучало!
— Не надейся, что найдешь истинно благородного человека, менее подверженного воздействию своих низших инстинктов.
— Я это учту, — коротко ответила Генриетта.
— Я рада, что Дарби сразу объявил о своих намерениях, — вздохнула Миллисент. — Таким образом, у тебя было слишком мало времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
— Да, разумеется, — буркнула Генриетта. Мачеха понятия не имела, что она уже считала брак с Дарби делом решенным. Что ни говори, а она почти ничего не знала о нем, если не считать пристрастия к кружевам. А если ей станет противно жить с человеком, дом которого скорее всего битком набит бахромой и золотыми кружевами? Кроме того, он — охотник за приданым — весьма сомнительное основание для брака, даже при более нормальных обстоятельствах.
— Так будет лучше для тебя, — утешала мачеха. — Ты в два счета разгадала его истинную натуру.
—Да.
— Вот увидишь, — продолжала Миллисент, отчаянно желая доказать свою правоту и любым способом стереть это выражение с лица Генриетты, — Дарби может оказаться весьма похотливым типом, дорогая моя. Вспомни, как он целовал тебя, причем в общественном месте!
— Совершенно верно, — глухо пробормотала Генриетта.
— Из него выйдет крайне неудачный муж, — ораторствовала Миллисент, почувствовав, что наконец находится на твердой почве. — Он… он даже может потребовать твоего общества чаще одного раза в неделю, дорогая моя, и бесцеремонно приходить к тебе в постель, когда захочет. И это окажется воистину утомительно, особенно с годами. Ты просто должна поверить мне на слово!
Генриетта поднялась и поцеловала мачеху в щеку.
— Пожалуй, приму-ка я долгую горячую ванну. Обещаю, больше ни слова о мистере Дарби.
Миллисент вдруг обнаружила, что, если смотреть на Генриетту сквозь слезы, ее волосы кажутся чистым золотом.
— Мне так жаль сообщать тебе плохие новости. Сердце разрывается при мысли, что ты не сможешь выйти замуж и иметь детей. — Слезы снова переполнили глаза, угрожая хлынуть водопадом. — Ты так красива, и у тебя могли быть изумительные дети. И…
Генриетта наклонилась и вытерла щеки мачехи.
— Все к лучшему, Милли, — прошептала она, назвав ее, как когда-то в детстве. — Мистер Дарби просто ненадолго увлекся. Но вряд ли я подхожу ему в жены. Он слишком элегантен, а я чересчур прямолинейна. Довольно скоро я ему надоем и буду только вызывать раздражение. Тогда начнутся ссоры и скандалы, и во что превратится наш брак?!
— Надеюсь, тебе не будет неприятно видеть его снова. Генриетта нашла в себе силы улыбнуться, только губы чуть дрогнули.
— Разумеется, нет. В конце концов мы едва знали друг друга, — бросила она и вышла из гостиной, высоко держа голову. Поднялась к себе, решив, что сейчас самое время поплакать. Но здравый смысл помешал ей броситься на постель и зарыдать. Она сказала правду: этот человек едва ей знаком. Зачем же плакать по тому, чего не было?
Немного поразмыслив, Генриетта поняла, что в основном испытывает стыд из-за собственного невежества. Ведь она действительно не знала, что не годится для супружеской жизни. До чего унизительно вспоминать о том, как она прижималась к Дарби! Неудивительно, что он посчитал ее готовой на все, если придерживаться верной терминологии.
Впрочем, сегодня она также впервые задумалась о брачном опыте Миллисент. Много ли мачеха понимает в интимных отношениях? Ей казалось, что близость с Дарби не была бы ей противна. Именно он, а никто другой может сделать их приятными.
Но он не смог бы найти с ней это наслаждение.
Она уселась перед туалетным столиком. Какая жалость, что она унаследовала волосы и лицо матери! Будь она некрасивой, даже уродливой, мистер Дарби вообще бы ее не заметил.
И это обстоятельство лишний раз доказывало, как он мелок и тщеславен, если, по собственным словам, его влекут только ее медовые волосы! Ну… и определенные части ее тела: недаром его руки ни на секунду не оставались в покое.
Но нужно быть честной с собой: хуже всего — не потеря мистера Дарби. Истина, превращавшая ее сердце в слиток железа, заключалась в том, что ни один мужчина, даже вдовец, не захочет жениться на ней. Не влюбится в нее. Даже единственное любовное письмо было написано ею же самой. Все мечты о том, чтобы найти мужчину, который не захочет детей, разом превратились в прах.
Она сглотнула горький ком в горле, стараясь не заплакать. Письмо, которое она написала себе, так и лежало на туалетном столике. Генриетта коснулась его кончиком пальца. Теперь она узнала Дарби куда лучше, чем в тот вечер, когда писала письмо. Строки, написанные им самим, были бы куда более земными, и остроумными, и одновременно более нежными и неистовыми.
Она потянулась было к перу, но отдернула руку. Еще одно письмо только ненадолго продлит несбыточные фантазии. Никакие послания не заставят мужчину жениться на ней. Пора отказаться от детских грез о рыцаре в сверкающих доспехах, который примчится на белом коне, чтобы спасти ее. Этого никогда не будет.
Одинокая слеза скатилась по щеке Генриетты. Она смахнула ее и позвонила горничной.
В ванной она повторила старый ритуал: считала благословения Божьи, которые до сих пор никто у нее не отнимал. Она была абсолютно счастлива до того, как Дарби появился в деревне, и с его отъездом все пойдет по-прежнему. У нее много друзей, она им нужна и чувствует…
Она почувствовала, как еще одна слеза упала с кончика носа. За ней последовала другая.
Глава 18
Эсме Роулингс обнаруживает, что некоторые истины очень сложно скрыть
— Этот ребенок не твой, — объявила Эсме, с трудом поднимаясь на ноги. — Он от Майлза.
Себастьян даже не потрудился встать, что было явным свидетельством сильного шока.
— О Господи, — прошептал он, — ты носишь ребенка.
— Ребенка Майлза, — повторила она, пытаясь вложить в свой голос как можно больше уверенности.
Он продолжал молчать, поэтому Эсме расстегнула ротонду.
— Смотри, — велела она, обтягивая живот тканью платья. Он послушно поднял глаза.
Она ждала, пока он придет к очевидному заключению. Но, не услышав ответа, пояснила:
— Будь ребенок вашим, я была бы только на шестом месяце и вряд ли выглядела бы таким образом, лорд Боннингтон.
Он оторвал взгляд от ее живота и посмотрел ей в глаза.
— Мы друг с другом на ты, Эсме.
И в этих глазах блеснуло нечто такое, что она" побоялась возразить даже на столь банальное замечание.
— Себастьян, — нерешительно пробормотала она, — пойми, у меня гораздо больший срок.
— Когда должен родиться малыш? — спросил он. Она попыталась принять небрежный вид.
— Возможно, в следующем месяце.
Он вдруг сообразил, что она стоит, и, поспешно вскочив, оглядел ее с головы до ног. Эсме терпеливо перенесла осмотр. Пусть увидит, как ее разнесло! Это наверняка убедит его, что ребенок от Майлза. И это очень важно, потому что… потому что… она сама не была уверена почему. И тогда больше не будет умирающего от любви Себастьяна, который поймет, что теперь она уже не первая красавица света, а пухлая, кругленькая особа с несчастной тенденцией плакать по каждому поводу и без капли здравого смысла в голове.
Однако не похоже, чтобы он морщился от брезгливости.
По-прежнему не говоря ни слова, он сжал ее плечи и принялся осторожно массировать, и это было так приятно, что она едва не обмякла у него на груди.
— Что же, — пробормотала она наконец, — мне лучше вернуться в дом. У меня много дел. Завтра у меня собирается дамский кружок шитья.
Себастьян смешливо фыркнул.
— Ты? Ты ведешь дамский кружок шитья? Ты, Бесстыдница Эсме?
— Не называй меня так, — прошипела она. — Я вдова и стала респектабельной особой. Неужели незаметно?
— И научилась шить? Она не потрудилась бы ответить, но он и не думал язвить, а казалось, искренне любопытствовал.
— Мы всего лишь подрубаем простыни для бедных.
— Звучит на редкость уныло, — заметил Себастьян.
— Мистер Фетчем — славный человек. И довольно красив, — усмехнулась она с некоторым самодовольством.
Его руки застыли на ее спине, но взгляд по-прежнему оставался спокойным.
— Викарий никогда не мог держать тебя в узде, милая.
— Мне это и не требовалось, — негодующе вскинулась Эсме. — Во всяком случае, Себастьян Боннингтон, хочу, чтобы ты
