спальне. Они спят всегда вместе.
Монкриф всегда смеется, что у нее холодные ноги. А сейчас она их даже не чувствует.
Прежние герцоги с осуждением смотрели на Кэтрин с портретов, как будто ей нечего было делать в этих покоях, ведь она из свиты герцога. Сама по себе она никто, ее здесь не ждут и не любят.
Викарий подвел Кэтрин к маленькому столику в углу и дал ей в руки перо. Оно выпало из онемевших пальцев, и викарий терпеливо вложил его вновь.
– Дорогая, я хочу, чтобы вы кое-что написали. – Его голос звучал очень ласково, но ведь викарий всегда был чрезвычайно добр к ней.
– Вы должны написать Монкрифу, что хотите сейчас умереть.
Но ведь это неправда, совсем неправда! Она не может этого написать. Кэтрин изо всех сил вцепилась в перо.
– Я не хочу, – выдавила она, стараясь прогнать клубившийся в голове туман. – Я хочу спать.
– Я знаю, дорогая, но сначала надо написать письмо.
Кэтрин хотела спросить, откуда он знает, о чем она думает? Неужели викарий возомнил себе, что вместе с рукоположением, Господь даровал ему способность читать чужие мысли? Тут Кэтрин заметила, что говорит вслух, – ее губы шевелились сами собой. В смущении она приложила к губам пальцы.
Перо выпало, на бумаге появилась клякса. Кэтрин издала слабый невразумительный звук недовольства. Говорить она уже не могла. Секунды стремительно убегали, а с ними и ее мысли. Глаза застилал туман.
Викарий снова вложил ей в пальцы перо. Кэтрин хотела извиниться, но ругательство, сорвавшееся с губ священнослужителя, смутило ее.
Она не может написать Монкрифу, что хочет умереть. Напротив, она очень хочет жить. Перо снова выпало, Кэтрин наклонилась его подобрать и упала на колени.
Викарий еще раз выругался. И вот он уже ведет ее к герцогскому ложу. Монкриф часто тоже так делал, но сегодня не будет страсти, сегодня ее ждет один только ужас и смерть. Это Кэтрин все-таки поняла. Викарий хочет, чтобы она умерла.
Викарий положил ее на кровать и прикрыл одеялом. Кэтрин хотела спросить, не прочтет ли он над ней молитвы, но не смогла произнести ни одного слова. Ей хотелось, чтобы он скорее ушел. Если ей суждено умереть, пусть это произойдет без свидетелей. Возможно, в одиночестве она сумеет сказать какие-то слова, они будут звучать в этой комнате и после ее смерти. Монкриф придет и услышит их.
Кэтрин хотела сказать мужу, что не собиралась убивать себя, что смерть была для нее таким же ужасом, как и для него. Будет ли он ее оплакивать? О Господи, пусть он не оплакивает ее так, как она оплакивала Гарри. Она никому не желает отчаяния и горя, а особенно человеку, которого любит.
До ушей Кэтрин долетело позвякивание ключа. Кэтрин поняла, что викарий запер дверь в коридор.
– Я запру ее, можно, дорогая? Пока вы не уснете. А когда пожар кончится, меня уже здесь не будет.
А она умрет.
Кэтрин с трудом подняла веки. Потолок кружился у нее перед глазами. Викарий стоял в дверях комнаты.
– Эту я тоже запру. Не надо звать на помощь, моя дорогая. Это может нарушить мои планы.
Напоследок викарий оборвал расшитый золотом шнурок звонка. Хлопнула дверь. Кэтрин подождала еще минуту и встала. Шатаясь, она добралась до стены, где располагался канделябр, открывающий потайной ход. Только бы хватило сил! Кэтрин протянула руку вверх и обнаружила, что не может достать даже до нижнего края кольца.
Опий отнимал у нее силы, но Кэтрин не хотела умирать. Она будет бороться, бороться до последнего. Она привалилась к стене и встала на цыпочки. На этот раз пальцы коснулись бронзового кольца, припаянного к канделябру снизу, однако у нее не получалось потянуть за него с достаточной силой.
Кэтрин стала мигать, чтобы в глазах прояснилось, но белый туман не таял. Камин находился у противоположной стены, и Кэтрин медленными, неверными шагами двинулась в его сторону. Один раз, наткнувшись на оттоманку, она едва не упала, но удержалась на ногах. Добравшись до камина, Кэтрин взяла кочергу и, держа ее в кулаке, двинулась в обратный путь.
Из-за опийной настойки движения ее сделались неверными, Кэтрин никак не могла попасть крючком кочерги в кольцо. На лбу выступили капельки пота, к горлу подступала тошнота, но она не сдавалась.
Монкриф!
Кэтрин повторяла его имя, как заклинание. Оно служило ей маяком в тумане, окутавшем ее мозг. Ради Монкрифа она не уступит слабости. Однажды он ее спас, а теперь она обязана спастись сама.
При следующей попытке ей удалось зацепить кольцо. Кэтрин ухватилась за медную ручку и повисла на ней всем своим весом. Дверь отворилась с таким громким скрипом, что Кэтрин испугалась, как бы его не услышал викарий.
Господи, помоги! Только бы он уже ушел из Балидона!
Она вступила в проход и плечом закрыла за собой дверь.
Монкриф!
Кэтрин уперлась обеими руками в стены и, спотыкаясь, пошла вперед. Она не чувствовала своих ног, не знала, мимо скольких дверей прошла. Где-то здесь должна быть лестница, но ей казалось, она прошла по всей длине Балидона, но так ее и не нашла. В каком-то месте свернула налево, а думала, что надо – направо, но вот впереди открылась пустота – это лестница. Кэтрин спускалась очень медленно, а на предпоследней ступеньке все-таки споткнулась и упала на колени.
Но нет, она не собирается здесь умирать. Раскачиваясь из стороны в сторону, Кэтрин боролась с тошнотой и пыталась встать. Запахло луком. Кэтрин вырвало. Ей всегда было плохо от опия.
Запах лука! Значит, она в погребе. Кэтрин протянула вверх руку, молясь, чтобы ручка не оказалась слишком высоко. С третьей попытки она ее обнаружила и повернула. Скрип ржавых петель показался ей самым сладким звуком на свете.
В погребе хранились запасы пищи на всю зиму – мешки и бочки с разнообразной крупой, соленые окорока на крючках.
В кухню вела крутая лестница, на нее падали блики света от очага. Кэтрин решила, что ей не одолеть ступенек, и двинулась вдоль стены, ощупывая кирпичи, чтобы найти дверь во двор.
Открыть ее оказалось намного труднее, но Кэтрин не отступала и била плечом в дверь до тех пор, пока не вывалилась наружу. Кэтрин упала на снег, повернулась на спину и стала смотреть, как падают на ее лицо снежинки, похожие на мягкие прохладные перышки.
Теперь можно спать. Кэтрин полной грудью вдохнула морозный воздух.
Желудок стиснуло болезненным спазмом, и ее опять вырвало. Стоя на коленях с повисшей между руками головой, Кэтрин собиралась с силами, чтобы встать на ноги. И она встала. Монкриф! Встала и медленно побрела к главной башне. Чем ближе она подходила, тем теплее становился воздух, но острее чувствовался запах дыма. Задыхаясь от гари, Кэтрин снова упала.
Вдруг перед ней возникло лицо Джулианы – лицо не накрашено, под распахнутой накидкой цветастый пеньюар.
– Кэтрин, поднимись на ноги. Ты герцогиня Лаймонд и должна держаться с достоинством в любых обстоятельствах.
– Монкриф!
– Я сейчас позову его, глупая девчонка, но сначала встань. Ни к чему устраивать сцены.
Внезапно окружавший Кэтрин туман заполнился лицами.
– Кэтрин!
Она почувствовала на своем лице руки Монкрифа.
– Викарий, – едва слышно прохрипела она.
И вот ее уже несут к Балидону. Снег падает на отяжелевшие веки, но Кэтрин приятна его прохлада. Силы кончились. Руки бессильно повисли. Губы онемели, но не от холода, а от яда.
– Спаси меня, – прошептала Кэтрин, не зная, правильно ли она выговаривает слова. Монкриф должен узнать, что она старалась изо всех сил, старалась спастись, выжить, не умереть, остаться с ним, любить его. – Спаси меня, Монкриф.
Кэтрин проснулась в покоях герцогини. В углу дремала Энни. Когда Кэтрин попыталась приподняться на локте, мужская рука мягко вернула ее на подушку.
– Мне тебя не видно, – прошептала она, и Монкриф шагнул в ее поле зрения. Выглядел он ужасно, так, как будто не спал неделю. Глаза покраснели, отросшая щетина оттенила угловатость лица. Кэтрин протянула руку и коснулась его подбородка.
– Не знаю, зачем это нужно, – проворчала из угла Энни. – Он всю неделю просидел возле тебя, дочка фермера. Самый упрямый человек на свете. Надо было оставить в нем пулю.
Монкриф бросил на нее грозный взгляд, но Энни ничуть не смутилась.
– Я думала, что выгнала вас из Балидона, – слабым голосом проговорила Кэтрин.
– Выгнала, конечно, выгнала. А я снова загналась. – И Энни широко ухмыльнулась беззубым ртом. – Тебе повезло, дочка фермера. Без меня ты бы померла.
Кэтрин перевела взгляд на Монкрифа. Тот кивнул.
– Что ты сделала?
– Прочистила тебе желудок. Никогда не видела, чтобы человека так долго и так сильно тошнило. Ты напомнила мне мою корову. Однажды она отравилась зверобоем.
Для знахарки у нее был ужасный характер! Должно быть, Монкриф тоже так думал, потому что он вдруг подмигнул старухе.
– Викарий хотел меня убить, – сказала Кэтрин.
– Я знаю. Я ведь шериф, а потому своей властью послал Уоллеса, Питера и нескольких лакеев догнать его. Сейчас он уже в Эдинбурге.
– Да, Монкриф, – со слабой улыбкой протянула Кэтрин, – у тебя и здесь собственный полк.
– Так и есть. Некоторые из здешних куда умнее солдат, которыми я командовал.
– Ты жалеешь, что уже не полковник?
– Ничуть, – хохотнув, ответил Монкриф. – Герцогом быть лучше. Но может, нескромно так говорить? – Монкриф наклонился и нежно поцеловал Кэтрин.
И вдруг Кэтрин почувствовала, что все прошедшее не имеет больше никакого значения. Самое важное – что они оба живы. О будущем они станут тревожиться, когда это будущее настанет.
Глава 29
Прошла неделя. Однажды
