нагревались на его пылавшем лице.
– Но я-то ее любил, – вслух произнес он, обращаясь к серой пелене дождя. – Любил всей душой!
То удивительное Рождество в Париже, когда они с Поппи полюбили друг друга, осталось в памяти Флетча как время ни с чем не сравнимого блаженства.
– Я любил ее, – повторил он. – Я… я…
Он осекся, не найдя в себе силы признаться, что любовь все еще жила в его сердце.
Ясно, что он был совершенно безразличен жене как мужчина. Иначе почему она потребовала, чтобы он завел любовницу?
Флетч шагал и шагал вперед, но облегчения не наступало, напротив, он помрачнел под стать пасмурному зимнему небу над головой – впервые он со всей ясностью осознал то, в чем раньше упорно отказывался признаться даже самому себе.
Проклятие! Пусть безответно, но он все еще любил Поппи.
Это означало, что он не выдержит в разлуке с ней целых пять лет, как она предложила. И вообще, он больше не мог по ночам лежать в постели без сна, думая о том, как Поппи проводит свои дни, с кем танцует. А эти ее натуралисты? Из всех обидных гадостей, которые наговорила ему леди Селби, слова о натуралистах уязвили Флетча сильнее всего.
К примеру, Поппи увлеклась этим доктором Лауденом – худосочным слабаком, резавшим ради своих исследований дохлых грызунов. Что в нем такого интересного?
А Флетч несколько лет вопреки своим истинным наклонностям тщательно следил за модой – только ради того, чтобы заинтересовать Поппи, понравиться ей. Но оказалось, ее привлекает совсем другое… Он снял шляпу и поднял лицо к небу – дождь тотчас забарабанил по щекам, лбу, глазам, намочил аккуратно взбитые букли, рубашку, обдал холодом пальцы.
«Я должен изменить свою жизнь, – решил Флетч, – стать таким, чтобы она могла мной восхищаться».
Любить его как мужчину Поппи уже не будет – что ж, Флетч смирился с этим. Он вспомнил презрение, с которым посмотрела на него жена, сравнивая его с профессором… Герцог и сам презирал себя не меньше.
Безусловно, со временем придет опыт, продолжал размышлять он, и их с Поппи неловкие соития изменятся в лучшую сторону, но, увы, неистовая страсть, бурлившая в его крови, обречена оставаться неудовлетворенной.
Тем не менее он был не способен на измену. Он не мог лечь в постель не только с куртизанкой, но даже с просто понравившейся женщиной. Правда заключалась в том, что он не желал обзаводиться любовницей.
Флетч опустил голову и вновь двинулся вперед, подставляя затылок под освежающие струйки дождя.
Он сможет существовать, не имея отношений с Поппи в постели.
Но его жизнь кончится, если любимая уйдет от него. Она должна вернуться домой. Он пообещает ей, что никогда больше не будет заходить в ее спальню, пока они не решат завести детей. И еще он пообещает перестать хандрить.
Он провел в унынии последние несколько лет – леди Флора, надо отдать ей должное, была одной из немногих, кто это заметил. Флетч хандрил, потому что жизнь складывалась совсем не так, как он рассчитывал. Пора, пора перестать вспоминать искусных в любви француженок и думать о том, какие желания могут испытывать другие женщины. Да пропади все это пропадом!
Монахи же обходятся без женщин, правда? Ему не нужен секс ради того, чтобы считать себя мужчиной. Ему нужна только Поппи. По какой-то странной, непонятной причине она стала ему необходима, как воздух, как утренняя чашка кофе.
Да, она ему нужна.
Флетч развернулся и пошел обратно к карете. Решено, он станет другим человеком, интересным не только покроем камзола или фасоном прически. Поппи будет им гордиться.
«Если уж говорить себе всю правду, – подумал герцог, – то я хочу не просто участвовать в жизни страны, но и стать одним из самых влиятельных членов палаты лордов, чьих суждений одни бы боялись, другие – с восторгом ждали. Словом, пойти по стопам отца».
И тогда придет время сделать Поппи очередной подарок – распрощаться с леди Флорой.
А там – кто знает? Может быть, еще до следующего Рождества Поппи согласится на уговоры и вернется в их дом…
А потом он умолит жену снова полюбить его, как тогда, в рождественском Париже, когда она смотрела на него так, словно в нем для нее заключался целый мир.
Когда она любила его.
Глава 32
– Нет, раз у тебя такой замечательный муж, который вызвался сопровождать тебя в Оксфорд, то я не поеду с тобой, дорогая, – сказала Джемма. – Не хочу тебя обидеть, но меня совершенно не интересуют трехпалые крысы, или что там еще ты собираешься осмотреть.
– Понимаю, – ответила Поппи. – С моей стороны было жестоко заставлять тебя посещать скучные заседания и музеи.
– Милая Поппи, я бы не стала этого делать, если бы мне не доставляло удовольствия твое общество. Но что касается Оксфорда – ехать так далеко я не хочу. Да и не могу, потому что миссис Паттон согласилась взять меня завтра с собой в Лондонский шахматный клуб. Я имею твердое намерение в него вступить, если меня примут, конечно.
– О, ты непременно должна в него вступить! И посрамить мужчин, наголову разбив их в шахматных поединках!
– Ты становишься кровожадной, дорогая.
– Я всегда была такой, – возразила Поппи. – Было в кого – посмотри на мою мать. Это из- за мамы Флетч вызвался ехать со мной в Оксфорд: он готов на все, лишь бы быть от нее подальше.
– Посмотри, я получила письмо. – Джемма показала лист бумаги. – Моя невестка Роберта пишет, что на имение ее отца напал взбесившийся медведь и сожрал двух редких уток. Мне придется оставить тебя, чтобы написать ответ. Ты ведь отлично со всем справишься без меня, дорогая?
– Конечно, вот только Флетч…
– А что такое? Он – твой муж. Вы ведь женаты уже несколько лет, ты не забыла?
– Сейчас все по-другому, я начала себя чувствовать в его присутствии неловко. Мы можем сильно поссориться… А что, если он попробует…
– Нет, исключено, – решительно покачала головой Джемма. – А если вдруг попробует, ты можешь выкинуть его из кареты. Ты же стала такой кровожадной, дорогая! Вспомни – в кого!
Поппи подумала о своей матери. Если бы Флетч предпринял какие-то предосудительные действия, то леди Флора не только бы выставила его вон, но и запустила бы вслед ночным горшком.
– Ты права, мне не стоит волноваться, – согласилась юная герцогиня.
– Мужчины могут быть очень полезны в подобных поездках, – заметила Джемма. – На случай поломки колеса или еще чего-нибудь в том же роде.
Она послала подруге воздушный поцелуй и вышла.
Покинув гостеприимные стены дома Бомонов, Поппи размеренным шагом подошла к карете мужа. Она изо всех сил старалась вести себя как леди Флора.
Оторвавшись от бумаг, Флетч с небрежной улыбкой поздоровался. В ответ Поппи выдавила нечто, только отдаленно напоминавшее улыбку, – она дала себе слово ни за что не улыбаться ему, как подлизывающийся к хозяину щенок.
– Что с тобой, Поппи? – удивился Флетч. – Ты будто аршин проглотила.
– Я хочу еще раз попытаться тебя переубедить – не езди со мной, Флетч! У тебя наверняка много работы.
– Да, хватает.
– В таком случае давай я довезу тебя до дома, а потом поеду в Оксфорд одна.
– А я останусь с твоей матерью? Ни за что. Свою работу я взял с собой. – И Флетч показал ей кипу документов.
Поппи уселась напротив мужа, который тут же снова углубился изучение бумаг, и окинула его внимательным взглядом. Ах, он по-прежнему был невероятно привлекателен. Чтобы отвлечься от мыслей о Флетче, она стала думать о докторе Лаудене. Он всегда так внимательно ее слушал, по-видимому, считая достаточно компетентной. Не далее как сегодня утром Поппи написала ему письмо, в котором выразила сомнение относительно определения недавно найденного на Цейлоне грызуна как мускусной крысы. Согласно исследованиям доктора Фартинга, опубликованным три года назад, зверек не мог быть мускусной крысой, как утверждал доктор Лауден. Представив себе лицо молодого ученого, когда он прочтет ее письмо, Поппи невольно улыбнулась.
– Чему ты улыбаешься? – не поднимая головы, спросил Флетч.
– Так, ничему.
– О чем ты думаешь?
– О докторе Лаудене.
Флетч не ответил, только хмыкнул, но его явная досада дала Поппи маленький повод торжествовать – пусть его светлость герцог Флетчер Великолепный знает, что на свете есть мужчины, для которых мускусные крысы важнее самых дорогих и модных камзолов!
– А что ты так внимательно изучаешь? – спросила герцогиня. – Я, например, совершенно не могу читать в дороге – укачивает.
– Это исключительная по глупости статья о законопроекте относительно торговли с Францией. Единственная мысль, перепеваемая на разные лады на двенадцати страницах, – что французский коньяк слишком дорог.
– И что же автор намерен делать?
– Плакать и жаловаться на судьбу, – ответил Флетч. – я поражаюсь, сколько бумаги изводят зря эти люди в палате, бесконечно обсасывая какие-то мелочи. Если бы я выступал по поводу этого законопроекта, то прежде всего привлек бы внимание пэров к положению английских фермеров. Знаешь, я собираюсь выплачивать субсидии людям, которые работают на землях вокруг моего имения, потому что при нынешних ценах на зерно им просто не выжить. В билле о торговле надо забыть о проблемах с коньяком, главное – не пускать в страну французскую пшеницу.
Когда ужин в гостинице «Лиса и колибри» подошел к концу, Поппи объявила, что отправляется в свою комнату спать.
– Хочешь знать правду? – вдруг выпалил
