потому что девица была решительно настроена на распутство.
– Поэтому ты пригласил Имоджин к себе в номер, – сердито насупив брови, сказала Аннабел.
– Только для того, чтобы разубедить ее. И мой план сработал, как по волшебству.
– И как же ты это сделал?
– Я сказал, что ей придется спать со мной обнаженной. Что между нами не будет никаких ночных сорочек.
От выражения его глаз волна желания прокатилась по телу Аннабел. Никаких ночных сорочек!
– Ты хочешь сказать, что распутные женщины не…
– Никогда, – заявил он, покачав головой. – Разве ты этого не знала, барышня?
– Нет, в сущности, теперь, когда я…
– Никогда. Не более чем надевают на себя муж с женой, ложась вместе в постель. А потом я выразил надежду, что ей известно, как ублажить мужчину.
Аннабел хмуро посмотрела на него.
– Не очень-то любезно было говорить такие вещи!
– А я и не хотел быть любезным, – старательно выговорил он. – Я хотел, чтобы эта глупая девчонка выкинула из головы мысль о том, чтобы позабыть своего мужа, рискуя при этом своей душой. И тогда я сказал кое-что еще, и думаю, именно это последнее и заставило ее передумать.
– И что это было? – осведомилась Аннабел. Эван посмотрел на нее.
– О, ну хорошо, это вопрос, – сказала она.
– Я сказал ей, что мне особенно нравится кроличий поцелуй. Моргнув, она уставилась на него.
– Что-что?
Он покачал головой.
– Столько всего надобно узнать… и на все про все нам дана только одна жизнь.
Он снова над ней смеялся, но Аннабел снедало любопытство.
– Имоджин знала, что это за поцелуй? Поверить не могу! Именно Аннабел разговаривала с женщинами из деревни, поскольку она заключала все сделки от имени их семьи. Имоджин сидела дома, грезя о Дрейвене. Как могла она знать, что это за поцелуй, если Аннабел слыхом о нем не слыхивала?
– Мы уже так целовались? – требовательно спросила она. Он рассмеялся еще громче.
– Нет. Мне жаль тебе это говорить, Аннабел, но ты узнала далеко не все, что можно было узнать из деревенских сплетен. А теперь, полагаю, ты должна мне кучу поцелуев. – Он оказался возле ее кресла так быстро, что она даже не заметила, как он переместился.
Когда поцелуй закончился, она чувствовала себя так, будто у нее помутился рассудок – помутился от влечения к нему.
– Что такое «кроличий поцелуй»? – спросила она, плюхнувшись обратно в кресло.
Он лишь ухмыльнулся.
– Не скажу. – Он взял с каминной полки колоду карт. – Хочешь сыграть? Я научу тебя играть в спекуляцию, чтобы дядя Пирс мог обчистить тебя без чувства вины. Не то чтобы он когда-либо обнаруживал признаки столь достойного чувства…
– Я умею играть в спекуляцию, – сказала Аннабел, подумав, что им следует избегать разговоров, которые ведут к поцелуям. – Это любимая игра Джоузи.
– В таком случае, – молвил Эван с лукавым блеском в глазах, – мы будем играть на фант.
Аннабел улыбнулась:
– Пять конов, и выигрывает сильнейший?
Он выиграл первую партию, она – вторую; он выиграл третью партию, она – четвертую.
– Я выиграю этот кон, – заявил Эван, бросив взгляд на свои карты. – Видишь ли, – он поднял на нее глаза, и в его облике сквозила необузданность, от которой кровь внезапно начала гулко пульсировать в ее венах, – я хочу выиграть у тебя фант.
Аннабел взглянула на свои карты, но Эван подорвал ее самообладание. Когда он смотрел на нее с этим огоньком в глазах, ей казалось, что другой Эван заступил место прежнего. Тот, что вынуждал ее думать о спальнях и сокровенных вещах. Она положила карту наугад.
Он протянул руку и провел пальцем по ее щеке. Она задрожала и положила на стол еще одну карту, не думая о последствиях.
– Похоже, я проиграла фант, – заметила она пару минут спустя. – Что ты попросишь?
Эван медленно улыбнулся, и внезапно она почувствовала, как его взгляд, устремленный на нее из-под тяжелых век, опалил ее огнем.
– Ты так не похож на себя сейчас, – неожиданно сказала Аннабел.
– И в чем же разница?
– Обычно ты смотришь на меня так, будто я тебя забавляю. В сущности, ты, похоже, на весь мир взираешь как на занятный спектакль.
– Ты меня не забавляешь, – сказал он; озорная усмешка изогнула его губы.
Она почувствовала, как кожа ее розовеет.
– Только не тогда, когда я желаю тебя так сильно, как сейчас, – молвил он. И словоохотливо прибавил: – Я с трудом могу думать о чем-либо ином, ты знаешь.
Она порозовела еще больше.
– Вот ты сидишь здесь, в темно-голубом платье – не самый подходящий для путешествия цвет, но в сочетании с твоими волосами он смотрится довольно эффектно, – и я могу по памяти перечислить каждую деталь твоего туалета, от парчовой оторочки на рукаве до этой трогательной маленькой кисточки на плече.
– Это платье мне подарила Имоджин, – поведала Аннабел, пытаясь перевести разговор на другую тему. Она подсознательно чувствовала, что он выходит из-под ее контроля.
Но отчего-то его улыбка только стала шире.
– Все, о чем я могу думать, это как его снять.
В его голосе прозвучала такая хрипловато-проникновенная нотка, что у Аннабел перехватило дух.
– Пора ложиться спать, – поспешно проговорила она, поднявшись.
Эван тоже поднялся, не сводя с нее глаз.
– Как тебе угодно.
– С большой подушкой между нами, – добавила она, бросив на него хмурый взгляд. Тут она застыла. – Ты… ты собираешься потребовать у меня свой фант нынче ночью?
Он приподнял ее подбородок.
– Ты хочешь, чтобы я это сделал?
– Нет, – выдохнула она, увидев, как его губы приближаются к ее. – Нет. – В голосе ее слышалась мольба.
Из груди его вырвался стон, но он приник к ее губам, и стон растворился в поцелуе. Прошло немало времени, прежде чем он оторвался от нее. Он отвернулся и пробежал рукой по волосам.
– Проклятие!
– Что?
– Я на грани того, чтобы потерять самообладание, – признался он, и в голосе его сквозило удивление. – Я горжусь тем, что никогда не теряю самообладания.
– Тебе известно, что говорится об участи гордыни, – заметила она. – Правда в том, что в твоей жизни не так уж много вещей, способных лишить тебя самообладания, не так ли?
– Пожалуй, да.
– Это так просто, – сказала Аннабел, глядя, как он собирает карты в аккуратную стопку и кладет их точно на то же место, откуда он их взял. – Обо всем заботится Мак. Вот почему тебе всегда так весело.
– Да, – согласился Эван. – Мак – это сокровище.
– Стало быть, ты никогда не теряешь самообладания, потому что тебе не из-за чего его терять, – докончила она.
Он лукаво улыбнулся.
– Должно быть, ты оказываешь на меня благотворное влияние.
Теперь у них, как и у всякой супружеской четы, имелся свой заведенный порядок. Аннабел раздевалась при помощи горничной, после чего забиралась в кровать. Некоторое время спустя входил Эван – мокрый с головы до пят от водных процедур у насоса, снимал с себя большую часть одежды и забирался в постель. После чего он обычно вставал, находил какую-нибудь подушку и клал ее между ними, потому что по-прежнему твердо стоял на том, что если он проснется и обнаружит ее в своих объятиях, то это обернется катастрофой.
Однако нынешняя ночь была не похожа на прочие. По какой-то неведомой причине онемение во всем теле, которое Аннабел обычно ощущала после целого дня сидения в карете, улетучилось, вытесненное бурным волнением и трепетом. Начать с того, что она не могла разгадать, что Эван намеревался потребовать в качестве своего фанта.
Он вошел, и Аннабел попыталась взглянуть на него беспристрастно, как тогда, на балу у леди Феддрингтон, когда она еще совсем его не знала. Он был высоким, мощно сложенным… но перечисление этих качеств больше не помогало. Потому что, глядя на его грудь, она вспоминала их пикник. И…
– Эван! – воскликнула она. – Что ты делаешь?
– Я буду спать без рубашки, – спокойно ответил он. – Я останусь в кальсонах, ради нашей с тобой безопасности. Но ты раньше уже видела мою грудь, барышня, и после того, как мы поженимся, еще не раз ее увидишь.
Аннабел сглотнула. Эван стянул рубашку через голову, и на его плечах и руках взбугрились мускулы. Но вместо смущения она ощутила странное чувство в животе, словно все ее внутренности обмякли. Грудь его сужалась книзу, переходя в узкие бедра, за которые его кальсоны цеплялись так, словно вот-вот упадут… Аннабел закрыла глаза. Внезапно ее охватило чувство, что ее тело – это сплошные плавные изгибы и мягкие округлости, составляющие естественную пару с его телом.
В эту ночь кроватью им служило огромное резное чудище, которое по виду было сделано в средние века. Эван забрался в нее, и матрац накренился в его сторону со страшным скрипом.
– Хорошо, что мы еще не женаты, потому что эта кровать не пережила бы внезапную встряску, – пробормотал он, натянув на себя одеяло.
Подушки между ними не было.
– Разве ты не хотела узнать, что такое кролик, Аннабел, любимая? – нежно спросил Эван.
Она прикусила губу, глядя на него в тусклом мерцании свечей, стоявших на столике возле кровати. Глаза его были очень зелеными.
– Кролик – это такой зверек, – прошептал он, придвинувшись к ней поближе. – Мягкий, бархатистый зверек.
Аннабел пыталась думать о кроликах и поцелуях, но Эван лежал прямо рядом с ней, и единственной преградой между их телами была ее ночная сорочка. Она словно чувствовала жар, исходивший от его груди, хотя он еще даже не касался ее.
Эван посмотрел на свою будущую жену и в сотый раз сказал себе, что сможет держать себя в руках. Дыхание ее было частым и неглубоким, и ранее
