оставаться жестоким и резким, держать людей на расстоянии, а еще лучше, чтобы тебя боялись, боялись настолько, что не смели бы бросить вызов.
— Морнингхолл, я не имею в виду…
— Я сказал: во мне нет ничего доброго! — с яростью повторил Морнингхолл. Он так решительно перевернул страницу, что едва не вырвал ее. — Нет ничего достойного восхищения и любви! Даже моя покойница мать это знала! Она всякий раз напускалась на меня, когда я хотел обнять ее, и швыряла в меня бутылкой, если я упорствовал в своем желании! Да и остальные были не лучше, и, несмотря на добрые слова, сказанные вами в саду, я знаю, что и вы ничем не отличаетесь от других!
Гвинет смотрела на маркиза в полном смятении. Он дышал часто и тяжело. Он едва не вырвал еще одну страницу из гроссбуха. Как случилось, что она видит его таким, каким он никогда не был? Ей, как и другим, не дано почувствовать тот мрак, ту безысходность, в которой он жил долгие годы — с обуглившимся сердцем, с парализующим его отчаянием, с завистью, яростью и ненавистью к себе. Она была свет, он — тьма. Она — добро, он — зло. Тьма ненавидит свет, она прячется от него, и здесь ничего нельзя изменить. Ничего! Глупая женщина, ей нужно бежать, бежать как можно дальше и как можно быстрее, пока еще не поздно.
«Она подобралась слишком близко, старик, берегись!»
Им овладел парализующий, леденящий страх. Затем его бросило в жар, стало трясти.
Слишком близко — к чему? Этого он не знал, да и не хотел знать. Должно быть, к его сути. Иначе почему он испытывал такую ярость лишь из-за того, что она заявила, будто в нем есть доброе начало? С чего бы он так взбесился, когда Билли принес ему несколько нарциссов? Он испытывал раздражение и даже злость всякий раз, когда видел проявления любви и нежности между матерью и ребенком, между двумя влюбленными, между мальчиком и собакой. И вообще всякий раз, когда он видел что-то нежное, красивое и хрупкое, он испытывал отвращение и ярость. Он не понимал причины своего бешенства, но в любом случае ощущал внутри нечто темное и безобразное, на что боялся даже взглянуть более пристально.
И если леди Гвинет Симмз сумеет определить суть его неполноценности, которую он сам определить не в состоянии, он окажется таким же уязвимым, какой бывает змея, только что сбросившая кожу.
Слишком поздно! Он почувствовал, что его прошибает пот, бьет озноб, что дышит он слишком часто. Это надвигается приступ, ему не хватает воздуха, он попал в кошмарный серый тоннель. Его охватил ужас, к горлу подступила тошнота. Черт! Только не сейчас, не при ней. Только бы она не стала свидетельницей его унижения!
Он вскочил на ноги, тяжело хватая ртом воздух, и вытер рукой вспотевший лоб. Стул опрокинулся от его резкого движения. Скорее отсюда — на свежий воздух, пока его не сразил приступ.
— Морнингхолл!
— Я должен выйти на воздух…
Гвинет схватила его руку и прижала к столу, неверно поняв причину его возбуждения.
— Глубина вашей ненависти к себе не знает границ, не так ли, милорд? — тихо спросила она.
Дрожа и задыхаясь от нехватки воздуха, Деймон хотел лишь одного — бежать из этой комнаты. Капля пота покатилась по его виску, он сжал руку в кулак под прохладной ладонью Гвинет, отчаянно пытаясь взять себя в руки, пока не произойдет вселенский взрыв. Звон в ушах усиливался, сердцебиение учащалось…
Он поднял голову и усилием воли остановил свой взгляд на Гвинет, делая последнюю попытку спастись.
— Прошу вас, уберите руку, леди Симмз, в противном случае я за себя не ручаюсь.
Она лишь взглянула на него — и не убрала руки.
Слишком поздно! В его уши ворвался рев, холодный пот выступил из всех пор, и он увидел, что серый тоннель вот-вот поглотит его.
«Помоги мне, о Господи!»
Глава 13
— Милорд!
Он выдернул руку из-под ее руки и бросился к выходу. Им овладела паника. Тысячи демонов кричали ему в уши, душили его, туманили, пытались выдернуть его душу из телесной оболочки, кружились над его головой. «Я схожу с ума, — подумал Морнингхолл. Он увидел перепуганное лицо леди Симмз, выбегающего из задней комнаты Ротшильда, солнечный свет, тени и дверь впереди. — Я должен добежать до двери!»
Ему это не удалось. Он упал, ударившись бедром о пол, плечом и скулой — о стену. Он лежал, задыхаясь и содрогаясь всем телом, чувствуя, что умирает, и словно откуда-то издалека услышал, как к нему подбежала леди Симмз, овеяв его ароматом персиков, и опустилась возле него на колени.
— Скорее, Ротшильд! Позовите доктора! Она схватила Морнингхолла за плечо.
— Все в порядке, Морнингхолл, — проговорила она, приблизив к нему свое лицо. Казалось, голос ее долетает откуда-то из тридевятого царства. Он захрипел, задыхаясь. Деймон ощутил прохладу ее ладони на своем лбу, она пригладила его волосы. Глаза его были полузакрыты, но все же он видел ее зеленое платье и отдавал себе отчет в том, что это — последнее, что он видит на этом свете.
— Я умираю… умираю… Помогите мне, я умираю…
Морнингхолл, охваченный ужасом, чувствовал, как смерть надвигается на него со всех сторон, превращая его в хныкающее, беспомощное существо, съежившееся в углу. По его телу пробежали конвульсии, он закрыл глаза и вжался в стену. О Боже, он не может дышать.
— Пожалуйста, помогите мне подняться, — пробормотал наконец Морнингхолл, слишком напуганный, чтобы ощущать стыд. — Прошу вас…
— Вы непременно поправитесь, — откуда-то издалека долетел до него волнообразно замирающий и вновь набирающий силу знакомый голос. — Не надо сейчас вставать. Ротшильд, позовите же доктора!
— Помогите мне встать. — Воздух с хрипом вырывался из его легких. — Пожалуйста…
Бледная от охватившего ее ужаса, Гвинет наклонилась к поверженному маркизу и решительно обвила его плечи руками. Тело его содрогалось от конвульсий. Гвинет ощутила щекой, насколько горяча и влажна была его рубашка. Крупные капли пота катились по его лбу. Глаза были полузакрыты.
— Почему именно сейчас… именно в этом месте? — пробормотал Морнингхолл.
Гвинет села на полу рядом с ним, ей удалось оттащить его от стены и положить голову к себе на колени. Он повернул лицо к ее груди, она ощутила на себе его жаркое дыхание. Конвульсии пробегали по его телу.
— Деймон! — сказала она негромко, но твердо.
Он повернул голову, прижавшись ухом к ее груди и жадно хватая ртом воздух.
— Помогите мне, мадам. Пожалуйста, не покидайте меня. Проклятие, это так унизительно, так… о-о…
— Успокойтесь, — сказала Гвинет, гладя его по волосам и прижимая к груди. — Вы не умираете. Не умираете, Деймон! Вы слышите меня? Вы не умираете! Сделайте глубокий вдох. Дышите медленно. И глубоко.
— Я — н-не могу дышать…
— Дышите глубоко, Деймон. Я с вами. Вы не умрете, слышите!
Он попытался последовать ее совету, но его легкие слишком изголодались по воздуху и работали судорожными рывками. Он тяжело обвис у нее на руках.
На мгновение Гвинет показалось, что он действительно умер, но затем поняла, что он дышит — тихо и спокойно.
Такое было с Морганной, осенило вдруг Гвинет.
Дверь открылась, и в комнату влетел Ротшильд. Она и не слышала, когда тот выходил.
Ротшильд сконфуженно остановился перед Гвинет:
— Я не смог найти доктора, миледи.
— Ничего. Думаю, что ему уже лучше.
— А что это с ним?
— Я не знаю.
— Я так думаю, слишком уж он благородных кровей. Легко возбудимый. Вот с ним и случился обморок.
— Я не думаю, что это был обморок, мистер Ротшильд.
Ей пришло в голову, что, должно быть, неприлично сидеть на полу и держать на коленях обмякшее тело маркиза Морнингхолла, но она отбросила эту мысль. На память пришли события недавних лет. Ее маленькая сестренка боялась грома, и всякий раз, когда начиналась гроза, она вела себя так же, как и маркиз сейчас. Ее прошибал пот, ее отчаянно трясло, она испытывала необъяснимый ужас, ей казалось, что она умирает, что она не может дышать, — словом, симптомы были точно такими же.
— Тогда что это такое, по-вашему? — спросил Ротшильд, стараясь держаться от Морнингхолла подальше, словно опасаясь заразиться.
Гвинет улыбнулась и погладила волосы маркиза, погрузившись в далекие воспоминания.
— Подобное случалось с моей маленькой сестрой. Доктор не мог определить, откуда это у нее. — Она замолчала. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. — А вот я определила.
Сознание постепенно возвращалось к Деймону, и первое, что он ощутил, придя в себя, были запахи: благоухающий запах свежих персиков… воска… едкий запах собственного пота… затхлость ветхого помещения. Ногами он ощущал жесткость пола, щекой — мягкость материи и тепло человеческого тела, слышал, как рядом бьется сердце, и чувствовал, как чьи-то руки обнимают его за плечи.
Больше не было перебоев в сердце. Он мог дышать.
Медленно и нерешительно Деймон открыл глаза.
Первое, что он увидел, был Ротшильд, который сидел на корточках и смотрел на него. Второе — зеленый бомбазине вый рукав в двух дюймах от своего носа. Он вдруг понял, кто его держит. Леди Гвинет Эванс Симмз.
Деймон похолодел от стыда. Ему тут же вспомнились его жалобные детские мольбы перед тем, как он потерял сознание. Он вспомнил, как униженно умолял приподнять его. О Господи, еще никогда в жизни он не испытывал подобного унижения!
Почувствовав, что он очнулся, Гвинет расслабила руки.
— Все в порядке, Морнингхолл?
Ее голос был полон сострадания и нежности — словом, всего того, от чего Деймон готов был пуститься в бегство или броситься в новую атаку.
— Проклятие! Черт
