всему, чего он и Ферн с трудом добивались между собой, лишая его надежды на легкое решение. Тем не менее у него было чувство, словно он близок к тому, чтобы узнать нечто крайне важное – о себе, о Ферн, обо всем.
Быстро выбросив эти мысли из головы, Колин сложил полотенца рядом с тазом.
– Подойди сюда, Ферн. Я помогу тебе с корсетом.
– Ты закончил игры? – настороженно спросила она.
– По крайней мере последнюю, – ответил Колин, а про себя спросил: «Как женщина, только что выглядевшая такой распутной, может быть настолько сдержанной?»
Ферн соскользнула с кровати, нерешительно шагнула вперед и остановилась перед ним, глядя на него искренними серыми глазами. Затем повернулась спиной и откинула в сторону растрепанные волосы.
Он развязал бант внизу корсета и начал вытаскивать из металлических петелек шнурки. Следуя внезапному порыву, Колин легко поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.
– Почему ты вышла за меня, Ферн?
– Какой странный вопрос ты задаешь женщине!
– Два дня назад ты спросила меня о том же, – напомнил он.
– И ты не ответил мне.
– А ты мне ответишь?
Ферн помолчала, видимо, обдумывая это.
– Отвечу, – наконец сказала она. – Вышла потому, что хотела быть замужем. Потому что ты собираешься быть пэром, ты уважаемый джентльмен, мне льстило твое внимание… и потому, что ты попросил моей руки.
– Значит, ты вышла за мой титул, – с непонятным ему разочарованием заключил он.
– Это кажется таким бесчувственным, когда ты говоришь подобное. Я бы не согласилась, будь разница в возрасте неприличной или же ты грубым, невоспитанным человеком.
– Хотя твои слова уязвляют мою гордость, я тоже не был влюблен, когда делал свой выбор. Ты была красивой, спокойной, безобидной, доброй, с хорошими связями. Чего еще я мог желать? – В его словах была горечь, которую он не собирался показывать.
– А как же любовь? – тихо спросила она.
Колин перестал расшнуровывать корсет и нежно повернул ее лицом к себе.
– Я не искал в браке любовных радостей.
– Почему? – серьезно произнесла Ферн. – Твои родители, кажется, счастливы вместе.
– Они хорошие партнеры, – согласился Колин. – Но любовь? Это не то, чего они хотели бы достичь.
– Твоя мать была недостаточно любящей, поэтому и ты не ищешь любовь? – Ферн скептически посмотрела на мужа.
– Нет. Мой брат Кристофер женился по любви, хотя казалось невероятным, что дочь Эджингтона согласится выйти за священника. А Питер хвалится теперь своей любящей дебютанткой, за которой бегал три года. Так что мой недостаток вызван не родителями, но, возможно, это было следование их примеру. Отчего же ты не искала свою любовь, если так романтична?
– Я думала, она придет сама собой, вместе с обручальным кольцом, – просто ответила Ферн.
– Ты была настолько глупа? – Эти слова вызвали у него угрызение совести, которое он не имел права чувствовать.
– Не глупа, а только наивна. Хотя порой я и боюсь, что ты сумасшедший, но я не теряю надежды, что у нас получится нечто стоящее.
– Даже любовь?
Ферн пожала плечами.
– Кажется, я уже не знаю, что это. – Опустив глаза, она стала расстегивать потайные крючки планшетки. – Сейчас я хочу быть наконец чистой, это единственное, что я знаю наверняка.
– Как странно, мы выросли в одном и том же кругу, но так и не узнали друг друга.
– А что там было узнавать? – спросила Ферн, освобождаясь от корсета. – Я – средняя сестра. Фейт была неземной, Флора умной, а я… надежной. Я завидовала и до сих пор завидую – бесстыдству Элизабет и Мэри Гамильтон, даже стала их тенью на всех домашних приемах. Но рядом с ними я казалась еще более незаметной, так что на меня вообще не обращали внимания. А ты… ты просто стоял в стороне от своих братьев, даже в стороне от молодого Гамильтона, хотя он будет графом. Я даже, помню, удивлялась, как может такой юный быть настолько важным. Да, я не знаю тебя, хотя много летних сезонов нашей юности мы провели в одних и тех же домах. Ты не был мальчиком, которого можно было знать.
Колин молча выслушал ее на удивление многословную речь. Что он мог сказать? Тут не было ни тайных причин, ни глубокой и жгучей раны, которые вызвали бы сдержанность, замеченную Ферн.
– Возможно, я таким родился, меня не трогают развлечения или удовольствия, жадность или страх. Моим нянькам и домашним учителям тонкость чувств от меня не требовалась, а моими родителями не ценилась. Я развил лишь те свойства, которых от меня ждали: осмотрительность, достоинство, неторопливость, осознание своего места и долга.
– Печальная судьба для маленького мальчика, – сказала Ферн.
– Печальная? Я не страдал, но и счастлив не был тоже. Я просто был. Вот и результат этого.
Она коснулась того места на его шее, куда укусила.
– А сейчас ты чувствуешь?
– Это как пробуждение от долгого сна. Еще ничего толком не осознаешь.
В ее глазах мелькнуло понимание.
– Так вот что ты имел в виду, говоря о фасадах и бегстве. Ты хотел узнать без свидетелей, что будет, когда ты проснешься. – Ферн укоризненно посмотрела на него. – Ты не очень хорошо это объяснил.
– Я вообще не привык объяснять всем свои поступки.
– Не думаю, что ты привык совершать поступки, требующие объяснений, – возразила она и вздохнула. – К чему же мы идем, Колин?
– Не знаю. Но, полагаю, мы оба узнаем, когда придем.
– Видимо, для надежды, этого пока достаточно.
Колин с усмешкой повернулся к тазу. Намочив и выжав полотенце, он смыл грязь с лица и плеч. Он чувствовал на себе взгляд Ферн, и шуршание одежды сказало ему, что она заканчивает раздеваться. Он не обернулся, несмотря на то что ему нестерпимо хотелось увидеть ее полностью обнаженной. Ферн до сих пор чувствует себя неловко, и теперь это имело для него значение, неизвестно почему.
Она испуганно вскрикнула, когда он быстро обмыл гениталии. Зная, что она смотрит, Колин выжал полотенце, вытерся, поднял таз и повернулся, чтобы опорожнить его в окно. Ферн стояла спиной к нему, мягкий, сужающийся изгиб ее талии расширялся до выпуклостей бедер и ягодиц, слегка прикрытых концами спадающих волос, кожа белая, с розоватым оттенком и двумя красными полосками. Выплеснув в окно воду, он с тазом в руке подошел к ней.
– Сейчас твоя очередь.
Когда она повернулась, он сделал еще шаг вперед, и Ферн оказалась запертой между ним и туалетным столиком. Хотя она пыталась отодвинуться, ее соски коснулись его груди.
– Никаких игр? – нахмурилась она.
– Никаких, где бы ты получила меньше удовольствия, чем я.
– Сомневаюсь.
– Принимаю это за вызов, mon ange, – улыбнулся Колин.
Он снял чайник с огня, вылил содержимое в таз, добавил туда остатки воды из ведра и намочил чистое полотенце.
– Садись, – приказал он, кивнув на ближайшее кресло.
Она подчинилась, но смотрела на него с опасением. Удерживая ее за подбородок, чтобы она не вырвалась, Колин нежно вымыл ей лицо, обождал, пока разгладятся морщинки удивления, которые покрыли ее лоб.
– Почему? – спросила она, когда он бросил полотенце в таз.
– Потому что мне это приятно. Я обещал, что и ты получишь удовольствие.
Она промолчала.
Колин снова прополоскал и выжал полотенце, теперь обратив свое внимание на ее шею, но остановился перед ключицей и приподнял шелковистую массу волос.
– Наклонись.
Ферн подчинилась, и волосы заструились с головы вниз, открыв изящную линию шеи и спины. Колин медленно, тщательно мыл ей спину, вел полотенцем вдоль дуги позвоночника, затем по ребрам, твердым под очаровательно мягким телом. Сначала Ферн сидела оцепенев, но постепенно мышцы расслабились, она стала дышать в такт движениям мягкой ткани, слегка вздрогнула, когда он чуть-чуть ослабил нажим, потом вздохнула, когда он начал массировать ей мышцы.
Наконец Колин оставил ее, чтобы сполоснуть полотенце, и Ферн выпрямилась. Глаза у нее были полузакрыты, лицо горело под каскадом влажных каштановых волос, спадавших по обеим сторонам лица, прикрывая груди.
–Ты выглядишь как Ева с картины, написанной для тонких ценителей, – сказал он.
– Скорее уж как Сусанна и старцы, – возразила Ферн охрипшим голосом.
– Значит, я старец? Тогда как насчет Вирсавии?
– Вирсавия должна быть экзотически красивой, чтобы привлечь внимание короля. Я больше подхожу для кучки неприличных стариков, влюбленно глядящих на меня.
– Ты, может, и не экзотически красива, зато очень близка к идеалу английской девственницы, – сказал он, поднимая бровь.
Она покраснела еще сильнее.
– Я больше не девственница.
– Да, ты права, – усмехнулся Колин, встал на колени и начал мыть ей ступню.
Ферн со смехом отдернула ногу.
– Щекотно!
– Я буду осторожнее, – пообещал он, снова забирая ступню и двигаясь от пятки вдоль мягкой выемки до пальцев. Затем проделал то же самое с другой ступней.
– Удивительное ощущение, – призналась Ферн. – Все это. Я думала… наверное, это странно, а оказывается… – Она засмеялась. – Можешь обмывать меня в любое время, когда захочешь.
– Что я и делаю, – ответил Колин.
Он двинулся от лодыжек к икрам, опять вернулся к впадинам под коленями, сначала с нажимом, потом мягко, возбуждающе. Ферн уже перестала улыбаться, лицо сделалось напряженным, сосредоточенным, и она ухватилась за подлокотники кресла, замерев в предвкушении. Но Колин остановился перед кудрявым холмиком волос, чтобы сменить полотенце.
Когда он повернулся, глаза у нее были широко распахнуты в ожидании, которое он
