— Аравинда говорил, это вы его спасли.
Викрам усмехнулся.
— Помните, вы сказали, что ваша мать велела вам относиться к каждому просящему так, словно это бог? Когда я увидел огромные глаза этого мальчика, его грациозно сложенные руки, в голову пришла мысль: что, если это юный Натараджа, прекрасный бог, которого хотят изувечить? Я многое пережил и познал, но все еще умею ценить и чувствовать настоящую красоту. Я выкупил мальчика и посоветовал обучить его танцам. Теперь отдал его вам, потому что он неопытен в жизни и наивен, как ребенок, а вы, надеюсь, сумеете вылепить из него что-то достойное. Сумеете закалить его душу.
— Вы совершили благородный поступок.
Викрам отмахнулся.
— Хватит об этом! Лучше поговорим о вашей судьбе. Раджа велел следить за каждым вашим шагом. Отныне вы не можете беспрепятственно бродить по крепости. За любым нарушением последует смерть. Вы узнали слишком многое и чересчур много себе позволили. Теперь вы просто пленник, Анри. К счастью, пока еще нужный пленник. Прошу вас, не повторяйте прежних ошибок.
— Если я предприму еще одну попытку, то нескоро, — ответил Анри, глядя на спящего Аравинду.
— Лучше не пытайтесь.
Едва Аравинда очнулся, как сразу прошептал:
— Прости! Из-за меня ты снова оказался здесь!
— Это не важно, — ответил Анри, — важно, что ты остался жив.
Его душу жгла глухая злоба — не на несчастного Аравинду, а на свою беспомощность. Сколько еще ему придется пробыть в крепости и что произойдет за это время? Сердце Анри болезненно трепетало от тревоги за судьбу Тулси. Где она, как она, что с ней?!
Глава II
Франсуа Друо удалось получить желанное назначение, и путешествие через полстраны показалось Урсуле с Луизой настоящим кошмаром. Дикая, неукрощенная индийская природа не знала удержу: если палило солнце, то оно сжигало все вокруг, а если шли дожди, то дороги превращались в жидкое месиво. Колеса повозок увязали в глине, из-под них били фонтаны грязи. Бешено льющаяся с небес вода настигала повсюду: не помогали ни занавески, ни полости, ни зонты. После ливня земля курилась облаками пара, мокрые заросли искрились, будто усыпанные алмазами.
Путники переправлялись через реки, напоминающие гигантских золотых змей, проезжали под бесконечными аркадами густолистых лиан. Цветы и насекомые были чудовищно огромны, птицы поражали ярким оперением.
Урсуле и Луизе чудилось, будто они угодили в некое подобие сверкающего ада. Обе носили нижние юбки, сорочки и корсеты и задыхались от жары. Вода была невкусной, нечистой, пища казалась однообразной и скудной. Женщины пугались всего — насекомых, обезьян, буйволов, слонов, а особенно змей.
Проводники-индийцы были черны и грязны; они хитрили, притворяясь, будто не понимают, чего от них хотят; в их глазах сквозило скрытое презрение к белым людям. Иногда поперек дороги лежали огромные деревья, и путешествие задерживалось на несколько часов, потому что индийцы соглашались расчистить путь только за дополнительную плату.
Сначала путники прибыли в Мадрас, где состоялась встреча представителей французской компании Восточной Индии и британской Ост-Индской компании. Стороны благополучно поделили земли и сферы влияния; каждая пожелала выделить контролеров, которые должны были следить за действиями другой. Как ни стремился Франсуа Друо остаться в большом и богатом Мадрасе, его послали в другую английскую факторию, город Баласор.
Узнав о том, что предстоит еще один переезд, Урсула разрыдалась, закрыв руками обожженное солнцем лицо и призывая смерть. Она не разделяла настроений мужа, который все еще считал Индию богатейшей и благодатной страной.
Деревни, мимо которых им случалось проезжать, поражали своей нищетой, орудия труда были примитивны, народ казался темным и диким. Везде было одно и то же: скудные поля; полуголые, почти черные индийцы, которые брели за парой быков, тащивших соху; ряды глиняных лачуг; стелящийся слоями дым, что выходил из низких труб. И где обещанные золотые дворцы и груды сверкающих драгоценных камней?
Сознание Урсулы было восприимчиво к красоте вещей, украшений, нарядов. Она не умела и не желала любоваться и восхищаться природой.
Дабы утешить женщин, Франсуа снял большой двухэтажный дом с зеленым садом и фонтаном. Привезенную из Парижа обстановку пришлось оставить в Пондишери, и женщины приобрели все самое лучшее, что можно было найти на местном рынке: диваны, стулья, столы, зеркала. Кое-что пришлось выписать из Мадраса.
Устроившись с относительным удобством, Урсула и Луиза облегченно вздохнули. Оставалась последняя проблема: слуги. Им довольно быстро удалось нанять садовника и сторожа, пожилого индийца. В кухарки взяли молодую топаску, хотя топасов в Баласоре было немного. А вот с горничной возникли проблемы. Белые служанки были наперечет, и, поскольку Баласор был английской факторией, они не желали идти в услужение к француженкам. Можно было попробовать нанять индианку, но как найти подходящую, то есть свободную, не совсем дикую, способную хотя бы что-то понять? Сторож предложил пустить слух на рынке, и женщины согласились.
Прошло почти две недели, а в дом не явилась ни одна претендентка на место. Посовещавшись, Луиза и Урсула удвоили жалованье — по-прежнему никто не приходил. Очевидно, даже самый бедный индиец не желал отпускать свою жену или дочь в услужение к иностранцам!
Урсула сидела за туалетным столиком — жалкой пародией на изящество, окружавшее ее в Париже, — и пудрила лицо. Она понимала, что никогда не смирится с новой жизнью и будет мечтать о возвращении домой. В местном обществе к француженкам относились с холодным уважением, и если Урсулу и Луизу приглашали на приемы и торжества, то только потому, что там по долгу службы должен был присутствовать Франсуа.
Постепенно Урсула впала в скорбное оцепенение; ее больше не задевали скрытая враждебность и настороженность англичан, и она не страдала от скуки, как не страдает от скуки монахиня, перебирающая четки.
О да, она перебирала четки дней — они были ужасающе однообразны и бесконечны! Молодая женщина видела мужа только по вечерам; днем он занимался делами и, как видно, не без успеха: прекрасно разбирался, сколько рупий в лакхе и в пагоде, знал по именам всех известных индийских купцов, мог без запинки перечислить, какие товары они продают англичанам, а какие — французам.
Жаркий климат пробудил чувственность не в Урсуле, а в ее муже: Франсуа Друо требовал исполнения супружеского долга каждую ночь, и молодая женщина была готова его возненавидеть.
Урсула ощущала себя до боли одинокой и не хотела разговаривать даже с матерью. Луиза учила дочь быть приятной в обхождении, кокетливой, грациозной, никогда не терять изящества и женственности — словом, служить украшением гостиных, салонов, балов. Чем все это могло помочь ей теперь?! Неизменной могла остаться только любовь, но кого ей было любить? Анри она потеряла навсегда, а скоропалительный брак с Франсуа казался Урсуле ошибкой.
За такими мыслями ее застал муж. Вопреки обыкновению он вернулся домой днем и сразу поднялся в комнату жены.
— Дорогая, у меня для тебя сюрприз! — сообщил он, с довольным видом потирая руки.
Урсула медленно повернулась и посмотрела на мужа. В напряженном бледном лице сквозила обреченность. Она словно хотела сказать: что, опять переезд, смена места, не менее бессмысленная, чем
