Когда Урсула сообразила, кто перед ней, ее взор прояснился и в нем запылал огонь. Лицо ожило, по щекам разлился жаркий румянец. Молодая женщина пожалела, что у нее нет при себе зеркала и она не знает, как выглядит.
Анри… Его облик был полон благородства и мужественности. Лицо покрывал красивый ровный загар, отчего ореховые глаза казались еще живее; они ярко блестели, и в них было удивление, сочувствие и… радость. Урсуле захотелось что есть силы прижаться к нему, погладить его русые волосы, поцеловать… Образ индианки промелькнул в ее памяти и растаял, исчез. Урсула не могла представить эту девушку рядом с Анри. Он попросту развлекался с дикаркой и, наверное, давно забыл.
Урсула была готова простить его. Но простит ли он?
— Здравствуйте, Анри.
Эту фразу произнесла Луиза. Она мигом оценила ситуацию, и если смутилась, то лишь на мгновение.
— Здравствуйте, — медленно произнес он, продолжая завороженно смотреть на женщин. — Откуда и почему вы здесь?
— Долго рассказывать, — произнесла Луиза, завладевая разговором. — Нас захватили по дороге в Калькутту и привезли сюда. Нам нужна помощь.
— Вам не причинят вреда, — сказал Анри и повернулся к Викраму, который стоял на пороге и молча смотрел на них. — Эти дамы не англичанки, они француженки. По-видимому, произошла ошибка. Их надо отпустить.
— Это будет решать раджа. Скажите, что их не тронут.
— Я сказал.
— Тогда нам нужно идти.
Анри пристально посмотрел на него.
— Могу ли я побеседовать с ними с глазу на глаз?
— Не сейчас. Согласно условленному времени вы должны пойти к радже.
— Что ж, тогда позже. Могу я замолвить за них слово перед раджей?
Викрам покачал головой.
— Не стоит. Раджа Бхарат весьма щепетилен в таких вопросах. Он не любит, когда люди лезут не в свое дело.
Анри не стал возражать, коротко поклонился Луизе и Урсуле и вышел за дверь. Содержание его беседы с суровым индийцем осталось для женщин тайной, и они не знали, что подумать. Луиза, поджав губы, сосредоточенно размышляла. Урсула, всего лишь минуту назад пребывавшая в полном отчаянии, казалось, воспарила на вершины блаженства.
Едва дверь закрылась, она бросилась к матери.
— О, мама! Бог услышал мои молитвы и послал мне встречу с Анри! Он наверняка придет, и мы сможем поговорить. — На ее лице появилась мечтательная улыбка. — Надеюсь, ты оставишь нас наедине?
— Оставлю, — сказала Луиза, — и ты должна убедить его помочь нам выбраться отсюда.
— Разумеется, Анри поможет! Судя по всему, он тут со всеми знаком и его ценят.
— Не знаю, не уверена. Возможно, он такой же пленник, как и мы.
Урсула думала о своем.
— Ты заметила, как он выглядит? Ничего общего с тем, что было в тюрьме! Настоящее золото никогда не тускнеет, мама! Теперь ты понимаешь? Понимаешь, чего стоит мой муж! А вот Анри…
Луиза попыталась вернуть дочь на землю.
— Он по-прежнему осужден.
Урсула смотрела с непониманием и укоризной.
— Разве это важно… здесь и сейчас?
— Здесь и сейчас — нет. Потому я разрешаю тебе делать все, что ты посчитаешь нужным сделать ради нашего спасения. Только не говори Анри про индианку с ребенком.
Урсула торжествующе рассмеялась.
— Разумеется, нет! Он никогда о ней не узнает.
Глава V
Вернувшись в Калькутту, Тулси поняла, как много болезненных воспоминаний о прошлом живет в ее душе.
«Да, Кали, — невольно подумала она, — ты вынуждена держать в руках этот жестокий, полный потерь мир и править им так, чтобы на долю каждого из нас хватило и любви, и ненависти, и счастья, и горя».
Девушка брела по бесконечной Чауринги[19] навстречу своей судьбе и удивлялась тому, как переменчив и в то же время однообразен этот город. Со дня смерти Рамчанда прошло больше года, она сама изменилась так, как будто прожила еще одну жизнь; на свет появилась ее дочь Амала. Между тем Калькутта во многом осталась прежней: испещренные тенями улицы, насыщенный запах садов, которые окружают дома богатых горожан, горячее солнце, раскаленная земля, суетящиеся люди.
Знают ли они, что жизнь подчиняется иным законам, нежели их сердца?
Тулси боялась войти в дом Кайлаш, дом Рамчанда, свой бывший дом. Ей казалось, что она осквернит его своим присутствием.
Молодая женщина долго бродила вокруг ограды, укачивая малышку, начавшую капризничать и хныкать, пока не заметила, как из ворот выходит слуга, которого она раньше не видела. Тулси приблизилась и спросила, дома ли госпожа.
Тот не успел ответить. Возле ворот остановился убранный роскошной тканью паланкин, и слуга помог спуститься на землю миниатюрной женщине в сиреневом сари. Тулси поняла, что другой возможности не будет, и подошла к ней. Колени подгибались, она почти не видела дороги — от усталости, тайного жгучего стыда, а еще от страха перед неизвестностью.
Кайлаш стояла как вкопанная. Тулси набрала в грудь побольше воздуха и молчала, пытаясь преодолеть смятение. Кайлаш первой оправилась от изумления и воскликнула:
— Тулси!
— Кайлаш!
Они в волнении приникли друг к другу. Потом Кайлаш отстранилась и посмотрела на бывшую невестку блестящими от радости и слез глазами.
— Ты жива! Ты вернулась! Входи же!
— У меня ребенок, — твердо, даже немного жестко произнесла Тулси, — ты должна узнать об этом прежде, чем я переступлю твой порог.
— Вижу, — растерянно пробормотала Кайлаш, — неужели это…
У Тулси сжалось сердце. В этот миг она многое отдала бы за то, чтобы со всей правдивостью ответить, что это ребенок Рамчанда.
Однако молодая женщина нашла в себе силы сказать:
— Да, я родила — от другого мужчины. Я пришла к тебе за помощью. Если ты считаешь, что я не достойна войти в твой дом и разговаривать с тобой, я пойму и не обижусь.
Глаза Кайлаш были полны слез. Она видела, что Тулси стала другой — независимой, смелой, уверенной в себе.
— Да ты что! У меня никого не осталось! Если бы ты знала, как мне жилось! Я тебе помогу, даже если для этого мне придется проститься с жизнью.
К предрассветному часу ветер стих, а месяц стоял так низко над деревьями, что его почти не было видно. Ярко сияли звезды, лучистые, неподвижные и загадочно немые.
