и злость. И разве можно было не вознегодовать, если ее так возмутительно бросили без всякого внимания? Она бы предпочла бурную стычку, в которой ей пришлось бы уклоняться от его ударов, а ему — уклоняться от предметов, которые она запускала бы ему в голову.
Она знала, что и капитан, и команда непременно будут праздновать великую победу над испанским флотом, и на всем корабле не нашлось ни одной живой души, которая хотя бы вспомнила о ней.
Дело уже шло к вечеру, когда быстроногий юнга-вестовой постучался в дверь: он принес ей холодный напиток из лайма.
— Спасибо — скромно поблагодарила она. — А что, капитан намерен держать меня взаперти, пока мы не доберемся до Англии?
Юнга чувствовал себя явно неловко.
— Он ужас как зол, мэм. На вашем месте я бы радовался, что он к вам близко не подходит! Питье-то вам Барон послал, и еще он коку записку написал, чтоб вам приготовили поднос с ужином и вина чуток.
Паренек отдал честь и собрался было покинуть каюту, но тут Сабби схватила его за руку.
— Стой! — закричала она, взбешенная оттого, что Шейн и не думает к ней заходить.
Сейчас же, немедленно нужно что-то предпринять, иначе какая из нее леди Девонпорт! Схватив свои белые панталоны, она сунула их в руки сконфуженного юнца. — Вот! Нацепи это на флагшток. Твой капитан, возможно, и заставил сдаться испанцев, но меня он пока сдаться не заставил! Если у тебя кишка тонка, попроси Барона сделать это… для меня.
Юнга ухмыльнулся и покраснел:
— Сам сделаю. Когда никто не увидит.
Хок никак не мог взять в толк, что это так развеселило его команду. Матросы фыркали в ладони, пытаясь сдержать смех, и каждый раз, когда кто-нибудь взглядывал в его сторону, у закаленных моряков улыбка растягивала рот до ушей. Наконец он заметил, как один из них указал на что-то пальцем, а двое других просто надрывались от хохота, причем явно на его счет. Он поднял взгляд — и лишился дара речи, когда увидел, что именно развевается на флагштоке бизани. Предмет выглядел подозрительно похожим на перемазанные панталончики Сабби! Она бросала ему вызов, и невозможно было выразить это более красноречиво.
С минуту он недоверчиво взирал на это явление, а потом поймал себя на том, что улыбается сам. Кончилось тем, что громовые раскаты его неудержимого хохота разнеслись по всему кораблю. Насмеявшись вдоволь, он ринулся к каюте и резко распахнул дверь. Она слышала его приближающиеся шаги и, когда он появился на пороге, уже стояла подбоченившись, не зная, чего ждать, но готовая ко всему.
Он осведомился самым официальным тоном:
— Вы вывесили белый флаг, мадам, в знак признания своего поражения?
— Поражения? — гневно возопила она. — Никогда! Имя вашего корабля — «Дерзновенный»… По-видимому, сэр, вы так назвали его в мою честь!
Она уселась в его капитанское кресло и, пока он таращил на нее глаза, подчеркнуто напоказ подняла одну голую ногу и перекинула ее через подлокотник. Кроме тонкой батистовой рубашки на ней не было ничего, и стоило ей небрежно покачать ногой, как он каждый раз видел медные густые завитки.
Он радостно засмеялся:
— Сабби Уайлд, ты самая дьявольская из всех дьяволиц!
Он сделал лишь один широкий шаг к ней, как она остановила его повелительным жестом высоко поднятой руки и зеленым огнем, вспыхнувшим в глазах.
— Не рассчитывайте, сэр, что вам удастся получить меня так же легко, как вы получили Кадис. Не надейтесь, что вам будет позволено таскать меня с корабля на корабль, словно мешок с репой, пренебрегать мною и морить меня голодом, а потом вламываться сюда и давать волю своей похоти!
Он знал, что может взять эту крепость силой. Знал и то, что она заслуживает лучшего обращения. Придется прибегнуть к более осторожным методам осады, но и награда будет куда более драгоценной. Грозный капитан отвесил ей галантный поклон, и в глазах у него не осталось ни тени насмешки. Он церемонно произнес:
— Сабби, не окажете ли вы мне честь пообедать о мной? Я намерен отпраздновать нашу победу и хотел бы отпраздновать ее вместе с вами.
Столь же благовоспитанно она наклонила голову и ответила:
— Ничего не могло бы быть для меня приятнее, лорд Девонпорт. Только, увы, мне не во что переодеться к обеду.
Он подошел к сундуку в углу каюты и поднял крышку.
— Здесь есть разные материи. Приношу извинения, Сабби: платьев я для тебя припасти не догадался.
Он вынул из шкафа одежду для себя и, перекинув эти вещи через руку, удалился со словами:
— Обед будет подан, когда пробьет шесть склянок.
Она обследовала все содержимое сундука, где хранились дорогие изысканные ткани разнообразных цветов и оттенков, и ей грозила опасность разорваться на части — так трудно было остановиться на чем-то одном. Наконец она выбрала почти прозрачную ткань с золотыми и бирюзовыми полосками. Она отрезала квадратный кусок — чуть больше ярда в ширину и в длину, — обернула его вокруг себя и завязала узлом на одном плече. Каждому, кто поглядел бы на нее справа, она казалась полностью одетой, а поглядевший слева сразу бы понял, что платье открыто от плеча до лодыжки и что, кроме этого импровизированного платья, никакой другой одежды на ней нет.
В дверь постучали, и появился Барон, который молча и проворно установил изящный столик, накрыл его белой скатертью из камчатого полотна и выложил такие же салфетки.
Затем на столе появились серебряные вилки и ножи тонкой итальянской работы, тяжелые золотые тарелки с рельефным изображением дракона в центре каждой из них, а также бокалы из венецианского хрусталя на резных ножках из золота и нефрита. Барон всегда обращался с ней самым уважительным образом, но в этот вечер его взгляды выражали столь глубокое почтение, что Сабби невольно призадумалась: не сказала ли ему Джорджиана, что он имеет дело с леди Девонпорт. У нее не было времени докопаться до истины, ибо пробило шесть склянок и в дверном проеме появился Шейн. Он явно намеревался строго придерживаться этикета: постучал и дождался, пока она пригласит его войти. На нем был тропический костюм из светлого полотна, на фоне которого особенно бросался в глаза его загар. Он взял ее руку и поднес к губам, и только потом позволил себе обжечь ее пристальным взглядом внимательных синих глаз. Медленная одобрительная улыбка смягчила контуры его твердого рта, и на темном загорелом лице сверкнули белые зубы.
У Сабби сердце перевернулось в груди. Как он был сейчас прекрасен! Львиная грива свободно спадала на плечи; концы волос, выгоревшие на солнце, отливали темным золотом.
Его окружал такой ореол мужественности, что Сабби почувствовала, как у нее подгибаются коленки.
Вернулся Барон. Он принес горячие блюда под крышками и большую многоярусную вазу с фруктами; некоторые из них были незнакомы Сабби. Когда Барон удалился, оставив их наедине, Шейн подал ей кресло и тихо проговорил:
— Ты самая прелестная женщина из всех, кто когда-либо оказывал честь моему столу.
Сабби грациозно уселась в кресло и скромно расправила складки своего наряда таким образом, чтобы по возможности скрыть наготу, а не выставлять ее напоказ.
— Что-то удивительно вкусно пахнет, хотя я никак не могу понять, что именно, — сообщила она с воодушевлением.
— За наш сегодняшний ужин надо поблагодарить испанцев. — Он поднял с супницы тяжелую крышку. — Это пайелла, знаменитое испанское блюдо. Ее готовят из кусочков куриного мяса и очищенных креветок, добавляют чеснок и испанский шафран, и все это выкладывается поверх горки риса с перцем.
Он налил в бокалы светлого шабли и положил на тарелку Сабби солидную порцию ароматной пайеллы.
— А это что? — указала она на другое блюдо.
— Артишоки с начинкой из спелых оливок.
Ты отламываешь листок и обмакиваешь его в растопленное масло, вот так. — Он не мог не улыбаться при виде того, с каким живейшим интересом она пробовала каждое блюдо. — Как и большинство заморских кушаний, это — на любителя. К нему надо привыкнуть. Я замечал, что англичане слишком склонны воротить нос от всего, что для них необычно. А по-моему, правильно говорят: разнообразие придает жизни остроту…
— В самом деле, милорд? — уточнила она, сверкнув глазами мгновенно насторожившись: нет ли в его словах второго, скрытого смысла?
— Однако существуют и такие лакомства, которых, раз отведав, уже никогда не забудешь, — добавил он.
Она покраснела и опустила ресницы.
— А эти фрукты… как называются? — спросила она.
Ей уже тоже стало труднее говорить и даже дышать — сейчас, когда она пыталась как-то умерить жар, загорающийся в глубине его глаз.
Шейн вздохнул.
— Ну, я думаю, апельсины ты знаешь и лимоны тоже. А вот эти, зеленые, — лаймы, а это — виноград и дыня. Коричневые — это финики, очень липкие и сладкие, а вот там — фиги. Они восхитительны на вкус, но в них очень много мелких косточек.
Она положила тонкий палец на твердую кожуру странного красного плода и вопросительно подняла брови.
— Это гранат — древний символ плодородия. Барон всегда очень чуток, и он все делает обдуманно. Он не зря положил гранат на пальмовый лист. Это фаллические символы: гранат — женский, пальмовый лист — мужской.
Уголки ее губ приподнялись в ехидной усмешке.
— Я должна еще о чем-то спрашивать?
Должна или нет?
— Сабби, я не могу без тебя.
Их глаза встретились, и в этот миг ей вдруг открылось: да ведь она выполнила все, что задумала. Она привязала его к себе так крепко, что в ее власти доводить его до безумия. Он хотел ее, он в ней нуждался и без нее уже не мог жить. Если она его бросит — он все равно
