знакомым лицом. Нет, вчера он не ошибся. Это был ЧНК — чрезвычайный надзиратель космоса.
Кирилл знал об этих надзирателях больше, чем положено было им, экспериментаторам. ЧНК в любую минуту мог заставить его вернуться на Спутник. Только поздно вечером Кириллу удалось оторваться от преследователей. В том, что их было несколько, — он не сомневался. Кирилл шел по берегу речки, которую переплыл ночью. Он должен был дойти до ближайшего аэропорта и сразу же вылететь оттуда первым попавшимся самолетом.
Зрод еще сладко спал, когда в предутренней тишине в его спальне громко зазвонил телефон. Не отрывая головы от подушки, нехотя поднял трубку и недовольно сонным голосом спросил:
— Какого черта?
— Извините, шеф, это Томпсон. Сто шестьдесят девятый исчез.
— Как? Когда? Я же говорил, глаз не спускать! Сейчас же ко мне! Немедленно! Куда-куда?.. В домашний отсек!
— Сей момент, шеф!
— Ну наконец-то, отыскал этот дьявольский механизм! — тихо сказал Кирилл. — Вот куда его вмонтировали. — Юноша достал из кармана небольшой нож и, прикусив губу, быстро сделал два надреза на руке в том месте, куда был вмонтирован едва заметный, не больше зернышка мака, передатчик. — А теперь ищите ветра в поле. Земля не маленькая планета, есть где скрыться.
Небольшой городок, по которому шел Кирилл, не нравился юноше. Но ему казалось, что здесь его не знают и не найдут. На последние деньги он нанял комнатку с грязным потолком, с раскладушкой, на которую было брошено какое-то тряпье. Умывшись с дороги, надел чистую рубашку и пошел искать работу.
Прошло несколько долгих часов. От усталости гудели ноги, от голода — голова. Работы Кирилл так и не нашел. Можно было, естественно, показать кому нужно удостоверение с двумя золотыми стрелками крест-накрест на обложке, и работа была бы на выбор. Но тогда ему придется вернуться на Спутник… Нет, уж лучше ходить голодным…
Кирилл сел на давно некрашенную скамью в тени огромной липы. Было слышно, как над ее цветками гудят работяги-пчелы. Страшно хотелось есть. И, как назло, неподалеку продавали горячие пирожки…
— А все-таки вы неплохо придумали, Томпсон. Пирожки, столовые для безработных… Ха-ха-ха, — Зрод рассмеялся. — Голод! Это прекрасно! Пирожки… столовые… — он смаковал слова, растягивая их, словно жевательную резинку. — Здесь мы его и накроем. Все наши работают?
— Да, шеф, даже по деревням разослали фото сто шестьдесят девятого. Его все знают…
— Жалко, что мне нельзя на Землю, а то бы я сам принял участие в облаве на него, — тихо сказал Зрод, допивая кофе.
— Ведь можно нелегально. Наши сделают — комар носа не подточит.
— Да нет, я еще хочу пожить. Следи сам. А я… я здесь один вариант проверю.
Городские часы отбили половину третьего. Чувство голода притупилось. Но почему так хочется спать? Почему? Кирилл, пересилив себя, с трудом встал со скамьи. “Это что-то новое… Среди дня хочу спать… Наверное, причина этому голод!” — думал Кирилл, бредя к морю.
Волна с грохотом ударилась о берег. Соленые брызги коснулись лица Кирилла. Он не вытер их, подошел еще ближе к воде. Было приятно чувствовать прохладу моря, смотреть на игру волн. Если бы не голод, жизнь казалась бы прекрасной.
Голод. Уже третьи сутки Кирилл не ел. От выпитой воды тошнило. Он уже не мог идти. Не было сил. Сел просто на пенек. Казалось, еще немного — и он не выдержит испытаний. Что же делать? Где выход? Ведь должен же быть из всего этого какой-то выход!
За раздумьями Кирилл не заметил, как задремал. Разбудили его голоса людей. Первое, что увидел юноша, когда открыл глаза, было давно небритое лицо Зрода, на котором сияла улыбка победителя.
Увидев, что Кирилл проснулся, Зрод прокричал в толпу, которая стояла вокруг них:
— Перед вами — белковый робот. Его заводской номер сто шестьдесят девять. Он собирался смыться со Спутника и остаться на Земле, чтобы сеять здесь смуту. И вот, видите, мы поймали его.
Зрод схватил Кирилла за руку, пытаясь заломить ее за спину. Подскочили еще несколько человек.
— Я — робот? — Кирилл вырвал руку, оглянулся. — Нет, я человек! У меня есть родина… Хорошая она или плохая — не мне судить, да это уже другой вопрос. Но ведь она существует! Я стремился к ней. Но и здесь увидел несправедливость. Я хотел, чтобы здесь, на Земле, меня приняли, как родного, но родительский дом отвернулся от меня, стал чужим. Меня все время мучила совесть… А разве с роботами бывает такое? Робота хотели сделать из меня на Спутнике. Следили, подслушивали, убивали во мне все человеческое, стараясь отучить страдать, сочувствовать, любить…
Оттолкнув Зрода и высоко подняв голову, он устало пошел вперед, к автостраде. И никто из молчащей толпы не тронул его. Люди уже начали расходиться, чтобы не иметь неприятностей. Кирилл в этот момент еще не знал, что сработала непредвиденная творцами живых роботов сигнальная система. Система самоусовершенствования совести, которая не могла не ответить сопротивлением на зло и несправедливость.
Михаил Емцев
Человек своей судьбы
А мы, другие, что ж, не своей? Именно! В том-то и дело, что в большинстве люди не живут собственной, единственной судьбой. Мечутся человеки по квартирам чужих судеб: то на огонек любви забегут погреться или ненастье переждать, то так просто сдуру заскочат к чужим, чтобы годы спустя ошпаренными вылететь на житейский проспект, проклиная себя за легкомыслие и глупость.
Трудное это дело, жить по своей судьбе: в темной комнате ловить черную кошку, которой там, возможно, вовсе и нет.
Немногим это дано — поймать.
Евгений Цветков — один из редких на моей памяти людей, который следовал начертанию своей судьбы.
Родился он в Великих Луках, под Псковом, в семье коренных великороссов. По учебе и работам объездил весь Союз, а сейчас живет в Израиле, под Тель-Авивом, в научном центре Вейцманна (из окна его квартиры купол какого-то обсервафазотрона виден).
Евгений Цветков — человек рационального, картезианского склада ума, он окончил физический факультет МГУ, защитил диссертацию по статистической физике. Работал в журнале “Знание — сила”, написал десятки научных и научно-популярных работ. Он и сейчас занят наукой об атмосфере, его работы опубликованы в Англии, Америке, Австралии, Германии.
Казалось бы, совершенно логично, что такой ученый пишет нечто такое, что как бы продолжает его научный статус.
Но — парадокс судьбы или высшее предназначение? — Цветков творит художественные произведения, никак или почти совсем не связанные с наукой.
Он пишет мистическую прозу.
Эта литература в последние десятилетия еще только нащупывает у нас собственное самостояние, но уже узнаваема и характерна буквальностью метафор, притчевостью и свободой мысли, очевидным противостоянием всему тому, что мы привыкли обозначать словами “социалистический реализм”.
В произведениях такого толка художественная ткань аллегорических иносказаний обволакивает остроугольную явь советского быта, придавая обыденности мифологическую значительность. Не разгадкой тайн бытия заняты авторы этого направления, а созданием новых интригующих загадок и тайн. Здесь — примат воображения художника над так. называемой “правдой жизни”, свободы — над рабскими законами, духа — над материей. Капли вселенских вод, где живет и волнуется не только земной океан, но и весь человеческий космос.
В такой стихии Цветкову-художнику обретаться легко и свободно. Евгений Цветков, позволим себе такое определение, суть оккультист.
