стол и старенькая конторка, за которой были написаны почти все романы Жюля Верна. Украшение комнаты состояло лишь из двух бюстов на каминной полке: Мольера и Шекспира.
Дверь налево вела из кабинета в библиотеку. На простых полках теснились тысячи книг. На стенах в строгом порядке были развешаны портреты знаменитых ученых и путешественников. А в отдельном шкафу помещались переводы сочинений Жюля Верна: сотни томов разного формата на многих языках мира. У окна стоял очень старый рояль — ровесник дней великой французской революции.
День старого Жюля Верна был строго размерен, и раз заведенный порядок никогда не нарушался. В пять часов утра — и летом и зимой — он уже был на ногах. Легкий завтрак, всегда один и тот же: немного фруктов, сыр, чашка шоколада — и писатель уже за своей старой конторкой. В восемь часов в первом этаже начиналось движение — это вставала жена писателя. В девять часов супруги садились за утренний завтрак. После завтрака Жюль Верн уже не писал ничего нового, лишь начисто переписывал свои черновики, отвечал на письма, принимал посетителей.
Когда морской колокол на дворе отбивал восемь склянок, сигнализируя о наступлении полудня, Жюль Верн брал шляпу и, какая бы ни была погода, выходил на прогулку.
Он шел, сильно хромая, тяжело опираясь на палку — тоже своего рода достопримечательность. Это был подарок группы английских школьников, поклонников его «Необыкновенных путешествий», вырезавших на ней свои имена.
«Мы очень счастливы, что можем послать Вам эту палку с подписями, которые покажут Вам, каким уважением Вы пользуетесь со стороны многих тысяч мальчиков Великобритании, — писали они в сопроводительном письме. — У нас, конечно, никогда не бывает денег в кармане. Вы это знаете. Но наш подарок не должен быть оценен по его стоимости. Мы знаем, что для Вас дороже всего большое количество участников нашей складчины…»
От перекрестка писатель поворачивал на улицу Порт-Пари, где некогда находились Парижские ворота средневекового Амьена; затем следовал новый поворот, на улицу Виктора Гюго, и перед ним открывался великолепный силуэт Амьенского собора — чуда готического искусства XIV века. А далеко внизу, как серебро, блестела Сомма, вместе с притоками Арне и Селль образующая многочисленные каналы в нижней части города.
Ровно в половине первого Жюль Верн появлялся в большом зале библиотеки Промышленного общества.
Тут на столе уже лежали приготовленные свежие газеты. И большое кресло, которое никто не смел занимать, было подвинуто: Летом — к окну, зимой — к камину.
С карандашом и записной книжкой в руках писатель просматривал газеты, журналы, бюллетени и отчеты разных научных и географических обществ. Иногда раньше, но никогда не позже пяти часов он захлопывал свою записную книжку и кружным путем возвращался домой.
Два раза в неделю Жюль Верн посещал заседания Амьенской академии — старейшего научного общества Пикардии, действительным членом которого он был. Иногда писатель вместе с женой ходил в театр, но это бывало редко: в пять часов для него уже начинался вечер, в восемь он уже спал.
Эта размеренная жизнь, которая многим показалась бы скучной, была идеальным условием для работы, а работа для Жюля Верна была жизнью.
«У меня потребность работы, — говорил Жюль Верн посетившему его итальянскому писателю де Амичису. — Работа — это моя жизненная функция. Когда я не работаю, то не ощущаю в себе никакой жизни».
Да, работа была для него не только необходимостью — она была его основной жизненной страстью. Именно она и составляет подлинную биографию писателя.
Но почему произошел такой резкий перелом в биографии писателя? Почему, живой, общительный балагур превратился в затворника, почти что мизантропа, живущего в провинциальном Амьене, как на необитаемом острове?
Ответ на это дают события 1870–1871 годов: война и Парижская Коммуна.
…Прусские войска, вооруженные до зубов, ворвались во Францию, грабя и убивая на своем пути мирное население. Французская армия в двести пятьдесят тысяч человек, плохо вооруженная, руководимая неспособными генералами, со слабым и бездарным императором во главе, должна была остановить военную машину, насчитывающую шестьсот тысяч солдат.
Жюль Верн, призванный в армию и зачисленный в береговую стражу, следил за событиями молниеносной войны с яростью и тоской в сердце. Ничтожный Наполеон III позорно капитулировал при Седане вместе со всей армией. Париж, осажденный немцами, после пяти месяцев героической обороны, не получая помощи извне, был сдан новым «правительством национальной измены». Попав в Париж после заключения перемирия, писатель видел немецкие войска, вступившие во французскую столицу, видел провозглашение Парижской Коммуны 18 марта, вторую осаду Парижа и кровавую расправу генерала Галифе. Да, эти годы заставили уже знаменитого писателя очень многое пересмотреть в своем мировоззрении.
Идеи великого 1848 года были идеями его юности. Переворот и тирания сделали его фанатическим поборником свободы, врагом всего старого, порабощающего человечество, тянущего его назад: монархии, сословий, милитаризма.
Но теперь он возненавидел всю окружающую его жизнь и бежал от неё во внутреннюю эмиграцию — сделал тихий Амьен своим необитаемым островом.
В 1872 году, сейчас же после переезда в Амьен, Жюль Верн приступил к работе над огромным трехтомным романом «Таинственный остров», служащим завершением трилогии: «Дети капитана Гранта» и «Двадцать тысяч лье под водой».
В романе «Таинственный остров» рассказана история нескольких человек, занесенных на воздушном шаре на необитаемый остров, затерянный в бескрайных просторах южной части Тихого океана. Новая робинзонада? Нет, Робинзон Крузо, заброшенный бурей на остров Отчаяния, имел в своем распоряжении целый корабль — с набором инструментов, запасом продовольствия и снаряжения. Герои Жюля Верна во время полета выбросили в море, как балласт, всё, вплоть до карманных ножей и спичек. Робинзону, окруженному изобилием тропической природы, достаточно было протянуть руку за её дарами; поселенцам Таинственного острова приходилось самим создавать свое благополучие. Но Робинзон был одинок, а герои Жюля Верна — сплоченная группа людей, коллектив.
Потерпевшие крушение, попав на остров, не приходят в уныние. Они принимают гордое имя колонистов и неустанным трудом создают свое благополучие. Роман Жюля Верна — это подлинный гимн вдохновенному труду, быть может самый высокий во всей литературе XIX века. Труд их — не первоначальное накопление Робинзона Крузо, это творческое преображение косной природы, это вся история цивилизации, но на более высокой ступени идеального человеческого общества.
Труд!.. Какой непривычной была эта тема для писателя XIX века! И если мы встречаем в тогдашней литературе лабораторию, фабрику, мастерскую, то только лишь как вариант одного из кругов дантова ада: как место муки, позора, отчаяния и гибели. Романтика труда, красота труда, пафос труда — сами такие словосочетания были сто лет назад для писателей оскорбительной нелепостью, не имеющей смысла. Нужно было поистине огненное перо, чтобы перенести из реальной жизни в книгу романтику кирки и мотыги, красоту угля и металла, пафос победы над природой.
Великий сорок восьмой год пробил первую брешь в старом представлении, впервые в мире провозгласив право на труд. Но должно было пройти ещё четверть века, включивших в себя рождение Интернационала и великолепную вспышку Парижской Коммуны, чтобы Жюль Верн ощутил в себе силы сделать человеческий труд центральной темой своего нового произведения.
Но что означало завоевание права на труд? За правом на труд стояла власть над капиталом, за властью над капиталом — овладение средствами производства, их подчинение объединенному рабочему классу и тем самым уничтожение наемного труда, равно как и капитала и их взаимных отношений. Это означало открытие нового мира победившего социализма, смутное сияние которого уже серебрило лица первой шеренги людей, ведущих человечество в страну будущего.
Жюль Верн не был в их числе. И вряд ли он смог бы так формулировать свои неясные мечты — тем
