— Может быть, они тоже учились только три месяца, — сказал Томми с надеждой.
Ровно в девять ноль ноль подполковник сэр Данверс Гамильтон рысью влетел на вороной кобыле и остановился как вкопанный в самом центре живого квадрата. Он начал свое обращение к войскам. В памяти Чарли накрепко засело, что все пятнадцать минут речи кобыла ни разу не пошевелилась.
— Приветствую вас на земле Франции, — начал подполковник Гамильтон, вставив монокль в свой левый глаз. — Мне бы хотелось, чтобы ваше путешествие заняло всего один день. — По рядам пронесся легкий смешок. — Однако я боюсь, что нам будет дана небольшая отсрочка, перед тем как мы заставим Гансов бежать назад в их Германию с поджатыми меж ног хвостами. — На этот раз ряды разразились ликованием. — И никогда не забывайте о том, что мы играем не на своем поле и проходим узкие воротца, имея дело с коварным злодеем. И, что хуже всего, немцы не понимают правил крикета. — Опять раздался смех, но Чарли показалось, что подполковник вкладывал в свои слова их буквальный смысл. — Сегодня, — продолжал подполковник, — мы совершим марш до Ипра, где будем стоять лагерем до начала нового и, я полагаю, последнего наступления на германские позиции. В этот раз, я убежден, мы прорвем германские рубежи и впереди, несомненно, окажутся славные фузилеры. Удача будет с вами, а Бог на стороне королевы.
После криков «ура!» полковой оркестр заиграл национальный гимн, слова которого были дружно подхвачены войсками.
После пяти дней марша они услышали первые отзвуки канонады, почувствовали запах земли от траншей и поняли, что подходят к линии фронта. Прошел еще один день, и на их пути стали встречаться большие зеленые палатки Красного Креста. Этим утром Чарли впервые увидел убитого, которым оказался лейтенант из Восточного Йоркского полка.
— Пропасть мне на этом месте, — сказал Томми, — если пули различают офицеров и рядовых.
Дальше на их пути стало попадаться столько носилок, тел и оторванных от них конечностей, что ни у кого больше не возникало желания шутить. Батальон, как выяснилось, прибыл на линию, которая называлась в газетах Западным фронтом. Однако ни один военный корреспондент почему-то не удосужился описать витавшее в воздухе уныние или печать безысходности, отложившуюся на лице каждого, кто хоть несколько дней пробыл в окопах.
Чарли пристально вглядывался в поля, которые когда-то были процветающими угодьями. Лишь сгоревший дотла дом фермера свидетельствовал о том, что здесь существовала цивилизация. Противник тем не менее виден не был. Чарли старался освоиться с окружающей местностью, которая должна была стать его домом на ближайшие месяцы, если он проживет их. Каждому солдату было известно, что средняя расчетная продолжительность жизни на фронте составляла семнадцать дней.
Оставив своих людей отдыхать в палатках, Чарли отправился в путешествие. В нескольких сотнях ярдов от госпитальных палаток он прежде всего набрел на запасные траншеи, известные под названием «курортная зона», поскольку они располагались в четверти мили за передним краем, где каждый из солдат должен был находиться четверо суток без перерыва, прежде чем получал четыре дня отдыха в запасных траншеях. Чарли подошел к переднему краю, как путешествующий турист, не имеющий отношения к войне. В разговорах тех, кто пережил несколько недель боевых действий, часто слышалось слово «Англия» и звучали мольбы о том, чтобы Бог послал им лишь легкое ранение, после которого они могли бы попасть в ближайший госпиталь, а потом, если повезет, может быть, даже на родину.
Когда над нейтральной полосой засвистели шальные пули, Чарли упал на колени и на четвереньках пополз к запасным траншеям, чтобы рассказать своему взводу о том, что их может ожидать, когда они продвинутся на сотню ярдов вперед.
— Траншеи, — поведал он своим сослуживцам, — тянутся от горизонта до горизонта и могут одновременно вместить десять тысяч человек. — В двадцати ярдах перед ними он видел заграждение из колючей проволоки высотой фута три, которое, как сказал ему старый капрал, стоило тысячи жизней тех, кто возводил его. За ним проходит нейтральная полоса, занимающая пятьсот акров земли, раньше принадлежавшей мирной семье, которая по чьей-то прихоти оказалась в самом центре войны. За ней проходит германская колючка, а дальше сидят в своих траншеях и ждут их немцы.
Казалось, что каждая армия залегла в своих раскисших и населенных крысами окопах и неделями, а иногда месяцами, выжидала, когда противная сторона предпримет какие-нибудь действия. Меньше мили лежало между ними. Если высовывалась чья-нибудь голова, чтобы осмотреть местность, с другой стороны в нее незамедлительно посылалась пуля. Если следовал приказ наступать, шансы солдат преодолеть эти двадцать ярдов были настолько мизерными, что букмекер даже поленился бы занести их на доску. Если ты достигал колючки, то шансы погибнуть резко возрастали, а если добирался до германских траншей, то существовал десяток способов, с помощью которых ты оказывался на том свете.
Если остаешься сидеть в траншеях, можешь погибнуть от холеры, отравляющего газа хлора, гангрены, брюшного тифа или траншейной стопы, когда солдаты пронзают себя штыками, только чтобы избавиться от боли. В окопах за линией фронта умирает почти столько же, сколько и в атаках, услышал Чарли от бывалого сержанта, и тут не помогает даже сознание того, что в нескольких сотнях ярдов так же страдают и немцы.
Чарли старался занять своих людей чем только мог. Они несли свою ежедневную службу, вычерпывали воду из окопов, чистили снаряжение и даже играли в футбол, чтобы хоть как-то заполнить долгие часы скуки и ожидания. До Чарли доходили самые разные слухи о том, что их ждет в будущем. Он подозревал, что только подполковник, сидевший в штабе в миле от переднего края, имеет представление о происходящем.
Каждый раз, когда подходила очередь Чарли провести четыре дня на передовой, его отделение большую часть времени было занято вычерпыванием из траншей воды, которая непрерывным потоком падала с неба. Иногда она доходила Чарли до колен.
— Единственной причиной, по которой я не пошел на флот, является та, что я не умею плавать, — ворчал Томми. — И при этом никто меня не предупредил, что я могу так же запросто утонуть и в сухопутных войсках.
Даже промокшие, замерзшие и голодные, они каким-то образом сохраняли присутствие духа. Семь недель Чарли и его отделение терпели все лишения, ожидая приказа о наступлении. Однако единственным наступлением, о котором они услышали за это время, было то, которое провел Людендорф. Германский генерал вынудил союзников отступить миль на сорок, потеряв четыреста тысяч человек убитыми. Еще восемьдесят тысяч были захвачены в плен. Обычно такие новости приносил капитан Трентам, и, что еще больше раздражало Чарли, он всегда выглядел таким чистым, ухоженным, отогревшимся и сытым.
Два человека из его секции уже умерли, еще даже не повидав врага. Большинство солдат были бы только рады броситься через бруствер под пули, так как никто уже не верил, что переживет эту войну, которая, как говорили, будет длиться вечно. Со скукой боролись только тем, что протыкали штыками крыс, черпали воду из-под ног и в который раз слушали все те же самые старые мелодии, которые наигрывал Томми на заржавевшей теперь уже гармошке.
Прошло девять долгих недель, пока поступил наконец приказ, и они вновь образовали живой квадрат. Опять подполковник с моноклем в глазу инструктировал их со своей замершей лошади. Королевские фузилеры должны начать наступление на германские позиции следующим утром с задачей прорвать северный фланг обороны противника. «Ирландские гвардейцы» будут поддерживать их на правом фланге, в то время как слева должен наступать уэльский полк.
«Завтрашний день войдет в славную историю фузилеров, — заверил их подполковник Гамильтон. — А сейчас вы должны отдыхать, так как битва начнется с рассветом».
Оказавшись опять в окопах, Чарли был удивлен тем, что мысль о предстоящем участии в настоящем бою привела людей в возвышенное состояние духа. Каждая винтовка разбиралась, чистилась, смазывалась, проверялась и вновь перепроверялась. Каждый патрон тщательно укладывался в обойму. Каждый «льюис» был испытан, смазан и повторно испытан. А затем, перед встречей с противником, солдаты принимались бриться. В первый раз, когда Чарли воспользовался бритвой, ему пришлось это делать с помощью ледяной воды.
Редко кому удается заснуть в ночь перед боем, и многие в это время писали длинные письма своим любимым и родным, а некоторые даже решались составить завещание. Не зная почему, Чарли написал
