— Никогда.
— И я тоже. Я не была там четыре года — только наездами по необходимости. И если бы они вдруг исчезли с лица земли, я вряд ли заметила бы, хотя когда-то я была истинной патриоткой.
— Последнее время нам нечем гордиться.
— Ну а какой стране есть чем? Ой, как красиво! — воскликнула она и, откинув назад волосы и перегнувшись через него, посмотрела в иллюминатор, где шафрановый лунный свет окрасил крыло.
Глубоко вздохнув, он откинулся в своем кресле:
— Значит, вы — свободная журналистка, пишете и надеетесь, что людям это понравится?
— Не так все просто. Надо быть там, где происходит что-то интересное, или вскрывать подноготную, когда не случается чего-нибудь вроде землетрясений.
— Землетрясений?
— Известно, что все любят читать о смерти и страданиях других. Так что, я еду туда, где кровь. Но мне больше нравится копаться в политике, особенно закулисной.
— Ну и как вы это делаете?
— Получаю задания. Например, какому-нибудь журналу нужна статейка о политических убийствах, скажем в Индонезии. Они связываются со своими агентствами, и те смотрят, кто свободен где-нибудь поблизости. Иногда этим «кем-то» бываю я. Или я сама на них выхожу, если у меня что-то есть. Конечно, это не бог весть какие деньги, но зато не приходится каждое утро пять раз в неделю приходить на работу к девяти.
— А что за закулисная политика?
— НАТО, СЕАТО, война и экономика — все, что может вызвать у людей интерес.
— Зачем так цинично?
— От этого никуда не денешься. Журналисты смотрят не на то, что люди, в данном случае политики, говорят, а на то, что за этим кроется. Обычно они врут.
— Кто, политики или журналисты?
— Иногда и те и другие. Но чаще — политики, эти «государственные мужи». Хотя журналисты халтурят, довольствуясь официальными версиями, чтобы поскорее вернуться к стойке бара. Большинство из нас, как шлюхи: не вкладывают свою душу в то, что делают.
— А вы?
Она улыбнулась.
— Учусь интересоваться той правдой, что не выходит наружу. Беда в том, что правда бесконечно многоступенчата. На какой-то ступени человек совершает преступление, на другой он может оказаться героем, патриотом. На определенном этапе вы, оставив журналистику, начинаете заниматься искусство Корил Пикассо? Вымысел — высочайшая форма правды?
— Откуда мне знать.
— Куда вы теперь?
— Никуда, я имею в виду, мне никуда не надо. А вообще, в Афины.
— Вы там живете?
— Нет.
— Я тоже собираюсь там остановиться.
— Что-нибудь написать?
— Немного отдохнуть и отметить свой день рождения.
— А о чем будет ваша следующая статья?
Она поправила юбку на коленях, блузка четко обрисовала линию ее груди.
— Пока не знаю. В конце концов, вернусь в Брюссель и посмотрю, что мне предложит моя контора. Как странно вы смотрите, о чем вы думаете?
Он пожал плечами.
— Вспомнилась эта старая песня — «Электрическое привидение…»
— 'Завывание в ее черепе'? Как странно, неужели я напомнила вам о ней?
— Я где-то похож на вас — смотрю на мир, как на нечто преходящее. — Он попытался выпрямить свою больную ногу. — А куда вы посылаете свои статьи?
— Зависит от актуальности и темы. — Закрутив крышку на пустой бутылке из-под вина, она засунула ее в карман переднего сиденья. — Если бы я узнала, что трехзвездочный ресторан в Париже выдает грибы за трюфели, я бы послала этот материал в «Гурме», «Ньюсуик» или «Тайм». А материал об очередной лжи в дипломатических кругах Вашингтона пошел бы в «Ле Монд» или в «Нейшн».
— А почему не в «Нью-Йорк таймс»?
— Беда наших газет заключается в том, что они самим своим существованием представляют «статус- кво», частью которого они сами являются. Газетами владеют те немногие, в чьих руках сосредоточено промышленное производство, так что тому немногому, что могло бы представлять угрозу для получения прибыли, дается серьезный и достаточный отпор.
— Ну а какими вы видите Штаты? Она подумала.
— Я выросла не там и смотрю на Штаты глазами европейца — с беспокойством и недоверием. И когда я слежу за деятельностью госдепартамента и Министерства обороны, мне отнюдь не становится спокойнее.
— А получали ли вы когда-нибудь такой материал — как бы это назвать, — которого ни у кого еще не было?
— Только для одной газеты? Сенсационный? Этого все хотят. Но с меня хватит, хочется пожить спокойно. Конечно, у меня было несколько таких статей.
— Если кто-то дает вам информацию, как вы ее проверяете?
— Парадокс моей профессии заключается в том, что правда нематериальна. Все зависит от источников. В основном стараюсь навести справки у людей, которые могли бы подтвердить ту или иную информацию.
— А если это невозможно?
— Это как раз то, о чем я говорила несколько минут назад, — ступени правды. Часто то, что мы читаем в газетах, весьма далеко от истины. Правда прячется за каменной стеной.
— А о тайных службах не приходилось писать?
— Так, немного. А почему вы спрашиваете?
— Думаю, это интересно. Судя по тому, что я читал.
— Очень немногое из того, что именуется «разведданными», когда-либо всплывает на поверхность. Хотя бы разок удалось раскрыть что-нибудь эдакое! Заткнуть рот всем этим притворно-благочестивым политиканам с руками, испачканными кровью.
— Ну а предположим, что такой материал трудно подтвердить доказательствами?
— Тогда приходится использовать личные каналы и смотреть, что из этого получается. Но это легко блокировать. — Она расправила юбку. — Поэтому лучше иметь еще какой-нибудь источник — хотя бы одного человека, который мог бы подтвердить это.
— Как вы стали журналисткой?
— Отчасти благодаря своему отчиму. Ну и матери. Я как раз думала об этом сегодня, когда села в самолет. Иран — это такой фарс, что я даже усомнилась, не растрачиваю ли я свою жизнь впустую? Потерянное место этот Иран, духовная пустота. Народ без руководства, без направленности.
Вы знали о том, что ЦРУ поставило у власти шаха? а о том, что в 1954-м оно скинуло демократично выбранное иранское правительство? Когда шаху дадут пинка — а люди ненавидят его, и мы не сможем поддерживать его вечно, — расплачиваться придется дорогой ценой… Так зачем же я описываю весь этот бред? Словно это что-то настоящее и имеющее какое-то значение. Кого интересует, что шах построит себе очередной дворец или получит еще толику американских долларов, чтобы ими же заплатить за покупку американских реактивных истребителей? Она поскребла ногтем уголок рта.
— Мой отчим чем-то похож на этого шаха. Именно он сделал меня такой. Не в хорошем смысле и не своим примером. Хотя, может быть, даже и примером… Он показал мне, кем не надо быть.
— И кем же?
— Он страшно неискренний и сильно сомневающийся человек. Но его сомнения основаны на
