— Да ничего такого. Но мне было достаточно, чтобы понять, через что тебе пришлось пройти.
— Она погибла в авиакатастрофе вместе с моей мамой и отчимом. Они прилетели за ней на своем самолете в Монреаль, чтобы потом лететь в Квебек на нашу свадьбу. Внезапно началась буря…
Машина вильнула, когда она потянулась за трубкой.
— Жизнь ужасна, Сэм.
Он пожал плечами.
— Она устанавливает свои правила. Нам остается только следовать им.
— Подходящий пейзаж. В нем есть что-то зловещее, пугающее. — Она вернула трубку. — Здесь Тезей убил Минотавра. В лабиринте.
— Опять классика?
— Тезей бы погиб, если бы не Ариадна, дочь Солнца. Она пошла против воли своего народа, чтобы помочь ему убить Минотавра и выбраться из лабиринта. А потом он ушел и бросил ее.
— Кажется, это ты сказала, что ни один хороший поступок не остается безнаказанным.
— Ты почти ходил по его могиле. В Акрополе, в тени храма Девы, — помнишь? — Облизнув губы, она улыбнулась. — Так что ты собираешься делать?
— Где?
— Здесь, в лабиринте. Против Минотавра. Пробираясь в темноте в самой его середине. — Она поймала его взгляд своими кошачьими глазами.
— Что ты так криво улыбаешься?
— Ну скажи.
— Кто его знает? Разумнее было бы не приближаться к нему. Я усвоил это из футбола. Когда думаешь вслух, ты ставишь себя в равные с ним условия и обнаруживаешь себя. Я бы больше полагался на инстинкт.
— Футбол примитивен.
— Иногда это — только чувство, радость действия, которому ты бессознательно отдаешься полностью.
— Ну это уже романтика.
— Ну и что? Что плохого в романтике? Это нечто волшебное, безотчетное, во что ты погружаешься, отдаваясь игре, а потом словно просыпаешься и удивляешься, где же ты был. Кто-то однажды сказал, что если ангелы есть, то потеря плоти — их величайшее сожаление. Так вот, в момент между началом прохода и его завершением время останавливается. Благодаря футболу я ощутил этот мир безвременья… райское состоит из плоти, и только из нее. Небеса не имеют ничего общего с ангелами.
Внизу возникла Сития — маленькая долина, плотно окруженная горами, белые мачты судов и яхт словно тянулись вдоль побережья. В кафе у причала они съели осьминога, запивая рециной. Около мальчика, ловившего с причала рыбу, стоял белый пеликан. Мальчик снял с крючка серебристую извивающуюся рыбку и бросил ее в широко раскрытый клюв птицы.
Клэр показала бокалом в их сторону.
— Лев уживается с ягненком.
— Но никто не уживается с рыбкой.
— Ты видишь только мрачную сторону.
— Я на стороне мальчика. — Он разлил остатки вина в бокалы. — Ну, а теперь куда?
— Мой друг Этьен сказал мне, что от Ситии час езды. Это на восточном побережье острова, место называется Ви.
— Этьен?
— Да, архитектор из Брюсселя. Он скупает там землю, хочет устроить курорт.
— Забавное это слово, «курорт».
В Ви была всего одна улица с кучкой тихих беленьких домиков. Повернув на север, они съехали на колею, оставленную телегой, по машине зашуршал чертополох. Домик располагался в поросшей кустарником долине, переходившей на востоке в пляж, окаймленный пальмами и ограниченный с боков обвалившимися утесами. Волны с шумом разбивались о покатую гладь песка.
Домик состоял из одной комнаты с дверью и двумя узкими окнами в тоненьких стенах. В комнате были умывальник, кровать, стол и печка с кисловато пахнувшей золой. Она обняла его. «Убежище!»
Огонь из пальмовых листьев и колючек согревал хижину чисто символически — стены оставались сырыми. Восточный ветер хлопал дверью, висевшей на ремнях, свистел сквозь солому, хлестал пальмы и кидался на волны, с грохотом обрушивая их на берег.
— Пусть это не кончается никогда, никогда, никогда! — Она уютно устроилась под ним, серебряная цепочка с бриллиантовым сердечком сбилась на ее шее.
«Хоть раз, — подумал он, — хоть бы раз ничего не висело надо мной ни в душе, ни извне». Он взъерошил ее волосы. Они были такими мягкими, шелковистыми, что он даже усомнился, настоящие ли они. Он дернул.
— Ой!
Он не мог насмотреться в ее глаза — лазурно-зеленые озера, темные и прозрачные в полумраке, спокойные и ищущие, широко раскрытые и неморгающие. Он почувствовал, как их бедра соединились в единое целое, плоть не разъединяла их, а напротив, помогала слиянию, вытянулся, прижавшись к ней так плотно, как только мог, соприкасаясь с ней каждой частичкой своего тела, словно желая вывернуться наизнанку в стремлении укрыть, полностью окутать ее.
Кожа ее ноги была упругой и атласной, подняв ее, он скользнул в промежность, чувствуя ее раскрытые губы, влажные и полные желания. Слегка изогнувшись, она прижалась к нему своим пушистым бугорком. Он вжался в нее — она, вздрогнув, немного отпрянула.
— Ты слишком большой, — прошептала она. Она провела ногой по его бедру; он ощущал упругость ее груди.
— В тебе так тесно, так приятно. — Он неглубоко погрузился в нее, делая вращательные движения и время от времени выскальзывая, чтобы ласкать мягкую припухлость над ложбинкой. Приподняв талию, она резко уперлась своим лобком в его, впившись в его рот своими губами и лаская его языком.
Он перевернул ее на спину — ее другая нога обвила его — и проник в нее, раскрывавшуюся навстречу ему все больше и больше. Он почувствовал, как словно проваливается в нее, ощущая на себе скольжение ее губ.
— Ты внутри такая горячая.
— Это из-за тебя.
Она задрожала, прижимаясь к нему всем телом, а он входил в нее все глубже, и ему казалось это бесконечностью. Он сделал обратное движение, слегка приподнявшись, она не отпускала и вновь увлекала его в себя. И они закружились в водовороте, летя сквозь жгучую радость к мягкой тишине, похожей на залитый теплым солнцем цветущий луг.
Очнувшись, он почувствовал ее рядом, ощущая своим телом ее плечи, бедра, ноги. На мочке ее уха возле жемчужинки блестела капелька пота. Она потерлась об него.
— Мне нравится твое тело. Такое мускулистое и стройное. Мягкая сталь.
Слова, мысли и прекрасные чувства, словно хоровод, кружились в нем: «Как два диких существа, мы наткнулись друг на друга, испытав при этом доверие, а не страх». Он думал о смерти с умиротворением, почти дружелюбно.
Он гладил изгиб ее бедер, зарывался в локоны ее волос, нежно, словно она могла переломиться, целовал ее шею, спускался к груди, такой полной и упругой и одновременно такой нежной и чувствительной к его губам. Она приподнялась на локте, откинула назад волосы, грудь слегка подпрыгнула при этом. Он вновь ощутил сильный прилив желания, наклонившись и поцеловав ее живот, провел языком между ее ног. Она приподняла его голову.
— Ты собираешься затрахать меня до смерти.
— Это наоборот бессмертие. Она сонно поцеловала его.
— Это прекрасно.
