элементарной статистике я была обречена на долгие годы встреч с полными идиотами, прежде чем когда- нибудь снова встречу своего молодого человека. Если вообще встречу. А вдруг меня достанет жизнь в собственном мирке с Леонардом, достанут заботы о его рационе, и я решу выйти замуж за какого-нибудь морального урода просто для того, чтобы не быть одинокой? Паника начала потихоньку одолевать меня.
Шон смеялся.
— Этого не произойдет.
— Но может, — спорила я.
— Ни в коем случае, — утверждал он.
— Почему? Почему ни в коем случае? — вопрошала я.
— Потому, — улыбался он.
— Почему потому? — давила я.
— Потому что ты никогда не пойдешь на это.
Я улыбнулась.
Его слова были словно бальзам на мою больную душу, но потом он добавил:
— Тебя слишком дорого содержать.
Но я решила проигнорировать его.
Мы снова замолчали. Меня поразила некоторая озабоченность Шона, несмотря на нашу беседу. Он сидел, уставившись в стакан, и теребил левое ухо.
— Ты немного нервничаешь? — спросила я.
— Разве?
— Да, — кивнула я.
— С чего ты взяла? — спросил он заинтригованно.
— Знаешь, как я подбираю с одежды невидимые нитки? — спросила я, и он кивнул в подтверждение того, что знает. — Так вот в подобной ситуации ты тянешь себя за левое ухо.
Он усмехнулся и убрал руку от уха.
— Хочешь знать, в чем дело? — поддразнил он.
— Да.
— Зачем?
— Частично, чтобы помочь тебе, частично, чтобы ощущать, что я не одна такая несчастная. Шон засмеялся:
— Это деликатный вопрос.
— Деликатный? Насколько деликатный?
— Ну, ты знаешь, что я работаю в офисе с десятком женщин и двадцатью парнями. Я кивнула. Я действительно знала.
— Хорошо, значит, переспишь с некоторыми из этих женщин, и все здорово, но потом переспишь еще с несколькими, ну и женщины начинают сплетничать.
Разговор принимал интересный оборот, и сплетница, жившая во мне, так и кричала: „Переходи к сути!“ — Выясняется, что некоторые из них утверждают, что на стене женского туалета что — то написано обо мне. — Что? — спросила я тихо, думая: „А хочу ли я знать это на самом деле?“
Он прокашлялся:
Я чуть не подавилась пивом.
— Теперь если они все вместе, то свистят, когда я прохожу мимо. Я чувствую себя оскверненным, — продолжал он и снова принялся теребить левое ухо.
Я просто не находила слов. Одна часть меня хотела смеяться, а другая — собирать с брюк невидимые нитки, поэтому я просто скрестила руки.
— Ух ты. Ужасно, — выдавила я, надеясь, что при этом не покраснею. Мне стало его жалко. Ему надо было поговорит с мужчиной. Я не могла помочь ему советом.
— Это сущий кошмар. Кэрри в курсе, а у этой стервы есть фотографии!
— Боже мой! — сказала я, чувствуя себя чрезвычайно неудобно.
— Что бы ты сделала? — серьезно спросил Шон.
— Я бы просто больше не давала им повода, — ответил я, и он вдруг рассмеялся. Тут я поняла, что сказала глупость. „„Больше не давала им повода“. Не могу поверить, что только что произнесла это“.
Но потом я поняла, что тоже смеюсь.
После нескольких пинт Шон решил, что ни за что не станет спать с коллегами, и мы выпили за его весьма мудрый выбор.
Я добралась до дома к десяти; Шон встречался с какой — то девушкой — не коллегой. Работал телевизор, и с кухни доносился шум закипающего чайника. Поскольку я жила одна, такая ситуация была чревата проблемами.
— Ноэль? — выкрикнула я, поднимая зонтик и одновременно прикидывая в уме план атаки на злодеев. — Ноэль? Это ты?
Я стояла спиной к лестнице и направляла зонтик в гостиную, дверь в которую была полуоткрыта. — Эй! — услышала я за спиной голос и резко развернулась на месте, совершая колющие движения зонтиком. — Это я — Ноэль! Не убивай меня, пожалуйста! — сказал он, улыбаясь и подняв руки в знак капитуляции. — Боже праведный, Ноэль, ты напугал меня до смерти — воскликнула я. По мне было видно, что я не лгу. — Прости, я не хотел напугать тебя. Я был в туалете, и, пожалуйста, не упоминай имя Господа всуе. — Вот нахал. Это мой дом! Я говорю в нем, что хочу — И тут я уронила на ногу зонтик. — Боже мой, моя нога! — Ноэль продолжил было говорить, но я его опередила: Заткнись! Это мой дом! Он сказал, что до свадьбы заживет, и я проследовала за ним на кухню. Брат сварил кофе и сообщил, что волнуется за меня. Ведь теперь, когда Энн и Ричард уехали в Керри, я могу почувствовать себя еще более одинокой. Он и в самом деле был нахалом, но при этом таким добрым человеком, Я поклялась, что со мной все в порядке, и, находясь под действием паров алкоголя, я выложила брату всю правду, Я рассказала о граффити в женском туалете, и мы посмеялись над стариной Шоном. И тут как гром посреди ясного неба Ноэль задумчиво произнес:
— Надо думать, по этой причине священники и должны хранить обет безбрачия.
Я рассмеялась.
— Не знаю, видимо, не так уже мало священников дают! — Я снова громко засмеялась над своей шуткой.
Брат застеснялся.
Я извинилась, внезапно осознав, что от такого комментария Ноэль вряд ли — простите за каламбур — получит удовольствие.
— Прости, Ноэль, шутка больного человека.
— Ничего, — он улыбнулся, но его настрой изменился.
Я спросила, в чем дело.
— Ни в чем, — ответил он.
— Давай, прицепилась к нему я. — Что — то определенно происходит, это ясно даже мне, а я славлюсь своей эгоцентричностью.
Он улыбнулся:
— Дело говоришь.
Я подтолкнула его к разговору, и теперь он не стал молчать. Он рассказал, что очень долго был одинок, что так много лет посвятил соблюдению обета безбрачия, что отказывался ставить под вопрос его целесообразность — до настоящего момента. Он встретил женщину, она социальный работник, ей немного за тридцать, и она разведена. Ноэль сказал, что она красива и умеет шутить, что она умна и приказывала
