— Кто знает.
— Где девушка?
— Она со мной.
— Что, если они следят за его домом?
Грэй не задумывался над этим.
— Мы должны использовать этот шанс. Я перезвоню тебе минут через пятнадцать.
Он поставил телефон на пол и сел в старинное кресло-качалку. Пиво на столе было теплым, но он сделал большой глоток и стал смотреть на Дарби. Ее глаза были закрыты рукой. Она лежала в джинсах и свитере. Платье валялось в углу. Туфли брошены посреди комнаты.
— С вами все в порядке? — спросил он тихо.
— Чудесно.
Она была настоящей чертовкой, и это нравилось ему в женщинах. Конечно, она была без пяти минут адвокат, и их, должно быть, этому учили. Он потягивал пиво и любовался джинсами. В этот короткий момент он без помех мог смотреть на нее и не бояться быть пойманным. Это доставляло ему удовольствие.
— Вы глазеете на меня? — спросила она.
— Да.
— Секс — это самое последнее, что приходит мне в голову.
— Тогда почему вы заговорили о нем?
— Потому что я чувствую ваше вожделение по моим накрашенным ногтям на ногах.
— Верно.
— У меня болит голова. По-настоящему болит.
— После такой работы это неудивительно. Дать вам что-нибудь?
— Да. Билет в один конец до Ямайки.
— Вы можете уехать сегодня же вечером. Я прямо сейчас отвезу вас в аэропорт.
Она убрала руку с глаз и слегка помассировала виски.
— Извините, я плакала.
Одним залпом он допил остатки пива.
— Вы заслужили право на это.
Она была в слезах, когда выходила из лифта. Он ждал ее в вестибюле, как заботливый отец, с той лишь разницей, что в кармане у него лежал пистолет тридцать восьмого калибра, о котором она, впрочем, ничего не знала.
— Итак, какого вы мнения о профессии репортера после сегодняшнего дня?
— Я бы лучше пошла колоть свиней.
— По правде говоря, не каждый день бывает таким насыщенным событиями. Иногда я просто сижу целыми днями за столом и названиваю бюрократам, которые отвечают «без комментариев».
— Звучит великолепно. Давайте завтра этим займемся.
Он сбросил свои ботинки и положил ноги на кровать. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Несколько минут они не произносили ни слова.
— Вы знаете, что Луизиану называют еще штатом пеликанов? — спросила она, не открывая глаз.
— Нет. Я не знал этого.
— Это настоящий позор, поскольку пеликанов там извели еще в начале 60-х.
— Что с ними случилось?
— Пестициды. Они питаются только рыбой, а рыба водится в речной воде, перенасыщенной соединениями хлора с углеводородом, образующимися в результате применения пестицидов. Дожди смывают пестициды с полей в ручейки, впадающие в речки, большинство из которых течет в Миссисипи. Когда рыба доходит до пеликанов, она оказывается нашпигованной ДДТ и другими химикатами, которые накапливаются в жировых прослойках птицы. Немедленная смерть случается редко, однако во время голода или в плохую погоду пеликаны, орлы, бакланы оказываются вынужденными использовать свои внутренние резервы и начинают в буквальном смысле травиться своими собственными жирами. Если они не умирают, то теряют способность к воспроизводству. Их яйца становятся настолько хрупкими, что трескаются во время высиживания. Вы знали об этом?
— Почему я должен был об этом знать?
— В конце 60-х в Луизиану начали завозить коричневых пеликанов из южной Флориды, и с годами их поголовье стало постепенно увеличиваться. Однако эти птицы все еще в опасности. Сорок лет назад их насчитывались тысячи. Кипарисовое болото, которое Маттис собирается уничтожить, является местом обитания всего нескольких десятков пеликанов.
Грэй обдумывал услышанное. Она ненадолго замолчала.
— Какой сегодня день? — спросила она наконец, не открывая глаз.
— Понедельник.
— Сегодня неделя, как я уехала из Нового Орлеана. Ровно две недели назад Томас и Вереек обедали вместе в Вашингтоне. Это был, безусловно, роковой момент, когда дело о пеликанах перешло из рук в руки.
— Вчера было три недели, как от рук убийц погибли Розенберг и Джейнсен.
— Я была невинной студенткой-юристкой, занимавшейся своими собственными делами и имевшей чудесный роман со своим профессором. Думаю, что те дни уже не вернуть.
«Юридический колледж и профессора уже не вернуть», — подумал он.
— Какие у вас планы?
— Никаких. Мне хочется только одного: выпутаться из этой истории и остаться живой. Я куда-нибудь сбегу и спрячусь на несколько месяцев, а может быть, лет. У меня достаточно денег, чтобы скрываться долгое время. Если настанет такой момент, когда я не буду озираться, то, может быть, вернусь назад.
— В юридический колледж?
— Не думаю. Юриспруденция утратила для меня свою привлекательность.
— Почему вам хотелось быть адвокатом?
— Идеализм и деньги. Мне казалось, что я смогу изменять мир, да еще и получать за это деньги.
— Но адвокатов уже хоть пруд пруди. Почему все эти вундеркинды так и прут в юридические колледжи?
— Все очень просто. Они хотят иметь «БМВ» и золотые кредитные карточки. Если попадешь в хороший юридический колледж, окончишь его в числе первых десяти процентов и получишь работу в крупной фирме, то будешь получать шестизначную сумму всего лишь через несколько лет, и это еще не все. Твое будущее гарантировано. В возрасте тридцати пяти лет станешь компаньоном, загребающим не менее двухсот тысяч в год. Некоторые имеют гораздо больше.
— Как насчет остальных, которые составляют девяносто процентов?
— Для них сделка оказывается не такой выгодной. Они довольствуются тем, что останется от более удачливых.
— Большинство адвокатов, которых я знаю, ненавидят свое дело. Они бы предпочли заниматься чем угодно, только не юриспруденцией.
— Но из-за денег они не могут пойти на это. Самый вшивый адвокат в маленькой конторке может зарабатывать сотню тысяч в год после десятилетней практики. Он может ненавидеть ее, но где еще ему удастся иметь такие деньги?
— Я не переношу адвокатов.
— А репортеры, вы считаете, заслуживают только обожания?
«Договорились», — подумал Грэй и взглянул на часы. Взяв телефон, он набрал номер Кина. Кин зачитал ему некролог и статью из «Пост» о бессмысленном убийстве на улице молодого адвоката. Грэй записывал.
— И еще два момента, — сказал Кин. — Фельдман очень беспокоится, как бы с тобой не случилась беда. Он ждал тебя сегодня вечером с отчетом в своем кабинете, и, когда ты не появился, он чуть не наделал в штаны. Обязательно доложи завтра до обеда. Понял?
— Я попытаюсь.
